Император Крисп - Гарри Тертлдав

Он миновал комнату Барсима. Крисп когда-то жил в ней сам, ухитрившись стать одним из тех немногих вестиариев, кто не был евнухом. Ныне он занимал соседнее помещение – императорскую спальню. Он спал в ней дольше, чем в любом другом помещении за всю свою жизнь. Иногда это казалось ему в порядке вещей, но сегодня, как зачастую случалось, когда он над этим задумывался, представилось весьма странным.

Крисп распахнул двойные двери. В спальне кто-то шевельнулся, и по спине Автократора пробежал холодок. Быстро наклонившись, он выхватил из красного сапога кинжал и наполнил легкие воздухом, собираясь позвать на помощь халогаев, охраняющих вход в императорскую резиденцию. Автократоры в Видессе слишком часто умирали насильственной смертью.

Крик так и не прозвучал. Крисп быстро выпрямился. В постели его поджидал не убийца, а одна из дворцовых служанок. Девушка приглашающе улыбнулась императору.

– Не сегодня, Дрина, – покачал головой Крисп. – Я уже сказал почитаемому господину, что хочу просто выспаться.

– Но он сказал мне совсем другое, ваше величество, – возразила Дрина, пожимая плечами. Она выпрямилась, и ее обнаженные плечи блеснули в свете лампы. То, что находилось ниже плеч, осталось в тени, делая ее тело еще загадочнее. – Он велел мне прийти сюда и сделать вас счастливым, вот я и пришла.

– Должно быть, он ослышался, – буркнул Крисп, не веря собственным словам.

Барсим не ослышался. Иногда – и довольно часто – он попросту не прислушивался к его указаниям. Выходит, сегодня он решил поступить по-своему. – Ладно, Дрина.

Можешь идти.

– Да возрадуется ваше величество, но я не могу уйти так скоро, – тихо ответила девушка. – Если я вас оставлю, вестиарий будет очень недоволен.

«Да кто здесь правит, Барсим или я?» Но Крисп не стал произносить этого вслух. Он правил империей, но во дворце слово вестиария было законом. Некоторые евнухи-постельничие пользовались близостью к императору для собственного возвышения и обогащения, не забывая и про своих родственников. Барсим, к чести его, никогда так не поступал, а Крисп, со своей стороны, уступал ему в том, что касалось чисто дворцовых дел.

Вот и сейчас он вышел из неловкого положения так, как сумел:

– Хорошо. Оставайся, если хочешь. И не обязательно рассказывать, что мы спали каждый на своей половине постели.

Дрина все еще выглядела встревоженной, но, как любая хорошая служанка, знала, до какого предела можно безопасно настаивать, общаясь с хозяином.

– Как скажете, ваше величество. – Она перебралась на дальний край постели.

– Ложитесь, где я была, – я тут согрела.

– Зима еще не наступила, к тому же, клянусь благим богом, я пока что не инвалид, – ответил он, фыркнув, но все же стянул через голову одежду и накинул ее на стоящую у постели вешалку.

Потом разулся, задул лампу и забрался в постель. Его кожи нежно коснулись теплые шелковые простыни. Опустив голову на пуховую подушку, он ощутил слабый сладковатый запах, оставшийся после Дрины.

На мгновение он захотел ее, несмотря на усталость, но когда раскрыл рот, чтобы сказать об этом, получился лишь могучий зевок. Кажется, он успел извиниться перед девушкой, но заснул так быстро, что полной уверенности у него так и не осталось.

Ночью он проснулся. С годами такие пробуждения становились все чаще. Через несколько секунд он вспомнил, что именно, мягкое и округлое прижимается к его боку. Дрина дышала ровно, легко и беззаботно, словно спящий ребенок. Крисп даже позавидовал ее безмятежности, потом улыбнулся, подумав, что в этом отчасти и его заслуга.

Теперь он желал ее. Когда он, вытянув поверх плеча руку, накрыл ладонью ее грудь, она что-то сонно и счастливо пробормотала и перевернулась на спину.

Девушка даже до конца не проснулась, пока он ласкал ее, а потом и взял. Криспу такое доверие показалось странно трогательным, и он очень старался вести себя как можно нежнее.

Потом она быстро и крепко заснула. Крисп встал, использовал по назначению горшок и вновь улегся рядом с ней. Он тоже почти заснул, но тут в очередной раз задумался, не знает ли Барсим его лучше, чем он сам.

В Зале девятнадцати лож плохо то, что окна в нем слишком большие, подумал Фостий. Благодаря этим окнам в церемониальном зале, названном так в те дни, когда видесские вельможи и в самом деле ели полулежа, летом было прохладнее, чем в большинстве прочих помещений. Но факелы, лампы и свечи, освещающие его во время ночных пирушек, магнитом притягивали бабочек, москитов, водных насекомых и даже летучих мышей и птиц. Когда в миску с маринованными щупальцами осьминога шлепнулась обожженная бабочка, аппетита это ему не прибавило. А когда эту бабочку прямо из миски выхватил козодой, Фостий вообще пожалел, что пригласил сюда друзей на ужин.

Он даже задумался – не отменить ли его вообще, но потом понял, что и это не выход. Отец неизбежно про это узнает. Фостий явственно услышал, как звенит в ушах голос отца с неистребимым крестьянским акцентом: «Самое малое, что ты обязан уметь сын, это принимать решения».

Воображаемый голос показался ему столь реальным, что он даже резко обернулся – а вдруг Крисп и в самом деле незаметно вошел и встал у него за спиной? Но нет. Если не считать приглашенных приятелей, он был здесь один.

Он и в самом деле чувствовал себя очень одиноко. Отцу удалось приучить Фостия постоянно размышлять над тем, кто стремится быть рядом с ним, потому что он такой, какой есть, а кто – лишь потому, что он младший Автократор и наследник престола. Однако задавать подобные вопросы всегда легче, чем получать на них ответы, поэтому почти ко всем своим знакомым Фостий относился с подозрительностью.

– Вам не придется всю жизнь оборачиваться, ваше младшее величество, сказал сидящий справа от него Ватац. Фостий доверял Ватацу больше, чем большинству друзей; будучи всего лишь сыном средней руки логофета, юноша вряд ли вынашивал планы, как возложить на себя корону. Хлопнув Фостия по плечу, он добавил:

– Не сомневаюсь, скоро настанет время, когда вы сможете угощать друзей когда и как пожелаете.

Еще слово, и Ватаца можно будет обвинить в государственной измене. Друзья Фостия частенько балансировали на этой тонкой грани. До сих пор, к его великому облегчению, никто из них не вынуждал его притворяться, будто он ничего не слышал. Но и сам он гадал – мог ли он не задаваться таким вопросом? – как долго еще отец сохранит бодрость. Можно было назвать любой срок: от одного дня до двадцати лет. Уточнить его, не прибегая к магии, невозможно, а прибегнуть к ней… Фостий не осмелился бы рисковать до такой степени. Во-первых, и это его вполне устраивало, самый талантливый волшебник империи оградил будущее императора от любых попыток его узнать. А во-вторых, попытка узнать судьбу Автократора сама по себе являлась первостепенным преступлением.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});