Разоблаченная (ЛП) - Уайлдер Джасинда

Я не могу больше этим заниматься.

Внезапно я становлюсь подавленной, изнуренной. Взволнованной. Беспокойной.

Злой.

Чувство внутри меня не поддается описанию. Зияющая пропасть, метафизический голод. Необходимость куда-то идти, что-то делать, но я не знаю куда и что. Мне нужно что-то нематериальное. Эта необходимость доводит меня до паники, такое чувство, что если я не покину эту квартиру, это здание прямо сейчас, то могу взорваться, могу превратиться в размахивающую руками, кричащую, бормочущую сумасшедшую.

Внезапно я поднимаюсь, пытаюсь найти в себе хоть каплю спокойствия, разглаживая на бедрах белое платье из креповой ткани от Валентино. Я шевелю ногой в сандалии цвета лаванды от Маноло Бланик, будто такие простые физические нагрузки могут утихомирить тревогу во мне.

Я стою у лифта, вдруг звонок, оповещающий, что лифт прибыл на этаж, порождает бурю воспоминаний. Теперь у меня есть ключ. Или его дубликат. Я сама могу его

вставить и выбрать любой этаж, какой захочу. Двери открываются, и меня трясет, когда я вхожу в него. Пытаюсь бороться с гипервентиляцией.

Мне нужно идти.

Нужно выбраться.

Мне нужен воздух.

Я не могу.

Не могу.

Я сжимаю кулаки и зажмуриваюсь, стоя в лифте и пытаясь заставить легкие набрать воздух и выдохнуть его. Я заставляю себя протянуть руку и вставить ключ, а затем провернуть его. Я не обращаю внимания, какой этаж выбрала. Это не имеет значения. Какой угодно, но не этот.

Первый этаж. Вестибюль. Приглушенные голоса общающихся мужчины в деловом костюме и женщины за массивной стойкой из мрамора. Вестибюль  ― это открытое пространство, где царит черный мрамор, плитка метр на метр с золотистыми прожилками. Парящий потолок, пятнадцать метров в высоту. Девятиметровые кипарисы посажены в землю возле стен отеля по обе стороны вестибюля. Это пространство создано, чтобы запугивать. Единственный континент  ― это стойка ресепшена, за которой на подиуме стоят сотрудники отеля и буквально смотрят на посетителей свысока. Это напоминает мне о подиуме судьи из былых времен, когда он, в прямом смысле этого слова, сидит на несколько метров выше тебя, что породило надменную фразу «смотреть свысока».

Мои каблуки стучат по полу, каждый шаг эхом отражается от стен, словно выстрелы ружья. За мной следуют взгляды окружающих. Глаза следят за мной.

Я красивая.

Выгляжу дорого.

Потому что так и есть.

Я не знала этого раньше.

Прежде чем я совершила прогулку нагишом из тюрьмы  ― квартиры в пентхаус, таким образом сделав выбор всей жизни.

После этого я начала учиться.

Я многое узнала. Что мои обожаемые малинового цвета туфли на высоком каблуке от Джимми Чу стоят две тысячи долларов. Что платье от Валентино, которое сейчас на мне, стоит около трех тысяч долларов. Что каждый элемент одежды, которая у меня есть, до белья, - самый дорогой из возможных.

Я выяснила и не знала, что делать с этим открытием. И все еще не знаю. Я за них не платила. Я их не выбирала.

Я позволяю мыслям разбежаться, пока пересекаю пустой вестибюль, заставляя себя идти, словно я уверенная и амбициозная женщина. Мои бедра покачиваются, плечи расправлены, а подбородок высоко поднят. Я фокусирую взгляд на вращающейся двери, которая находится на приличном от меня расстоянии через километры черного мрамора. Я не узнаю ни один из взглядов. В центре вестибюля расположены двенадцать больших черных кожаных диванов, которые расставлены в форме квадрата по три с каждой стороны и между ними расставлены небольшие столики. Люди чего-то ожидают или беседуют, возможно, заключают деловые сделки, и все они наблюдают за тем, как я пересекаю вестибюль. Украдкой, я пересчитываю их. Четырнадцать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Четырнадцать человек наблюдают, как я прохожу через холл, словно я крайне неожиданная особа, редкая достопримечательность.

Вероятно, я похожа на леопарда, который собирается пройтись по Пятой авеню.

Я пытаюсь слиться с его сущностью, перенять ее, словно я хищник, а вовсе не жертва.

Я прохожу через вращающиеся стеклянные двери на улицу. Сейчас конец августа, воздух тяжелый. Солнце ярко светит, его лучи, льющиеся между небоскребами, касаются меня. Шум Манхеттена нападает на меня физической волной: сирены завывают, мимо

пролетает полицейский автомобиль. За ним следует скорая помощь. За углом грохочет мусоровоз: слышно, как работает его двигатель. Десятки двигателей взвывают, когда на светофоре зажигается зеленый свет справа от меня.

Я заставляю себя идти. Отказываюсь позволять коленям подогнуться, а легким перестать функционировать. Паника словно нож в горле, лезвие в груди, электрические провода под напряжением, не позволяющие дышать. Цепкие когти паники впиваются в меня. Это из-за сирен. Звуки завывающих сирен, которые звучат словно рев диких животных, эхом отдаются у меня в ушах.

Где-то заскрежетали шины, но я не вижу самой машины, мои глаза плотно сжаты, а горячий темный мрамор жжет мой бицепс, когда я прислоняюсь к зданию, поддаваясь панике.

Я слышу вопросы, кто-то спрашивает, все ли со мной в порядке.

Очевидно, что нет, но я не могу ответить.

Пока я не ощущаю руку на плече.

Слышу голос в ушах.

Чувствую тепло большого тела, заслоняющего меня, блокирующего мир и звуки, и вопросы.

― Привет. Дыши, хорошо? Дыши, дыши, Икс.  ― Этот голос, словно тепло солнца, льющийся со скоростью света.  ― Это я. Я с тобой.

Нет. Этого не может быть.

Не может.

Я поднимаю взгляд.

Там.

Логан.

ГЛАВА 2

— Что... что ты. — Я прокашливаюсь и пытаюсь сказать снова. — Что ты тут делаешь, Логан?

Его ладонь дотрагивается до моей щеки, но я могу дышать.

— Слежу за тобой, конечно же.

— Логан.

Мои слова звучат немного грубо. Это подвиг воли.

Я слышу усмешку в его голосе, но и напряжение.

— Вообще-то, я не шутил. Я действительно преследую тебя. В смысле, я искал тебя. Надеялся увидеть. Поговорить с тобой хоть секунду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Зачем? — Звучит слабо, коротко и смущенно.

— Потому что я не могу перестать думать о тебе, Икс. Я пытался, но у меня не выходит. Получается только думать о тебе, а не думать — не получается.