Адель - ELSE

ими в сортир.

Меня передернуло, когда я увидел эдакую мерзость. Кажется, я уже дернулся вперед, чтобы свалить из хибары Краусса. Человек, что выглядит так, явно не поддается уговорам. И лечению тоже.

— Ульберт… ты… ты… постарел… — пищал в это время Генрих, заламывая ручонки.

— Постарел? Да… да… — пробулькал немец — Я много трудился… это… не так легко… дается. Особенно… с таким скудным материалом… достоверным….

Говорил Краусс так, словно пытался сдерживать кашель. А еще… еще… внутри него что-то… стучало. Периодически немец подавался вперед, его пробивала судорога, и раздавался глухой стук. Словно что-то сидит в нем и пытается… сука, пытается выбраться.

Если бы я знал, что окажусь прав…. Там и вправду кое-что было….

— Господин Краусс, ваши друзья беспокоятся за вас. Мы приехали, чтобы справиться о ваших делах — отчеканил Лексин. Этот чертов кремень Лексин.

Краусс широко улыбнулся. Струйка крови побежала по подбородку. Я увидел, как мало у него осталось зубов….

— Ульберт, тебе плохо? Ты… болен? — не унимался Булочников.

— Я здоров — резко посерьезнел Краусс, хотя вряд ли к этой странной твари можно было применять хоть какие-то людские слова — Здоров как никогда… здоров… впервые за свою жизнь…. Толя! Mein Freund!

Он вперил свои осклизлые зенки прямо в меня.

— Она не была… адептом… — Краусс оперся о косяк и нежно провел по нему рукой, словно вместо деревяшки трогал женское тело — Дитя силы… не обязано знать… ее свойств. Это нам… жалким мешкам с мясом… приходится корпеть, штудировать… те жалкие крючки… что оставили для нас такие же… мешки с мясом. Я слаб, Толя. Слаб, но… вдохновлен любовью! Смерть — лучшее средство… внедрения истинной любви…. Скоро ты… скоро вы все поймете, что гной — это… первозданный сок жизни…. Лишь мертвое тело до конца совершенно…. Никакой биологический замысел, кроме гниения, ему более не хозяин…. Но что, если… выключить гниение? Запустить… второе рождение мертвого тела? Она стала… материалом. Я услышал зов… из ее мертвого тела. Ночная куртизанка Ада говорила… сквозь ее усохшие уста. Ее тело… было не спасти… я оказался глупее тех, чьи книги… я читал. Которые она тоже… читала. Но я отыскал способ… прививания. Ген — могущественная вещь! Ты… вы все… скоро увидите его могущество.

— Я правда думаю, господин Краусс, что нам стоит вызвать… — начал было Юра.

— Тепло ее тела… — перебил его Краусс — вот чего мне… не хватает. Но… ее толчки… эти милые проявления жизни… это восторг, истинный восторг, Толя! Поздороваться… да-да, детка… она хочет… поздороваться….

— Прекрати!!! Слышишь, хватит!!! — Генрих, этот придурок Генрих, вцепился в это чудище и завопил, как полоумный — Друг, перестань!!! Это ужасно, просто ужасно!!! Поехали в город, с нами, с Толей и Юрой, мы тебе поможем!!! Я боюсь за тебя, Ульберт!!! Милый Ульберт, пощади меня!!! Иди с нами, ну, иди!!! Я тебя… я… я ведь… а мы…. Хвати-и-и-и-ит!!!

— Sie geht. Sie und ihre Kraft kommen zu dieser Stunde. Sie hat die Mahlzeit abgeschlossen, und alle Ströme von Eiter strömen in ihren Schoß. Sie wird geboren! — не своим голосом прогудел Краусс…

…и вот тут началось самое дерьмо.

Треск. С таким треском лопается тыква. Кости сломались, мясо порвалось, все, что еще можно было назвать плотью, раскрылось и перемешалось, залившись горячей кровью. Краусс… разошелся от паха до гребаного подбородка, издав последний истошный вопль…

…который я всегда слышу в своих кошмарах….

Эта тварь вырвалась. Она… вышла из Краусса. Я плохо запомнил эту ее форму, потому что гадина вся была в крови и ошметках. Но она… эта склизкая пиявка, эта хищная сука обвилась вокруг Генриха и порвала его! Разорвала напополам, повалилась на пол вместе с той половиной, где была башка. Начала грызть. Ее тело было упруго и энергично, кровища брызгала во все стороны. Она ввинчивалась в черепушку Булочникова и сосала мозги. Нижняя половина валялась тут же, в месиве из кишок….

Кишки Генриха…. Кишки Генриха…

Наконец заметив нас, тварь завизжала тем, что служило ей ртом. Я увидел длинный хвост, недоразвитые руки с ногами, приросшие к телу при помощи мембран, и лицо… гребаное лицо нерожденного младенца с треугольной пастью с тремя рядами игл-зубов!

Чмокающая слизь на венозной коже и теплая человеческая кровь на струящемся жестокостью теле….

Мы ничего не сделали тогда. Что, нахрен, мы могли?! И Лексин, и я, были храбрецами. Но, сука, что бы вы делали на нашем месте? Честь нам делает хотя бы то, что мы не обделались!

И все же Лексин опомнился первым. Этот чертов герой побежал к твари, но она уже пробила дыру в потолке и скрылась. Эта уродливая мразота улизнула от нас! Сожрала Генриха и ушла!

Точнее, сожрала их обоих. Краусса, этого тупого ублюдка Краусса, она жевала давно. Это дало ей силы… вырваться. Сожрав Булочникова, она должна была стать сильнее… вырасти….

Лексин приказал мне следовать за ним. Он явно шел к двери. Туда, на улицу, к машине. Уехать отсюда в деревню, а лучше в город. Взять бензину, да хер с ним, да хоть динамиту, и зафигачить эту тварь! Уничтожить вместе с домом!

Я пошел за Юрой. Под моей ногой что-то хрустнуло. Очки Генриха. Очки, заляпанные кровью и слизью…

— Шевелись, Толя! Чем раньше мы уберемся, тем лучше! — окликнул меня Лексин.

Но мы не знали, как быстро развивается это существо….

Лапища. Согнутая под странными углами. Суставы где попало. Сверху хитин или еще какая дребедень. Когти, или шипы, или жала, хер знает — вырвали Лексину внутренности. Этот долбаный Лексин силился стоять даже тогда, когда его выпотрошили заживо. Рекой шел из него сок. Выблелывая куски своих кишок, харкая кровью, Лексин шарил по столу, ища, чем пристукнуть эту шлюху. Полминуты. Потом Юра рухнул замертво. А она принялась его жрать.

Вот тогда я и сдрейфил. Повалился на пол и заорал. Я орал и орал, колотил кулаками по полу. Тварь не обращала на меня внимания. Она поглощала то, что было Лексиным, причмокивая. Уплетала мертвечину за обе щеки.

Больная пародия на женщину. Конечности кривые и неправильные, покрытые усиками, щупами, шипами и червевидными отростками. Из бедер торчат кости, будто к ее ногам присабачили птичий киль. Из спины, горбатой, выделяющейся пучками оголенных мышц, торчат позвонки, покрытые молочно-белой мембраной, под которой пульсирует какая-то желтая дрянь. Волос нет, зато из черепа растут рудиментарные фаланги. Рот перекошен, разорван до самой шеи, зубы разного размера им формы… а еще слизь…. Эта сопливая сука загадила своими выделениями труп бедного Лексина.

Никогда