Путь к тебе - Тамара Малышева

Эти несколько минут позволили мне прийти в себя. Я пальцы в голову засунула, и стала волосы перебирать, наверное, искала свои мозги, которые так неудачно потерялись, когда я в клуб направлялась. Потом мне на глаза попалось фото, что стояло в рамке на столе у Акопова. Я, конечно, знаю, что брать чужие вещи не хорошо, этому меня еще мама научила, но я же просто посмотреть, поэтому, можно сказать, что не считается. С фото на меня смотрели четыре человека. Это был наш директор и его брат, видимо вместе со своей женой, мамой Мишки, она была очень красивой, черные кудрявые волосы аккуратно спадали на плечи, а глаза… Теперь я понимала, в кого у Акопова такие глаза, а она, как раз его на руках держала. Мишке было то, наверное, от силы годика два, и взгляд был такой веселый и до того счастливый, что я сама не вольно улыбнулась. Кажется, они были очень счастливы. Я быстро от стола отстранилась, как только услышала, что дверь в кабинет захлопнулась и села в свое прежнее положение. Кажется, Виктор Николаевич заметил моё странное поведение, но виду не показал, а только присел на корточки возле меня и за руки взял. Я от такого действия даже не знала, куда деть себя, сразу испугалась и в глаза мужчине снова посмотрела, а он их сначала опустил, но потом резко поднял и тихо, но так уверено произнес:

– Твоя мама умерла.

Я руки свои убрала и на директора посмотрела:

– Чья мама? – я, конечно, сразу тогда всё поняла, но, видимо, это была своего рода защита и, наверное, какая- то надежда, которая до последнее жила во мне. Даже, когда я в больницу забежала и тетку свою двоюродную увидела плачущей, даже тогда, я ждала и верила, что всё это окажется неправдой и чьей- то злой шуткой. Теть Вера меня тогда обняла и что-то невнятное бормотала, наверное, успокаивала, а я только на неё с опаской смотрела и не верила. Не могло такое произойти, маме же лучше было в последнее время, она же сама говорила. Потом, мне рассказали, что сразу после приема очередного маленького пациента (мама была педиатром) ей стало плохо. Вот так вот, оказывается, бывает, работаешь в больнице, врачи рядом, а помочь тебе никто и не смог. Помню, как я даже говорить несколько минут ничего не могла, просто сидела на скамейки, а возле меня тетка моя щебетала, пыталась успокоить, хотя сама ревела навзрыд. Только потом, я увидела, как Мишка вместе с Виктором Николаевичем ко мне бегут. Директор стал что-то теть Вере говорить, а Мишка ко мне сел и обнял. Я даже не сразу заметила ссадины у него на лице, наверное, после драки остались, Акопов меня к себе прижал, а я лицо его стала гладить:

– Миш, тебе больно было?

– Малыш, успокойся, слышишь? Маленькая моя!

Я договорить ему не позволила и тихо со скамейки встала, пошла в сторону выхода, а потом повернулась и посмотрела на людей, что за спиной у меня стояли:

– Всё хорошо, – я слёзу, что по лицу побежала, вытерла и вышла из больницы.

Даже толком сейчас не понимаю, как я похороны выдержала, мне было то всего 17 лет, а на меня так все смотрели, что я чувствовала, что лет на тридцать постарела. Было настолько больно, прямо до дрожи, знаете, хочется вроде, сделать что-то такое, чтобы легче стало, но в тоже время и даже просто рукой шевельнуть бывает очень тяжело. А еще у меня голос пропал, ну не совсем конечно, но два дня я и слова произнести не могла, потом только пыталась, но голос был охрипшим, как при гриппе. Тогда я чётко поняла, что одна! Что нет никого больше и не будет, мне ближе и родней моей мамы. Конечно, осталась тетка, но мы с ней вообще редко когда общались, да еще и я после похорон услышала, как она Виктору Николаевичу стала говорить, что забрать меня к себе не сможет, там нужно было бумажки какие-то собрать, чтобы меня в детдом не забрали. А теть Вера, уж не знаю чего она там испугалась, но она с таким пренебрежением рассказывала Акопову, что не может она со мной быть, что мне сразу противно стало, что эта женщина вообще является мне какой-то родственницей. Единственный, кто не отходил от меня ни на шаг, это был Мишка. Он даже, ночевал вместе со мной до похорон. Оказалась, Акопов, умел быть невидимым, он просто был рядом, не знаю, может, испугался за меня, может еще что-то, но он не бросил меня. После похорон наш директор с кем- то договорился, и меня оставили у них, под его ответственность, конечно же, скорее всего Акопов кому-то заплатил большую сумму денег, хотя по началу, я даже немного не понимала, что от меня вообще хотят, только потом я узнала, что Акопов оформил временное опекунство, но сделал он это так, что меня вообще никто не трогал, и даже не заговаривал на эту тему. За это я буду благодарна дядь Вите всю свою жизнь. Буквально, через месяц мне исполнялось 18, а еще и выпускной был не за горами, но я и думать про это не думала, я не понимала, как жить мне нужно было после смерти мамы. Именно нужно. Потому что я вообще не хотела, но понимала, что есть слово надо, так правильно и мама бы никогда в жизни мне не простила, если бы я что-то сделала с собой. Спасибо, конечно, же большое Акопову старшему и Мишке. Сразу на следующий день после похорон они приехали за мной, так сказать, забрать меня. Я поначалу противилась, даже возмущалась, но потом поняла, что одна я не смогу, поэтому и согласилась. Да и вообще в этой ситуации Акоповы очень многое для меня сделали, Виктор Николаевич стал квартиру нашу с мамой сдавать, чтобы мне хоть какие-то деньги были. Помню, когда он только об этом заговорил, я даже слушать ничего не хотела. Это же был наш дом. Я не могла долгое время решиться на это. Но потом, всё взвесив я согласилась. В конце концов, после школы я собиралась уезжать в Москву и там поступать, и даже надеялась, на общежитие, а сумма денег, что выплачивало мне государство, была настолько мала, что я даже не знала плакать мне или смеяться. Когда я переехала к Акоповым мне даже комнату выделили отдельную. Жили они в двухэтажном коттедже, уж не знаю, где такие деньги достал директор школы, но мне было это и не важно. Мишкин отец Николай Николаевич дома практически не появлялся, он был военным, поэтому, когда я его видела, то, если честно даже не знала, как вести мне себя надо. Он молчал, просто здоровался и через некоторое время уезжал, а я помучилась совсем немного, и решила, что это не то из-за чего стоит голову ломать. Молчит, ну что ж, значит, и я буду молчать. А вот наши отношения с Мишкой развивались ой как не просто. Мишка вёл себя так, как будто он мне брат родной. Мы вместе с ним в школу ходили, вернее, даже все вместе ездили. Помню, столько слухов было в нашем районе, столько сплетен, кто-то даже пытался высказать такую мысль, что моя мама была любовницей Виктора Николаевича. Но как только появился новый повод для сплетен (чей-то муж ушел к совсем молоденькой девушке), все благополучно про нас забыли и переключились на более интересную тему. В школе точно также поговорили все совсем немного, и замолчали. Наверное, и к этому приложил свою руку Виктор Николаевич. Переломный момент настал как раз до того, как нам оставалось всего несколько дней до последнего экзамена. Вообще, все экзамены я сдала нормально, конечно, все ждали от меня чего-то большего, но я не смогла, да и, если честно, не особо и хотелось. После маминой смерти на меня как будто ушат с водой вылили. Я даже свою мечту стать филологом засунула куда подальше и послушав, Виктора Николаевича подала документы в финансовую академию Москвы. Шансов, конечно, было бы больше, если бы я всё сдала на отлично, но у меня не получилось. Я даже не расстроилась ни сколько по этому поводу, мне было всё равно, поступлю я туда или нет, по крайней мере, работать бы пошла. Ну, так вот, в тот день, когда у нас была консультация по последнему экзамену, а это как раз была моя самая «любимая» физика, ко мне подошла та самая Ира Мелова:

– Ну как ты?

Знаете, вот, когда человек спрашивает у тебя про то как ты, сразу чувствуется, от души он беспокоится или нет. Я тогда знала, что Мелова подошла поиздеваться, и я, наверное, и поняла бы её, она ведь с Мишкой встречалась, у неё была ревность, впрочем, как и у меня в своё время, но это был не тот случай. Когда у тебя умирает близкий человек! Когда ты готова просто выть от бессилия, видя то, как твою маму кладут в землю, а ты сделать то ничего не можешь! Вообще ничего!!! Когда тебе кто-то пытается протянуть руку помощи, а у тебя даже ни то, чтобы желания, у тебя сил просто нет на то, чтобы воспользоваться помощью. Эта не то, когда стоит вот так вот себя вести и ревновать. Но даже тогда я промолчала, просто сказала, что всё хорошо и уже собиралась уйти, но видимо Ирке было этого мало.

– Хорошо устроилась, правда? И директор под боком, вон все экзамены как сдала! Да и Мишка тоже рядом! Только он рядом из-за жалости, а любит он меня!!!!

Я даже слушать не стала, что она там пытается крикнуть мне вслед, пулей вылетела из школы и домой побежала. Мишка пришел уже вечером, наверное, на тренировке опять задержался, и застал меня всю заплаканную и опухшую, я даже ужин не смогла приготовить, не говоря о чем-то большем. Это хорошо, что Виктор Николаевич задерживался в школе, у нас там, у секретаря был день рождения.