Путешествие доктора Дулиттла - Хью Лофтинг

— И вы уже выучили их язык? — спросил я.

— К сожалению, хвастаться пока нечем. Для начала я совершил путешествие к Средиземному морю и нашел там свистящую рыбу. Но она меня разочаровала. Боюсь, что я потратил уйму времени впустую. «Свистушка», как ее называют рыбаки, не отличается особым умом.

— Да, конечно, — поддакнул я, поглядывая на сковородку.

— Пожалуй, наш ужин готов, — сказал доктор. — Подай-ка мне тарелки, Стаббинс.

Мы сели к столу и принялись за колбасу.

Я был в восторге от большой кухни доктора. Потом я часто сидел за большим, грубо сколоченным столом и ел с бо́льшим аппетитом и удовольствием, чем на самом изысканном званом обеде. В доме доктора не существовало нелепых правил и запретов: там можно было стащить ломтик мяса прямо со сковородки, присматривать за гренками и одновременно прихлебывать суп из кастрюли, хватать руками горячие блинчики. Особенно мне нравился очаг, самый большой из всех, какие я когда-либо видел. Я любил сидеть у огня на широкой деревянной скамье, смотреть на пляшущее пламя, жарить каштаны и слушать, как в окно стучит дождь. Я раскрывал книгу, и картинки оживали в неверных отблесках огня, а когда доктор принимался рассказывать старые сказки, их герои заполняли кухню и прятались в полумраке по углам. Это была славная кухня, такая же славная, как и сам доктор.

Однако вернемся к началу истории. Пока мы с доктором пировали, открылась дверь, и на кухню вошли утка Крякки и пес О’Скалли. Пес нес в зубах аккуратно сложенную простыню. Я снова раскрыл рот от удивления, а доктор, заметив это, сказал:

— Я же говорил тебе, что Крякки — лучшая хозяйка в мире. Она никогда ничего не забывает, вот и сейчас она решила просушить постельное белье у огня. Когда-то, давным-давно, за домом следила моя сестра Сара, но потом она уехала и вышла замуж. С тех пор я ее не видел. Дай Бог, чтобы она нашла свое счастье. Но как бы то ни было, до Крякки ей как хозяйке далеко. Возьми еще кусочек колбаски, Стаббинс.

Доктор издал несколько странных звуков, явно обращаясь к утке и псу.

— А вы понимаете язык белок? — спросил я. — Для меня это очень важно, доктор.

— Да, конечно. У белок простой язык. Ты сам мог бы выучить его шутя. А почему ты спрашиваешь?

— У меня дома лежит больная белка. Она попалась в когти ястребу, но я ее отбил. Похоже, у нее сломаны задние лапки. Не могли бы вы ее вылечить? Пожалуйста, доктор. Можно, я принесу ее сюда завтра утром?

— Нет, лучше я посмотрю ее сегодня вечером. Честно говоря, не знаю, смогу ли я ей помочь, но мы с тобой сейчас же отправляемся.

К тому времени моя одежда высохла. Пока я переодевался, доктор уложил в свой саквояж бинты и лекарства и перевязал его веревкой.

— Вперед, мой юный друг Стаббинс! — воскликнул он. — Дождь уже кончился.

Действительно, ветер разогнал тучи, ярко горел закат, в саду пели скворцы.

Глава 5

ПОЛИНЕЗИЯ

Мы вышли на улицу, и доктор закрыл ворота. Мне ужасно понравилось в доме у доктора. Такого я еще нигде не видел! Но я боялся показаться навязчивым и семенил рядом с доктором, не решаясь высказать сокровенную просьбу.

— Можно я приду к вам завтра? — робко выдавил я из себя.

— Ну разумеется, — ответил доктор. — Не только завтра, но всегда, когда тебе захочется. Кстати, завтра я покажу тебе мой зоопарк.

— Зоопарк? — поразился я. В тот день мой рот почти не закрывался от удивления.

— Ну да, зоопарк. В доме у меня живут звери поменьше, остальным приходится довольствоваться садом. Зверей там, правда, не так уж и много, но среди них есть очень редкие.

— Как хорошо знать язык зверей! — не переставал я восхищаться. — Как вы думаете, доктор, я смогу когда-нибудь выучить его?

— Несомненно, — заверил меня доктор. — Надо только постараться. Тебе небось не раз говорили, что терпенье и труд все перетрут? Кто тебе пригодился бы в этом деле, так это Полинезия.

— А кто такой Полинезия?

— Не кто такой, а кто такая, — поправил меня доктор. — Полинезия, а попросту — Полли, попугаиха родом из Восточной Африки. Но ее нет с нами.

— Почему? Она умерла?

— Что ты, что ты! — поспешно ответил доктор и сплюнул через левое плечо. — Надеюсь, она жива и здорова. Когда мы с ней приплыли в Африку, она так обрадовалась возвращению на родину, что решила остаться там навсегда. Она даже плакала от радости, когда увидела родной берег, а на нем — пальмы. Правда, она точно так же всплакнула, когда пришло время нам расставаться, и даже готова была снова ехать со мной, но у меня не повернулся язык уговаривать ее. Я оставил ее в Африке, а теперь мне ее ужасно недостает. И все же мне кажется, что я поступил правильно. У меня никогда не было лучшего друга, чем она. Именно Полли уговорила меня лечить зверей, и она же научила меня говорить по-звериному. Ах, милая Полли, увижу ли я когда-нибудь тебя? Смогу ли я еще раз поцеловать тебя в клюв?

Доктор шагал по улице и вспоминал свою любимицу Полли, как вдруг сзади послышался топот. Мы оглянулись и увидели, что за нами со всех ног бежит пес О’Скалли. Он был явно чем-то взбудоражен. Подбежав к доктору, он коротко тявкнул и принялся как-то по-особому вилять хвостом. Я не знал, что он хочет сказать, но заметил, что лицо доктора засветилось от радости.

— Боже мой, Стаббинс! — воскликнул он, поворачиваясь ко мне. — Ты только послушай, что говорит О’Скалли! Полли вернулась и сидит дома! Какая приятная неожиданность! Не согласишься ли ты подождать меня несколько минут? Ведь я не видел ее пять лет!

И он повернул назад к дому, но сразу же остановился — Полли уже летела к нему. При ее виде доктор захлопал в ладоши, словно ребенок, которому подарили игрушку, а стая воробьев вспорхнула с мостовой и с чириканьем уселась на заборе. Серые пичуги, наверное, никак не могли взять в толк, откуда на серых улицах Англии появилась зелено-пурпурная красавица.

Тем временем Полли уселась доктору на плечо и защебетала, затараторила по-своему. Я догадывался, что она что-то говорит доктору, но, конечно, не понял ни слова. А доктор слушал ее и, казалось, совсем забыл про меня, про мою белку, про О’Скалли и про все остальное. Потом Полли, видимо, спросила, кто я такой, и доктор хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Ах, простите меня, друзья! Я сам не свой от радости и только поэтому забыл вас познакомить. Стаббинс, это Полли, ты о ней уже много слышал. Полли, это Том Стаббинс.

Полли осталась сидеть на плече доктора, кивнула мне головой и, к моему великому изумлению, произнесла на чистейшем английском:

— Здравствуй, молодой человек. Я тебя помню. В ту ночь, когда ты появился на свет, стоял жуткий мороз. Все окна в твоем доме покрылись узорами, но я все же нашла клочок незамерзшего стеклышка и краешком глаза взглянула на тебя. Уж ты меня прости, но тогда ты мне показался маленьким, красным и ужасно уродливым.

Я настолько удивился, что даже не обиделся на нее.

— Стаббинс хочет выучить язык зверей, — сказал доктор. — Я как раз рассказывал ему о тебе, когда прибежал О’Скалли с известием, что ты прилетела. Может быть, ты согласишься помочь ему, как когда-то помогла мне?

— Да, я действительно научила доктора говорить по-звериному, но моя заслуга в том невелика. Ведь именно доктору я обязана тем, что в свое время перестала бездумно болтать по-человечьи и поняла значение слов. Ты думаешь, говорящие попугаи понимают, что говорят? Как бы не так. Их за это кормят печеньем, вот они и повторяют то, что слышат от людей.

Так беседуя, мы шли по направлению к моему дому. О’Скалли труси́л рядом с нами, Полли сидела на плече у доктора и без умолку рассказывала ему о последних африканских новостях.

— Как поживает принц Бед-Окур?

— Как хорошо, что ты сам о нем спросил, — ответила Полли, — а то я заболталась и совсем о нем забыла. Представь себе, Бед-Окур сейчас в Англии.

— Ты шутишь?! — поразился доктор. — Что он делает в Англии?

— Король Ума-Лишинго отправил его в Боксфорд, чтобы он немножко подучился.

— В Боксфорд? Постой, постой, я никогда не слышал о городе Боксфорде! Может быть, в Оксфорд?

— Ну конечно, в Оксфорд! — согласилась Полли. — Хорошо еще, что я не назвала его Быксфордом!

— Вот так новость! — бормотал доктор. — Кто бы мог подумать, что Бед-Окур будет учиться в Оксфорде!

— Ты не представляешь, что творилось в Ума-Лишинго перед его отъездом. Бед-Окур дрожал от страха и не хотел ехать. Ведь до него еще ни один умалишенный, ох, прости, я хотела сказать, житель Ума-Лишинго, не бывал в Европе. Бедняга был совершенно уверен, что его съедят белые. Но отец настоял на поездке. Теперь среди черных монархов модно посылать детей учиться в Оксфорд. Бед-Окур хотел взять с собой всех своих жен, а их у него шесть, но король ему не позволил. Бедный принц рыдал от горя, а весь дворец буквально отсырел от слез.