Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

– Политические письма наркома, его заместителей (членов Коллегии), а также заведующих Отделами НКИД полпредам СССР. Наряду с шифрованной телеграфной перепиской (неопубликованные материалы которой использовать в настоящей работе не удалось), эти письма являлись основным каналом передачи указаний как НКИД, так и высших партийно-государственных органов для исполнения полномочными представителями СССР. Согласно распределению обязанностей между руководителями НКИД СССР, курирование 1 Западного отдела (до 1929 г. – Отдела Польши и Прибалтики) возлагалось на Б.С. Стомонякова. Руководство деятельностью 2 Западного отдела (сфера ответственности которого включала отношения СССР с Румынией и Чехословакией) до официального назначения на пост наркома осуществлял М.М. Литвинов, с осени 1930 г. эта функция была передана новому первому заместителю наркома Н.Н. Крестинскому. Большая часть текущих указаний НКИД формулировалась и (или) передавалась полпредам СССР в упомянутых странах Б.С. Стомоняковым и Н.Н. Крестинским, подписывавшими инструктивные письма (проекты писем обычно составлялись в соответствующих Отделах НКИД). В случае отсутствия курирующего отношения с данной страной члена Коллегии, директивные письма полпредствам исходили от другого члена Коллегии. Письма полпреду направлялись и от имени заведующего Отделом, однако, обычно они не были посвящены политическим вопросам. В таких случаях, как правило, письмо обязательно подписывал и один из референтов Отдела. Если отправляемый в полпредство документ подписывался заведующими разных отделов, подписи референтов не требовалось. Реже заведующий Отделом подписывал письмо вместо члена Коллегии (например, в случае, когда отправление почты совпадало со срочным вызовом члена Коллегии в Кремль).

– Политические письма, доклады, отчеты, дневники, обзоры печати, справки из полпредств СССР за рубежом. Наряду с наркоматом по иностранным делам, получателями информации из полпредств в некоторых случаях являлись другие союзные наркоматы и партийные органы, а также члены Политбюро ЦК ВКП(б. Эти материалы не только содержат сведения о процессе выполнения постановлений Политбюро и их влиянии на взаимоотношения СССР с зарубежными государствами и международную политику, но и в некоторых случаях являются бесценным источником информации о механизме выработки и мотивах принятия этих решений.

– Личная переписка полпредов и ответственных работников полпредств с руководством НКИД, содержавшая конфиденциальную информацию, в том числе об исполнении наиболее деликатных поручений (как политического, так и личного характера). Такого рода письма, как правило, являлись ответами на личные письма представителей руководства НКИД и изготавливались в одном (реже в двух) экземплярах лично отправителем. Полпред был обязан уничтожать подобные письма после прочтения, хранить копии собственных отправлений ему также воспрещалось. Содержащаяся в этих письмах полпредов информация зачастую уникальна и расширяет представления о способах достижения советской дипломатией конкретных внешнеполитических задач.

Для целей настоящего исследования дополнительный интерес представляли сообщения («информации») в НКИД и руководству других союзных наркоматов и хозяйственных органов (в основном экспортно-импортных организаций) о действиях ответственных работников, командированных ими для работы за границей, протоколы (отдельные экземпляры) межведомственных совещаний, созываемых по инициативе НКИД, разнообразные рабочие материалы Отделов и Секретариатов членов Коллегии НКИД СССР.

Незаменимыми источниками, раскрывающими процесс подготовки и осуществления решений высшей советской инстанции, явились коллекции наркомата внешней торговли (РГАЭ), наркомата рабоче-крестьянской инспекции (ГАРФ), управления делами наркомата обороны (РГВА), органов Коммунистического интернационала (РГАСПИ), местных и республиканских органов (ЦГА СПб, ЦГА РК и др.), хотя далеко не всегда нам удавалось преодолеть преграды, порожденные особенностями организации материалов различных советских ведомств и партийных органов, разорванность их фондов между различными архивохранилищами, наконец, продолжающейся обработкой значительной части документальных коллекций.

Протоколы Политбюро ЦК ВКП(б)как исторический источникпо проблемам формирования и проведениясоветской внешней политикиконца 1920-х – 1930-х гг.

Он привык внимать словам приказов как особым словам, не похожим на человеческую речь. Они имели не смысл, не значение, а собственную жизнь и власть. Дело было не в том, исполнен приказ или не исполнен. Приказ как-то изменял полки, улицы и людей, даже если его и не исполняли.

Ю. Тынянов

Историкам повезло. Материалы советского Политбюро 20—30-х гг., прежде всего – копии его протоколов, оказались первоклассным историческим источником: многообещающим и вместе с тем скрытным, тусклым и непонятным.

Никаких следов докладов Сталина «о работе стихов» в протоколах Политбюро не обнаружилось. Инициатива обсуждения на Политбюро исходила, как правило, не от его руководителей, а от нижестоящих партийных и государственных органов. За редким исключением предметом решений служили не общие проблемы, а частные вопросы. Совокупность постановлений не являет непосредственному восприятию ни их мотивов, ни системы принятия, а сами резолюции, повествуя о несостоявшейся поездке наркома, ассигновании 200 (или 2) тыс. рублей, целесообразности приезда студенческой делегации и т. д., лишь намеком касаются основных задач и механизмов формирования внешнеполитического курса.

Это обусловливает необходимость рассмотрения некоторых своеобразных черт протоколов Политбюро как исторического источника, способов подготовки и процедур принятия его решений, перспектив изыскания новых документов о внешнеполитической деятельности Политбюро.

I

Отправным пунктом для анализа протоколов Политбюро конца 1920-х – 1930-х гг. может явиться очевидная лаконичность большинства зафиксированных в них решений по внешнеполитическим делам. Как правило, подробные постановления принимались Политбюро при определении инструкций относительно переговорной позиции СССР, либо утверждении предназначенных для последующего обнародования деклараций. (Так, в протоколах Политбюро можно «обнаружить» утвержденные им тексты интервью Чичерина и Литвинова или «Законы юных пионеров»[15]. В тех случаях, когда рассматривалась целесообразность пересмотра отношений с теми или иными странами, тексты постановлений Политбюро обычно приобретали урезанную или сжатую форму[16], в них опускались указания на мотивы и международно-политический эффект, ожидаемый в результате выполнения предписываемых действий. Одной из причин тяготения к краткости являлось стремление обеспечить секретность принимаемых Политбюро решений. Болезненным уроком для высших партийных и государственных органов стало вторжение китайских спецслужб в помещение представительства СССР в Пекине (апрель 1927 г.), приведшее к захвату (и, позднее, обнародованию) секретных материалов НКИД и Коминтерна. По следам этой акции и проведенного в Москве разбирательства Политбюро 5 мая приняло обширное постановление «О пользовании секретными материалами». Оно открывалось напоминанием о «старом испытанном принципе, что секретные дела должны быть известны лишь тем, кому это абсолютно необходимо знать». Порядок пользования материалами высших партийных органов ужесточался. Для протоколов Политбюро и Пленумов ЦК устанавливался «не более, чем 3-дневный срок их возврата», а для выписок из протоколов – семидневный. Выписки из «особой папки» подлежали возврату в 24 часа; впрочем, трем государственным органам (НКИД, НКВМ, ОГПУ), а также ИККИ, являвшимся основными получателями подобного рода документов, разрешалось «оставление этих материалов на более продолжительный срок под личную ответственность руководителя учреждения». Постановление категорически запрещало хранить секретные материалы на правах личных архивов; Секретному отделу ЦК поручалось «затребовать от всех товарищей имеющиеся у них секретные материалы ЦК»[17]. Недоверие к сложившейся системе, ощущение недостаточности мер по обеспечению секретности сказалось и в некоторых формулировках Политбюро. Одно из его решений (по вопросу «тт. Молотова и Пятницкого»), зафиксированное в «особом», т. е. «совершенно секретном», протоколе, дополнительно помечено «совершенно секретно»[18]. Начиная с 1927 г. эвфемизм «инстанция», широко употреблявшийся в переписке НКИД, стал порой применяться в «совершенно секретных» решениях Политбюро (в качестве самоназвания)[19]. На протяжении последующих двух-трех лет режим секретности решений ЦК ВКП(б) продолжал совершенствоваться. В апреле 1929 г. вероятно, в связи с началом нового тура внутрипартийной борьбы, Объединенный пленум ЦК и ЦКК принял постановление, которым предписывалось: «Установить специальные меры, – вплоть до исключения из ЦК и из партии, – могущие гарантировать секретность решений ЦК и ПБ ЦК»[20]. Резолюция пленума вскоре отозвалась развернутым решением «О конспирации», принятым Секретариатом ЦК ВКП(б) по указанию Политбюро (и утвержденным им). «Институт доверенных по 2-й категории (т. е. получающих секретные документы ЦК без права вскрытия)» ликвидировался, доверенные лица, обладающие правом вскрытия таких документов, оставлялись только у членов и кандидатов в члены Политбюро, Оргбюро, Секретариата ЦК и членов Президиума ЦКК, выделенных для присутствия на заседаниях Политбюро и Оргбюро[21].