Ненормат - Кат Катов

# # #

Когда зелёным и тревожнымпокроется весенний лес,ты выйдешь в двери осторожно,чтоб достучаться до небес.

Ты станешь бить во все пределы,звенеть ключами и вопить.А никому не будет дела.И пить. Осталось только пить.

Папироска

Угости, братишка, папиросой сладкой —мой кисет пустой уже давно.В госпитале, помню, бился в лихорадке,а курить хотелось всё равно.

Вот спасибо. Чиркни – мне-то несподручно.А богатый у тебя «Казбек».Я был раньше тоже как пила – двуручный,а теперь из гвардии калек.

Ничего, прорвёмся. Не в окопах, верно?Сам-то где, летёха, воевал?Третий Украинский, в роте инженерной?То редуктор, то, блядь, коленвал?

Ладно, слава богу, третий год мы дома,третий год, как кончилась война.Расскажу тебе, товарищ незнакомый,как приснилась мне моя страна.

Будущее, в общем, год какой, не знаю,но лет тридцать вроде как прошло.Веришь, до сих пор там наш товарищ Сталинистребляет мировое зло.

Сам его не видел, только на портретахкак живой и даже не старик.Музыка в квартирах – чисто оперетта.Как сказал однажды мой комбриг…

Ладно, это после. Слышь-ко, а машины!«Студебеккер» рядом не стоял.Если бы ты видел, что там в магазинах,то на раз и пить бы завязал.

Все кругом гвардейцы, даже пионеры —как так это вышло, не скажу.Пусть теперь завидуют псы-миллионерыЗапада такому виражу

Родины советской, что сумела сказкойстать, негнущимся гвоздём.И там, веришь, новый молодец кавказский,как я понял, быть готов вождём.

Ну, американцы нам враги, хоть тресни,те ещё союзнички, ага.В будущем, ты знаешь, вновь они воскреслив образе привычного врага.

Давят на Россию, прямо как сегодня,прямо как и не прошли года.И Европа эта, мировая сводня,шурудит, не ведая стыда.

Люди, как и нынче, в том далёком годесталинским традициям верны.Правда, вот не понял: с Украиной вродемы там в состоянии войны.

Как-то непонятно, будто с перепою —век такому в жизни не бывать…Мало ль что приснится, дело-то такое —сон же ведь, едрёну твою мать.

В общем, не напрасно мы три года с лишкомзащищали родную страну.Что, уже выходишь? Будь здоров, братишка.Папироску дай еще одну.

Эпитафное

Вы сдохнете. Ах, вы оскорблены?Ну хорошо, не сдохнете – помрёте.В постели, под печальный свет луны,или на встречной, врезавшись в «тойоту».

Не важно. Мне до вас и дела нет.Я это к слову – в общем, беспричинно.Презрев сегодня промискуитет,задумался случайно о кончине.

Своей, конечно, хрена ль ваша мне?Так вот, я сдохну рано или поздно.(Тут надо бы о порванной струне,о том, что захлебнутся криком звёзды

и прочую фальшивую фигню,но лень, и скучно, и бесперспективно).И лишь последних несколько минутзаставят обернуться объективно.

Ну, что? Да ничего, такую жизньне принято описывать в романах.Ага, давай ширей карман держи,что вдруг найдётся хроникёр гуманный,

биограф твой, посмертный милый друг,исследователь бытия поэта.Который понапишет много букво том, как приключалось то и это.

Как ты пришёл к вершинам мастерства,как жил, любил и тяжело работал…Увы, судьба жестока и черства,ей похую твои гомозиготы.

Уж лучше сам, покуда полон сил,покуда не лежу на смертном ложе.Ну да, я, в общем, милым в детстве был,что о себе сказать здесь всякий может.

Потом, конечно, стало похужей,но и не так чтоб стал исчадьем ада.(Тут запросилась рифма «Фаберже»,а вслед за ней к чему-то и «помада»).

Умел любить, умел и предавать.Был на войне не шибко знаменитой.Залазил к разным женщинам в кровать,мог в одного приговорить пол-литра.

Чего-то там придумывал в башке,чего-то даже где-то воплощалось.Бывало, что и нос был в табаке,бывало, и рубля не оставалось.

Тщеславием излишним не страдал,зато страдал излишне по химерам.Когда за мной приедет катафалк,то в воздухе слегка запахнет серой.

Не оттого, что близок к сатане —с «Техуглерода» ветерок повеет…Страна не пожалеет обо мне.Лишь графоманы строй сомкнут теснее.

Сонетик

Вы далеки, как прошлогодний снег,как тихий дождь в жарой звенящий вечер.Отложенная в будущее встречаостанется несбывшейся навек.

Мы пережили самоих себя,не став друг другу главным и последнимсобытием. Придуманные бреднинеслись сквозь нас, терзая и губя.

Всё хорошо. Всё кончилось уже.И новый неразменянный сюжетсулит начало жизни окончанья.

Тих и спокоен вечер. Бога нет.Он знает цену неразумных тщетслепого и конечного отчаянья.

Звонок

Если верить телефону, то звонит Егор Катугин,только голоса Егора что-то я не узнаю.У Егора бас примерный, мы его за это любим,здесь же – ангельская песня, допустимая в раю.

«Здравствуй, – говорит мне песня. – Это я, СмирноваБелла.Помнишь, мы на третьем курсе целовались во дворе?»Как не помнить, было дело. Было дело, было дело,было дело, было дело, было дело в октябре.

В октябре мы целовались, биохимию не сдали,и историю не сдали, и ещё чего-то там.Потому что улетали в неизведанные дали,там витали в райских кущах, или проще – по кустам.

А с кустов спадали листья, обнажая суть явлений,и не только суть явлений, но и нежные соски.Каждый день дарил нам столько всевозможныхоткровений,что смолчать тут было можно, лишь зажав язык в тиски.

А язык не зажимался, потому что не бывает,что когда кого-то любишь, ты ему не говоришь,что всего его ты любишь или всю её ты любишь.И пусть мир к чертям летает, если просто рядом спишь.

Просыпались, просыпали биохимию всё ту же,и историю опять же, и шатались по кино.Только петелька сжималась этим временем всё туже,и в бокале выдыхалось золотистое вино.

И в зачётах разных химий под декабрьской порошейчто-то где-то потерялось – невозможно, навсегда.Потому что вдруг услышать: «Ты прости меня, хороший,ты был очень-очень нужным…» Ну, вы поняли всё, да?

Наступал январь свинцовый, уходил февраль тоскливый,и лишь в марте, только в марте стало можно вдруг дышать.И Катугин отряхнулся, стал привычным и ленивым:сколько можно у соседей остры ножики держать?

А потом всё стало проще, жизнь тянулась незаметно,без особых потрясений и каких-то страшных бед.Это трубка телефона, это не Егор, конкретно.Это просто райский голос…«Извини, не помню. Нет».

Скрепочка

Пока на амвоне дворцового храмашуты извивались смешно и нелепо,в башке короля колотилось упрямо:«Духовная скрепа, духовная скрепа».

И вроде бы всё, как и прежде, толково —колышется рожь, умножается репа.А вот на душе отчего-то хуёво,там где-то зудится духовная скрепа.

В народе какая-то злобность во взгляде,толчётся в безверье он глупо и слепо.Придворные – суки, в правительстве – бляди.Единственный выход – духовная скрепа.

Духовник кивнул, выражая прискорбность,зять выпил за тему поллитру с прицепом:«Король, ну их на, сунь им в жопу соборностьи выверни матку духовною скрепой».

Бездельники, эмо, фейсбук, экстремисты,певцы безобразья от рока до рэпа,тусня, бандерлоги и иеговисты —по каждому плачет духовная скрепа.

И скрепа проснулась. Поправив завивку,она поднялась, величаво-свирепа,зевнула – и ёбнула всем по загривку.Она была строгой, духовная скрепа.

Король рассуждал с бутылём «Цинандали»,камин разжигая наколотой щепой:«Ништяк козью морду мы им показали?Запомнят надолго. Не правда ли, скрепа?»

Бурьян. Колокольни. Казаки. Дружины.Значок ГТО. Православье. Вертепы.Герои труда. Справа бронемашина.На флаге рейхстага – духовная скрепа…

Я был в этом городе. Вечером снежнымстоял он без шуток, без мата, без света.Рекламой отелей встречали приезжихмертвецкие склепы, мертвецкие склепы.

Ожог

Бог-курильщик затягивается папиросойперед тем, как выдохнуть облака,что ложатся чуть ниже речных утёсови слегка качаются. Лишь слегка.

Запах дыма таёжного – запах Бога,благодатный жар на краю земли.Так сжигается бережно то немногое,что сберечь по глупости не смогли.

Выгорают лиственницы и болота,сухостой и редкие солонцы.Это просто такая работа —по живому резать: Бог – публицист.

Докурив, вниз бросая святой окурочек,насылая народишку глад и мор,он не в гневе, он строго и мрачно будничен,как заштатный в районном суде прокурор.

«Как? За что?» Не трудись познаниемнеизвестного. Просто знай,что сгорает безудержно в этом пламенито, что ад. Но и то, что рай.

А под вечер, когда уже выжжено лишнее,дождик брызнет, последний пожар поправ.Бог – курильщик. Он возится с фотовспышкою.И плевать ему на минздрав.

Хорошие пьески