Маленькие грязные секреты - Дженнифер Хиллиер

душем, смывая их сильной струей горячей воды из душевой насадки. Иногда они рассеивались позже, после чашки кофе, когда она уже ехала на работу. Но иногда крутились в голове целый день, точно шепот зловещих туч на дальнем горизонте подсознания, подобно мрачной фонограмме, которую невозможно выключить. В иные дни Марин могла выглядеть нормально и вела с окружающими обычные разговоры, как обычный человек, хотя внутри у нее звучали совсем другие диалоги.

Так случилось, к примеру, и вчера утром. Марин появилась в своем салоне в розовом платье от «Шанель», найденным в глубине своей гардеробной с прицепленной к нему карточкой из химчистки. Входя в приемную, она выглядела потрясающе, что сразу заметила ее секретарша, молодая блондинка с безупречным чувством стиля.

— Доброе утро, Марин, — сказала Вероника с сияющей улыбкой. — Надо же, какое у вас изумительное платье… Выглядите на миллион баксов.

Марин ответила улыбкой, проходя по элегантной приемной в сторону своего личного кабинета в глубине салона.

— Спасибо, Ви. Пустяки. Что у нас с расписанием на сегодня?

— Забито под завязку, — произнесла Вероника тем монотонным голосом, каким, видимо, разговаривают по утрам все работающие люди.

Марин кивнула и, опять улыбнувшись, продолжила путь к своему кабинету, хотя в уме у нее постоянно крутились мрачные мысли: «Может, сегодня уже пора. Возьму ножницы… не те новые, что я опробовала прошлым летом на Скарлетт Йоханссон, а старые, привычные, те самые, которыми я лет пять назад стригла Дженнифер Лопес, их ведь так удобно держать… надо просто воткнуть их в шею, прямо туда, где бьется жилка. Я сделаю это перед зеркалом в ванной, тогда уж мне не удастся промахнуться. Да, именно в ванной, ее проще всего отмыть; там синевато-серый кафель, соединенный темными швами, и пятен крови будет не видно…»

Она не сделала этого.

Но думала об этом. Она по-прежнему думала об этом. Каждое утро. Большинство вечеров. Бывало, и в середине дня.

Сегодня, к счастью, день начался лучше, и мысли, разъедавшие ее душу с утра, начали терять определенность. Они полностью исчезли со звонком будильника. Включив лампу на прикроватной тумбочке, Марин поморщилась от противного привкуса, появившегося благодаря целой бутылке выпитого перед сном красного вина. Взяв запасенный с вечера стакан воды и сделав большой глоток, она прополоскала пересохший рот. Потом вытащила шнур зарядника из телефона.

Ты жива?

Вопрос от Сэла, естественно. Его традиционное утреннее сообщение, если он не дожидался ее звонка. Любому другому такой вопрос мог бы показаться бесчувственным. Но у них с Сэлом особые отношения. Они давно знали друг друга, разделяли любовь к черному юмору, и Марин радовало, что у нее по жизни еще есть друг, не считавший необходимым осторожничать с ее драгоценными чувствами. Она также абсолютно уверена, что только Сэл, единственный из ее знакомых, втайне не считал ее дрянью. С больной от похмелья головой и еще затуманенным со сна взором, Марин ответила ему, неловко набрав текст плохо гнущимися спросонья пальцами.

Еле-еле.

Таков ее традиционный ответ. Предельно лаконичный, но большего и не требовалось. Сэл еще разок проверит ее состояние вечером перед сном. Он знал, что худшими для нее стали утренние и вечерние часы: именно в них ей хуже всего удавалось мириться с реальностью ее нынешней жизни.

Вторая половина семейной кровати пустовала. Несмятая подушка и простыни. Прошлой ночью Дерек с ней не спал. Он опять уехал из города по делам. И она понятия не имела, когда он вернется. Дерек забыл сообщить ей об этом вчера, когда уезжал, а Марин забыла спросить.

Прошло уже четыреста восемьдесят пять дней с того времени, когда она потеряла Себастиана.

Это означало, что уже четыреста восемьдесят пять вечеров Марин не купала своего сына, не надевала на него чистую пижамку, не укладывала в кровать и не читала вечерние сказки. Она пережила четыреста восемьдесят пять утренних пробуждений в тихом доме, лишенном детского смеха, топота ножек и призывных криков: «Мамочка, помоги!» — доносившихся из коридора возле ванной. Четырехлетний малыш, конечно, уже полностью освоил горшок, но ему пока не удавалось как следует справляться с основными навыками личной гигиены.

Четыреста восемьдесят пять суток сплошного ночного кошмара.

Начинался очередной приступ паники. Целую минуту Марин старательно делала упражнения на глубокое дыхание, которым ее научил психотерапевт. Ни о каком нормальном существовании, безусловно, не могло быть и речи, однако, она научилась лучше притворяться. И, главное, перестала пугать людей. Уже четыре месяца прошло с тех пор, как Марин смогла вернуться к работе. Привычный рабочий режим пошел ей на пользу; благодаря ему она выходила из дома и проводила день на работе, что давало ей повод думать не только о Себастиане.

Свесив ноги с кровати, Марин приподнялась на локте — и тут же сморщилась от острой пульсирующей боли в висках. Проглотив таблетки антидепрессанта и поливитамина, она запила их остатками теплой воды и минут через пять направилась в душ. Спустя сорок пять минут вышла из ванной уже полностью одетой, с идеальной, стильной прической и искусно наложенным макияжем. Теперь Марин чувствовала себя лучше. Ненамного, разумеется — ведь ее ребенок до сих пор не найден, и это всецело ее вина, — но в такие моменты ей, по крайней мере, не казалось, что она болтается над пропастью на быстро разматывающейся тонкой нити. И сейчас как раз нащупала подобие твердой почвы под ногами, расценив такое состояние как своеобразное достижение.

…Этот день пролетел быстро. Четыре стрижки, двойной покрас[7], балаяж[8] и собрание персонала, где она только присутствовала, но проводила его Сэйди. Повышенная до генерального менеджера сразу после рождения ребенка, теперь она управляла повседневными делами всех трех салонов. Марин с трудом могла представить, что потеряет Сэйди до того, как все случилось с Себастианом; а после того такая мысль стала невыносимой. Она могла лишь слоняться по дому, погружаясь в свое несчастье, что и делала целый год, пока Дерек и ее психотерапевт не начали упорно твердить, что пора уже вернуться к работе. Марин все еще контролировала ситуацию — салоны, в конце концов, принадлежали ей, — но в основном вернулась к работе ради стрижки и окрашивания волос избранной группы давних клиентов, известных как VIP-персоны. Все они были до абсурда богаты. Избранные мелкие знаменитости готовы платить по шесть