Орешек для трёх Золушек - Наталия Миронина

Софья Леопольдовна следила за всеми скидками, акциями, собирала льготные жетоны и купоны, копила бонусы и мили. Она участвовала в лотереях, очень осторожно, дотошно, по-немецки высчитывая и возможный проигрыш, и возможный выигрыш. Еще она знала все свои права и льготы – и то и другое позволяло разнообразить жизнь.

– Вам все равно куда лететь? – однажды все-таки удивился кто-то.

– Ну, да… – улыбнулась она, а потом добавила, чтобы не показаться совсем уж странной: – У меня везде есть знакомые. И дела.

Софью Леопольдовну обожали билетные кассиры, официанты и таксисты. Первые подсовывали ей билеты, от которых отказывались все остальные, вторые не спешили обслужить, третьи пытались обмануть, везя самым длинным путем. Что самое интересное, она почти безропотно соглашалась со всем, что ей предлагали, и, в конце концов, выигрывала. Билетный кассир все равно отыскивал хороший билет, официант спохватывался и не отходил от нее до тех пор, пока не подадут последнее блюдо, а таксисты, вместо того, чтобы взять чаевые, давали щедрую сдачу. Что было в ней особенного, заставлявшего всех так вести себя? Неясно. Соседи и попутчики, которые проникались к ней уважением и симпатией, тоже затруднялись ответить на этот вопрос. Остававшаяся всегда в стороне, спокойная, улыбчивая, молчаливая, она все равно становилась центром, и окружающие наперебой старались завладеть ее вниманием. Но и в этой ситуации, когда любая другая могла бы повести себя дерзко и заносчиво, Софья Леопольдовна почти не менялась. Никого не удивляло ее ласковое и умелое обращение с детьми, никто не умилялся почтению к глубоким старикам, но все без исключения отмечали сдержанность и достоинство, которые сквозили в общении с ровесниками и людьми, равными по положению.

– Вы обязательно должны приехать! Без вас все будет не так! – зазывали ее. И, произнося это, все действительно верили, что без нее все будет не так, как надо бы. Софья Леопольдовна улыбалась в ответ скромной улыбкой, словно понимала незаслуженность такого к себе отношения.

На встречу с подругами Софья Леопольдовна летела из малюсенького города Плеттенберга, который находился в Вестфалии, на западе Германии, и в котором она жила последние семь лет. Поскольку встреча планировалась заранее, Софья Леопольдовна, со свойственной ей тягой к перемене мест, устроила все так, что по дороге в Москву посетила Марбург, Веймар и уже из Лейпцига полетела в Москву.

– Я не была в этих прелестных городах. Это история Европы, я должна их посмотреть! – сказала она дома и принялась высчитывать стоимость путешествия на автобусе. Ей, как всегда, повезло: в огромном туристическом автобусе, который вез пенсионеров на экскурсию, оказались свободные места. Софья Леопольдовна быстро собрала сумку, забронировала билеты в Москву и отбыла.

– Что-то маме совсем не сидится на месте, – за ужином пожаловалась дочь.

Ее муж Хайнрих только пожал плечами. Он свою русско-немецко-еврейскую тещу не понимал вовсе. Хайнрих вырос здесь, в Плеттенберге, здесь же учился, здесь же пошел работать. Да, он тоже любил путешествовать – был в Берлине, Бонне, Гамбурге и Мюнхене. И в командировки ездил. Конечно, самые лучшие поездки – это поездки на море, однажды они были в Греции, а сейчас планируют отправиться в Египет. Но, впрочем, Египет под вопросом – надо решить вопрос с жильем. Хайнрих считал, что для них троих квартира маловата, и подыскивал жилье побольше.

– Зачем нам четыре комнаты? – удивлялась его жена Аня, дочка Софьи Леопольдовны. – Нам и так хватает.

Им действительно хватало, поскольку теща дома практически не жила. Софья Леопольдовна умудрялась путешествовать все свободное время. А если учесть, что работала она удаленно – составляла анкеты социологических опросов для местных профсоюзов, – то времени для поездок у нее было достаточно. И на здоровье, слава богу, она не жаловалась.

– Я успею еще насидеться дома, – улыбалась она своей ясной улыбкой.

Дочь недоверчиво поглядывала на мать, пыталась вызвать на откровенный разговор, но ничего у нее не получалось. Их жизнь в малюсеньком городке разнообразием не радовала. Сказать больше – она была скудна. Но не столько на события – их как раз происходило много: фестивали, концерты, праздники профессий, соревнования – в рамках своего досуга народ здесь отличался подвижностью, не стеснялся и не ленился проявлять активность. Жизнь была скудна на эмоции и на новые лица. Софья Леопольдовна первое время все на это сетовала, пока дочь как-то обреченно не заметила:

– Мама, ну так получилось, что мы переехали сюда. Так получилось, что я вышла здесь замуж. И не могу же я срывать Хайнриха с места и отличной работы только потому, что в Москве вокруг нас было почти десять миллионов человек. А здесь – несколько тысяч.

Софья Леопольдовна посмотрела на дочь и поняла, что своими жалобами доставляет Ане нравственные мучения – разорваться между настроениями матери и желаниями мужа практически невозможно. «Из любой ситуации найдется выход. Пока у меня есть здоровье и какие-то деньги, я буду путешествовать!» – решила она и совершила свою первую поездку. Поехала недалеко – в Берлин, на театральный фестиваль. Войдя во вкус и обнаружив, что на территории маленькой Европы путешествуется легко и комфортно, она уже не ограничивалась известными туристическими местами. Софья Леопольдовна, буквально закрыв глаза, наугад выбирала точку на карте и ехала туда. Иногда это были милые захолустные города, просыпающиеся только часа на четыре в день – пара с утра, пара – вечером. В остальное время городки казались пустынными – все их жители работали или копались в садах. Софье Леопольдовне это очень нравилось – она пыталась представить, как бы жила, если бы вернулась на землю своих дальних немецких предков раньше, когда была помоложе. «Ну, скорее всего, поселилась бы в большом городе. И вышла замуж. Впрочем, а что мне мешало сделать это еще раз в Москве?!» – проблема несовершенного и упущенного ее порой мучила.

Софья Леопольдовна была исключительно интересной дамой, очень худой, плоскогрудой, с узкими бедрами. Это позволяло ей в любом наряде выглядеть молодо и современно. В одежде она предпочитала стиль слегка небрежный. Впрочем, в этой небрежности скрывалось предостаточно расчета. И брюки, широкие, чуть длиннее положенного, и свободный свитер, и широкий шарф – все было подобрано, выверено, просчитано. Когда Софье Леопольдовне исполнилось сорок пять лет, ей пришлось надеть очки. Она слегка расстроилась, поскольку те превратили ее в занудную училку. Но потом она, с интересом изучая историю эмиграции, наткнулась на фильм об известной певице Ларисе Мондрус. «Вот то, что мне надо сделать!» – подумала про себя Софья Леопольдовна и на следующий день отрезала длинные волосы. Теперь это была задорная моложавая женщина с короткими вихрами, в несколько смешных очках. Софья Леопольдовна купила себе круглую роговую оправу – такие были в моде лет семьдесят назад. Ее облик от этого только выиграл. И не было мужчины, который не оглянулся бы вслед столь удивительной женщине.

– Мама, а как долго ты пробудешь в Москве? – поинтересовалась дочь Аня, наблюдая, как мать собирает вещи.

– Не знаю. Посмотрю на обстоятельства, на погоду. Жить есть где, что же волноваться заранее.

– Я и не волнуюсь. Я просто не хочу, чтобы ты скучала, тосковала.

– Я и не буду скучать. Некогда. У меня там столько встреч!

– Ну, ну, – с сомнением отозвалась Аня.

Софья Леопольдовна сделала вид, что ничего не услышала и не поняла. Она совершенно не хотела вступать в уже ставшую привычной полемику на тему: «Что же тебе, мама, не сидится дома?» Объяснить это, не затронув каких-то личных моментов, было сложно. Оставалось только напомнить дочери, что Софья Леопольдовна всегда была активной и подвижной. К тому же имелось у нее подозрение, что дочь сама тоскует по прежней московской жизни, что сама никак не впишется в новые условия и что присутствие матери притупляет ее внутреннее одиночество. «Большая уже. А если я умру? Что она делать будет? Пусть сама справляется!» – думала Софья Леопольдовна.

В Москве она останавливалась в их собственной крохотной квартирке на окраине города, где мать и дочь перед окончательным отъездом сложили старые вещи. Те, которые выбросить жаль и которые никто никогда никуда не перевозит, а выбрасывает через несколько лет после упрямого хранения. Приезжая туда, Софья Леопольдовна бочком пробиралась сквозь залежи старых, тщательно упакованных вещей, первым делом вытирала пыль, мыла пол и расстилала в углу комнаты белую плотную ткань. На ней она расставляла свою идеально чистую обувь и сумки. Почему-то последнее действие ее успокаивало и служило настоящим началом московского вояжа. Несмотря на волнение дочери, в этой загроможденной квартире Софья Леопольдовна чувствовала себя отлично. Во-первых, она была одна, во-вторых, без угрызений совести предавалась воспоминаниям о прошлых годах. В каждый приезд Софья Леопольдовна разбирала одну из коробок с вещами. В этом не было необходимости – ничего из них не увозилось в Плеттенберг, ничего не выбрасывалось. Смысл этого занятия – перелистывания старых вещей – был в воспоминаниях. В-третьих, здесь она могла запросто в два часа ночи поужинать и попить чай. И не надо было ходить на цыпочках и поджимать губы от напряжения, боясь звякнуть чашкой и загреметь ложкой. Дома с девяти вечера соблюдалась тишина: Хайнрих ложился спать рано – к шести утра он должен был быть на своем заводе. Здесь она чувствовала ту свободу, которой ей недоставало дома и которая невозможна, когда под одной крышей живут два поколения.