Мои воспоминания об Императоре Николае II-ом и Вел Князе Михаиле Александровиче - Ю Данилов

Дежурный флигель-адъютант, соскочивший на дебаркадер, вопросительно обратился к подошедшему коменданту и затем быстро направился в нашу сторону.

- Ваше Высокопревосходительство, сказал он Генералу Рузскому, беря руку под козырек, не откажите предварительно пройти к Министру Двора. {222} Мы направились в вагон, соседний с Царским. Из поезда потянуло теплом и впечатление привезенного больного, охватившее меня, усилилось еще более. Встревоженные лица, сдержанные рукопожатия, разговоры вполголоса!..

- Государь Вас ждет в салоне,-сказал, обращаясь к нам, всегда изысканно-любезный Министр Двора Граф Фредерикс; я пройду предупредить Его Величество о Вашем прибытии...

Через несколько секунд нас пригласили пройти через коридор помещения, занимавшегося лично Государем, в хорошо знакомый мне зеленоватый салон, составлявший, вместе со столовой, центральный вагон всего царского поезда.

Там находился уже Государь. - С большим волнением проходил я через небольшую прихожую, примыкавшую к салону. Впереди шел Н. В. Рузский, волнение которого, как всегда, выражалось только в еще большей, чем обычно, размеренности движений и окаменелости лица. - Государь, в темно-серой черкесске, составлявшей форму кавказских пластунских батальонов, встретил нас с очень большим наружным спокойствием. Он рассказал нам обычным своим голосом о том, что его поезд на пути в Царское Село был задержан на ст. Малая Вишера известием о занятии ст. Любани отрядом мятежных войск, с орудиями и пулеметами; поэтому он и решил повернуть поезд на Псков, имея намерение сделать попытку пробиться отсюда в Царское Село, - цели своего путешествия...

- Выслушав затем краткий доклад о положении дел на фронте, Император Николай II добавил, что ждет приезда во Псков Председателя Государственной Думы Родзянко, чтобы получить от него прямые и подробные сведения о том, что происходит в столице. - Когда же Генерал Рузский добавил, что имеет и с своей стороны некоторые данные, относящиеся к тому же вопросу, которые им получены из Ставки для доклада, то Государь ответил, что готов его выслушать сегодня же, после 9-ти часов вечера.

Перед оставлением царского поезда, Генерал Рузский и я получили обычное приглашение к обеду, и, так как было время собираться к столу, то мы прошли лишь на несколько минут в вагон Главнокомандующего, чтобы просмотреть донесения, кои за протекшее время были доставлены нам Генералом Болдыревым из штаба.

Обед носил очень тягостный характер. - Государь был хотя и молчалив, но наружно спокоен. Всем, разумеется, было не по себе.-Хотелось поскорее остаться наедине, чтобы разобраться в своих впечатлениях; разговор поэтому не клеился. - О главном, лежавшем камнем на душе у каждого, никто, конечно, не говорил, вещи же обыкновенные не шли на язык. - Я думаю, что все почувствовали большое облегчение, когда подошло наконец время встать из-за стола и явилась возможность для каждого вернуться к себе и к своему делу.

***

До 9-ти часов вечера я пробыл с Главнокомандующим на вокзале и, только проводив его до царского поезда к докладу, уехал в город, где меня ждали в штабе многочисленные дела и срочные распоряжения. {223} Во время разбора накопившихся бумаг и беседы со своими сотрудниками, мне подали телеграмму из Ставки на имя Государя, в которой Генерал Алексеев ходатайствовал о даровании стране ответственного Министерства с М. В. Родзянко во главе.

Ходатайство это мотивировалось необходимостью избежать анархии в стране, для продолжения войны. Вместе с телеграммой из Ставки был передан проект соответствующего манифеста.

Часовая стрелка приближалась к 10-ти часам вечера. - Так как Генерал Рузский все еще находился на докладе у Государя, то я приказал спешно подать себе автомобиль, чтобы лично отвезти ему на вокзал полученную телеграмму, считая ее особо важной и срочной. Обратившись к кому то из приближенных к Государю лиц с просьбою о вызове Главнокомандующего, я стал поджидать Н. В. Рузского в свитском вагоне, где меня кольцом обступили с расспросами лица Государевой Свиты. - Объяснив им, в пределах допустимого, сложившуюся обстановку, я, в ответ на их беспокойные вопросы: "что же делать дальше?" отвечал в соответствии с содержанием только что полученной телеграммы Генерала Алексеева.

- К сожалению, говорил я, дело зашло слишком далеко и, вероятно, нужны будут уступки, для успокоения взволнованных умов.

Передав вышедшему ко мне Главнокомандующему телеграмму на имя Государя и получив от него просьбу - выяснить время для разговора по прямому проводу с Председателем Государственной Думы, я возвратился к себе в Штаб.

Около полуночи я в третий раз уехал на вокзал, чтобы дождаться там выхода Главнокомандующего от Государя. Я получил к этому времени очень тревожные известия о том, что гарнизон г. Луги перешел на сторону восставших. Это обстоятельство делало уже невозможным направление Царских поездов на север и осложняло продвижение в том же направлении эшелонов того отряда, который, согласно распоряжению Ставки, подлежал высылке от Северного фронта на станцию Александровскую, в распоряжение Генерала Иванова.

Головные эшелоны этого отряда, который был отобран Командующим 5-ой армией из состава наиболее надежных частей, по нашим расчетам, должны были подойти к Петрограду еще утром 1-го Марта. Но затем эти эшелоны были временно задержаны в пути для свободного пропуска литерных поездов и, где они находились в данное время, - нам оставалось неизвестным.

Генерал Рузский вышел от Государя очень утомленным и расстроенным. Он коротко поделился со мной своими впечатлениями.

- Государь, сказал он, первоначально намечал ограничиться предложением Родзянке составить Министерство, ответственное перед Верховной властью, но затем, взвесив обстановку, и, в особенности приняв во внимание телеграмму Алексеева, остановился окончательно на решении дать стране то же Министерство Родзянки, но ответственное перед Законодательными учреждениями. - Я надеюсь, что это удовлетворить восставших {224} и даст нам возможность довести войну до конца. Обо всем этом, добавил H. B. Рузский, Государь будет сам телеграфировать Алексееву; меня же он уполномочил переговорить с М. В. Родзянкой...

На мой доклад о тех затруднениях, кои могут возникнуть в связи с переходом Лужского гарнизона на сторону восставших, Генерал Рузский ответил, что Государь предусматривает мирный исход возникших событий, почему, между прочим, и разрешил теперь же возвратить обратно в Двинск отряд, высланный на Север из состава 5-ой армии.

Содержание этого ответа очень интересно сопоставить с показанием, данным чрезвычайной следственной комиссии Генералом Дубенским, лицом назначение коего заключалось в ведении записи "Царских действий в период пребывания Государя на театре военных действий". Этот Генерал, находившийся в описываемое время в составе Государевой свиты, свидетельствует, что уже с ночи на 1-ое Марта в Царских поездах не существовало настроения борьбы и в ближайшем к Царю окружении только и говорили о необходимости "сговориться" с Петроградом и выработать условия соглашения. Такое соглашательское настроение особенно упрочилось после получения Царем известия, что во Пскове, на свидание с ним, предполагает выехать М. В. Родзянко.

Зная, что Н. В. Рузскому предстоит ночью же длинная и ответственная беседа с М. В. Родзянко, я не стал расспрашивать о подробностях доклада...

Недоброжелатели Генерала Рузского впоследствии стали распространять слухи, будто он держал себя, во время продолжительной беседы с Императором Николаем II, резко и даже грубовато, позволяя себе громкие выкрики и неосторожные выражения.

По этому поводу я должен прежде всего отметить, что данная беседа с Государем происходила без свидетелей, с глазу на глаз, и что поэтому никто, кроме самого Государя, не мог дать правильной оценки поведения Генерала Рузского в течение их разговора. - Лучшим же ответом на вопрос о том впечатлении, которое оставила эта беседа на Государя, служит то неизменно предупредительное и доверчивое отношение, которое сохранил Император Николай II к Главнокомандующему Сев. фронтом до последней минуты расставания.

Генерал Рузский всегда и со всеми держал себя непринужденно-просто. Его медленная, почти ворчливая, по интонации, речь, состоявшая из коротких фраз, и соединенная с суровым выражением его глаз, смотревших из под очков, производила всегда несколько суховатое впечатление, но эта манера говорить хорошо была известна Государю и была одинаковой со всеми и при всякой обстановке. - Спокойствия и выдержки у Генерала Рузского было очень много и я не могу допустить, чтобы в обстановке беседы с Государем, проявлявшим к Генералу Русскому всегда много доверия, у последнего могли сдать нервы...

Вернее думать, что людская клевета и недоброжелательство пожелали превратить честного и прямолинейного Ген. Рузского в недостойную фигуру распоясавшегося предателя.