Встречный ветер прошлого - Андрей Волков

Когда-то после института он был молодым, подающим надежды, честолюбивым архитектором, в своих мечтах устремленный в будущее, в завтрашний день. Он верил, что рано или поздно создаст нечто свое, на века, что принесет ему успех и деньги, будь это здание какого-нибудь респектабельного отеля, стадиона или торгового центра. Время шло, а он завяз в повседневной рутинной работе, выполняя более чем скромные заказы, оформляя кондитерские, бани, кафе, фасады домов. Однажды он решил взбунтоваться против своего удела, круто изменить свою судьбу, поймать птицу удачи за хвост. Прочитав газетную заметку о том, что в городе объявлен конкурс на лучший архитектурный проект года – сооружение высотной фешенебельной гостиницы для иностранцев, он решил попытать счастья. В приемной комиссии Сергей узнал требования, предъявляемые к будущему гранд-отелю, взял в своей фирме отпуск, проникся замыслом, засел за работу. Днями и ночами он набрасывал эскизы, расчерчивал листы ватмана. Он не знал, есть ли у него талант зодчего, да и это было для него не столь важно. Он что-то не припоминал, чтобы его духовные наставники Ницше, Ибсен, Штирнер хоть раз, хоть где-нибудь упоминали слово талант. Воля – да. Сила – да. Хотение – сколько угодно. А талант – нет. Оно отсутствовало как никчемное в их богатейших лексиконах. Туманное, зыбкое слово – талант, Ледягин заменил для себя понятием Воля. Ночи напролет, расчерчивая картон с верой в свою скорую победу, он считал себя даже не архитектором, а воином, бойцом. Его поле битвы был чертежный стол. Его оружие – карандаш, листы ватмана, его мысль, его фантазия, его воля. Его союзники – тихая безмятежная ночь и звездное небо за окном. Его резервы – крепкий кофе, сигареты, водка и еще что-нибудь взбадривающие, прогонявшее усталость и сомнения. Его тылы? Вот тыла-то надежного у него никогда не было. Нехватка денег, их добывание, нужда и забота о хлебе насущном не давали ему возможности целиком отдаться любимому занятию – сотворению серьезных архитектурных вещей. К чему, во всяком случае, он стремился. Как бы там ни было, тогда, за месяц затворничества и упорного кропотливого труда он закончил проект гостиницы. Своему творению и потенциальному детищу он дал рабочее название «Ева». Имечко вполне европейское и вполне подходящее, чтобы назвать им отель для заезжих иностранных туристов. Когда-то он пережил бурный роман с одной особой, нареченной этим древним библейским именем, закончившийся для Сергея весьма грустно. Девица попросту собрала шмотки и, оставив прискорбную прощальную записку на комоде, когда Сергея не было дома, ушла от него. Сергей недолго горевал, а потом не то в насмешку, не то в память о Еве решил назвать ее чудным именем проект своей вполне возможной в будущем гостиницы. Он не хотел, чтобы его воспоминания о Еве увяли, поникли, он решил воскресить их и воплотить сначала на листах ватмана, а в дальнейшем, бог даст, запечатлеть, увековечить в стекле, мраморе и бетоне. К тому же его бывшая любовница имела некоторое отдаленное сходство с небоскребом, который представлял в своем воображении и проектировал Сергей. Гибкая и изворотливая в постели, Ева была высокой, стройной сногсшибательной стюардессой, в юности занимавшейся баскетболом. Набрасывая контур высотного здания, вспоминая Еву, он видел композицию окон и витражей, цветовую гамму балконов и террас фасада здания в форме гигантской женской фигуры, возвышающейся над хаосом улиц, поражающей взор своей леденящей, отсвечивающей наготой в дневное время, страстной, пылающей огнями, в вечернее. Работая над этим проектом, он как бы заново пережил свой оборвавшийся роман с Евой. От власти одного образа, постепенно рассеивающего в его воображении, он переходил во власть другого, выдуманного, облаченного в конкретные формы на листах бумаги. Он, автор проекта, любил свою созданную Еву какой-то «пигмалионовской» любовью. Ева, рожденная его воображением, стала для него словно живая, реально существующая. Закончив работу над проектом, он отправил ее на испытание в приемную комиссию по строительству гранд-отеля. Месяц спустя, после долгого томительного ожидания, почтальон принес ему огромный пакет, в котором создателю вернули его «Еву», не нашедшую приют, с сопровождающими отказ трогательными проникновенными словами сочувствия и сожаления. Эти проявления соболезнования Сергей находил изощреннейшим цинизмом. Он порвал эпитафию в клочья. Сергей с грустью смотрел на свое отверженное творение. У него было такое чувство, будто его «Еву», такую живую и неповторимую, похабно изнасиловали члены конкурсного жюри, цинично надругались и вернули, как ни в чем не бывало. Сергею пришла в голову безумная мысль искупать «Еву» (48 расчерченных листов ватмана) в ванной, дабы отмыть от мерзких рук членов комиссии, к ней прикасавшихся. Остаток того дня он в ярости, неугомонно метался по квартире, не желая мириться с поражением. Наметавшись вдоволь, он повалился на диван, понимая, что эту схватку с жизнью он проиграл и тут уже ничего не поделаешь. После этого фиаско он надолго утратил веру в себя, а когда обрел ее вновь, то было уже поздно. Его созидательный пыл остыл, жажда свершений иссякла, а честолюбие ушло в отставку. С той поры он уже не был устремлен в «завтра», а жил одним сегодняшним днем.

Электропоезд с ревом ворвался в темный, тоннель. Костя открыл глаза, но сообразив в чем дело, снова сомкнул их, погрузившись в дремоту. Сергей неотрывно смотрел сквозь стекло в непроницаемую тьму тоннеля. Сейчас, два года спустя, он с ностальгической тоской вспоминал тот безумный фантастический месяц его творческой страсти. Он знал, что теперь у него уже не хватит ни дерзновения, ни отваги, ни безрассудства, ни даже отчаяния на подобный повторный порыв.

Поезд вырвался из мрака тоннеля и мчался среди просторных, скошенных полей. На неубранных прошлогодних стогах сена сидели грачи. Вдали, поближе к лесу, теснились скопления дачных домиков. Оцинкованная крыша одного из них, тускло блестела в неярких лучах апрельского солнца.

Чтобы унять одолевавшую его тоску по прошлому и несбывшейся мечте, Сергей стал думать о житейском, будничном, малоприятном, что всегда вытравливало в нем творческие порывы, «приземляло» его. Он отвел взгляд от окна и поглядел на часы. Половина четвертого. «Надо бы забежать в магазин, купить рыбы коту». Кот был единственным живым существом, которое проживало у Сергея и ждало его. Он представил, как кот встретит его у порога, будет урчать, мяукать, тереться возле его ног, проситься на руки. Сергей улыбнулся. Мысли о коте его успокоили, прогнали меланхолию, вернули прежнее бодрое настроение.

2

Артем Борисович Штайнер в восьмидесятые годы удачливый «цеховик» и «теневик», а в начале девяностых видный представитель «белой» мафии, солидный бизнесмен, президент торговой компании «Кассандра», весьма процветающей, торговавшей от бижутерии до бензина, жил хоть и роскошно, но как на вулкане. В феврале девяносто первого он получил контракт на бензозаправочные станции города. Артем Борисович уже потирал руки, предвкушая барыши от этой золотоносной жилы. Но не тут-то было. На него «наехали» местные информированные «корлеоне», решив поумерить его аппетит. Штайнеру предложили поделиться – он повел себя скупо. Ему пригрозили – он нанял четырех охранников. У него угнали машину – он погоревал и заявил куда следует. Наконец, на него «наехали» в жестком варианте. Штайнера подкараулили и средь бела дня ударили прутом по голове. К счастью обошлось без трепанации черепа и тяжелых последствий. На больничной койке Артем Борисович отлежался, пришел в себя, поумнел, стал рассудительней и сговорчивей. Он отстегнул «оголтелым» пару АЗС в престижном районе города под смехотворным предлогом нерентабельности, а взамен ему вернули машину, его взяли под «крышу», он заручился поддержкой влиятельных мира сего. А главное, его оставили в покое. Раздумывая над превратностями судьбы, Штайнер считал, что ему еще крупно повезло. Он оставался доволен жизнью, да и жить умел красиво.

Ограда пригородного дома Артема была отделана молочно-белым декоративным камнем и своей невинностью и белизной приятно выделялась на фоне соседских построек выложенных красным кирпичом. На территории дома раскинулся сад с теплицами и беседкой-перголой, увитой в летнее время обильной зеленью. Асфальтированная дорожка вела к двухэтажному каменному дому, фасад которого явно не был лишен определенных изысков. В декоре нижнего этажа все так и дышало рафинированной устарелой элегантностью прежних веков. Внушительные белые колонны поддерживали фронтон здания, а огромная стеклянная входная дверь напоминала арочный свод. Все это свидетельствовало о том, что хозяин особняка не лишен вкуса и любитель старины. Добрую половину первого этажа занимал просторный холл. Винтовая деревянная лестница с балюстрадой вела из холла на второй уровень, где располагалась спальня, кабинет и круговая терраса. Наиболее шикарным местечком в доме была спальня. Ее интерьер хозяин дома присмотрел в одном из зарубежных люксов и почти в точности воспроизвел у себя на вилле. Одна кровать чего стоила! Эта кровать из массива латуни огромных габаритов, застеленная постельным бельем из египетского хлопка, не кровать, а трон, словно была предназначена для тонких ценителей сновидческих изысков и ночных оргий. Предпочтение все же отдавалось оргиям. Об этом свидетельствовал красно-желтый цвет спальни. Слегка возбуждающий, с некоторым согревающим эффектом. Огромное дугообразное окно с видом на сад шло от самого пола и напоминало гигантский иллюминатор. Мысли о корабле и подводной фауне наводил и громадный трехтонный аквариум с морской водой, экзотичными водорослями, живыми кораллами, актиниями, морскими ежами, звездами и двумя чудовищами – метровыми черноморскими катранами. Близкое присутствие этих свирепых существ, питавшихся исключительно сырым мясом, повышало адреналин в крови Артема, вгоняло в трепет гостей спальни и щекотало их нервишки. Пару лет назад, Артем Борисович выстроил этот роскошный дворец. Первое время в нем хозяйничала его теща, женщина простецкая, приехавшая из сельской местности. Она разводила на даче курочек, кроликов и даже нутрий, превратив усадьбу в настоящий зверинец. Зять до поры до времени терпел ее провинциальные выходки, но однажды не выдержал и прикрыл зоопарк. А тещу попросил убраться с усадьбы. На то были и другие причины, более деликатные. Артем, вполне порядочный семьянин, верный муж, заботливый отец, сорвался со всех тормозов, решил наверстать упущенное, предаваясь утехам, протащил через свою широкую постель череду женщин, устраивал сущий Содом, мстя своей стареющей сварливой жене за долгую ей верность, подобную отречению и опостылевшему долгу. Ставший необузданным стареющий развратник брал реванш у жизни за свою бесцветную, протекшую в заботе о близких, непогрешимую молодость. Имя каждой особы, побывавшей в его постели по легкомыслию, по глупости, за деньги или, что почти не бывало – по любви, он заносил в блокнот, пополняя свой внушительный «список Шиндлера» любовных побед, чтобы на склоне лет, а быть может на смертном одре, листая блокнот, – вспомнить все, распустить нюни сентиментальности, предаваясь сладчайшим воспоминаниям о не напрасно прожитых годах. Постепенно, однако ж, он угомонился, пресытился, почувствовал стыд, близкий к раскаянию, да и распутство убивает удовольствие. Не то чтобы старевший кобель стал праведным, но теперь жизнь вел уже куда более умеренную: заботясь о семье, в достатке ее, содержа и пылая искренними страстными чувствами к любовнице. Эта красотка, ворвавшаяся в его жизнь, обладала южным темпераментом и в постели устраивала бурю страстей. Словом, жизнь бурлила, плоть играла, под кожей пылал жар, и все вокруг плыло, кружилось, уносилось в момент соития двух тел.