Молчание сфинкса - Татьяна Степанова

— Ой, Никита, как хорошо, что именно ты выехал. Ты знаешь, я никогда здесь прежде не была, — в машине Катя юлой вертелась на заднем сиденье, пытаясь пристроить мокрый зонт так, чтобы с него не капало ей на ноги. — Мы ведь тут с Марголиным совершенно случайно оказались. В Сотникове снимали материал о деле Вавилова. И тут вдруг сообщение — убийство. И, как назло, дождь зарядил. А я знала, что тебя здесь увижу. Жуткий случай, правда?

— Мы, Катя, только и видимся с тобой, когда кого-нибудь прикончат. Кстати, все хотел спросить тебя — как там твой муж поживает?

— Спасибо, очень хорошо.

— Спортом занимается? Не надорвался еще?

— Не надорвался, — кротко отвечала Катя. — Он у меня мальчик крепкий.

В свете фар перед машиной что-то вдруг выскочило как черт из табакерки — ошалелый заяц или кошка. Колосов резко крутанул руль, не сбавляя скорость. Он плавно нажимал на газ с каждым новым вопросом.

— Этот отец Дмитрий старенький совсем был, а я думала — молодой, — сказала Катя, явно стараясь перевести разговор ближе к теме. — Давно в области такого убийства не было. Надо же — священник. Если раскроете, то…

— Раскроем. Мы, знаешь, тоже не слабаки.

— Ой, Никита, — Катя вздохнула, — не хвались, любишь ты хвалиться. Что-то не понравилось мне сразу то, что мы увидели.

— Что ж там может понравиться? Труп, грязь, кровища?

— Мне не понравилось, что убит священник. И то, что его убийца не взял ничего из вещей, даже деньги не взял! Вы их там пересчитывали — сколько было?

— Сорок три тысячи рублей.

Катя помолчала, смотря в окно, — тьма, тьма кромешная. А ведь до Рязанки всего каких-то пятнадцать километров.

— Завтра сюда вернешься? — спросила она.

— Конечно, куда же я денусь?

— Если я с начальником договорюсь, можно и мне приехать?

— С каких это пор криминальный обозреватель пресс-службы спрашивает у розыска разрешения?

— С таких.

— Материал какой-то будет обязательно, но может так выйти что не для прессы. Не боишься здесь со мной время зря потратить?

— Ничего. Знаешь, Никита, я не помню случая, чтобы я зря тратила с тобой время. Значит, ты не против, чтобы я собирала материал по убийству священника?

— Нет. Лично я совсем не против.

— Ты только смотри, пожалуйста, на дорогу. Иначе мы врежемся.

— Не врежемся. Не бойся.

— Я не боюсь. А вон еще одно окно светится… Интересно, кто это не спит в такой час здесь? — сказала Катя. — Когда мы свернули с проселка, я тоже видела вдали освещенные окна. А вот дома так и не разглядела.

— Я тоже видел свет. Ты с такой тоской это говоришь, словно тут тундра. А здесь люди кругом живут.

— Просто их не видно, потому что фонари не горят. — Катя устало улыбнулась. — В этом что-то иррациональное есть, не находишь?

Колосов пожал плечами: иррационального он в этом ничего, не находил. А про себя подумал: «Если и в следующей раз придется выезжать на происшествие в такую дождливую ночь, неплохо бы разжиться в отделе спецтехники прибором ночного видения. Всего и делов-то, как говорится».

Во тьме домов и людей не было видно, но они, конечно же, были. Если бы кто-то в этот поздний час шел по проселку от автобусной остановки, то увидел бы в ночи три освещенных окна. Дома, в которых светились эти окна, располагались в разных сторонах, но не так уж далеко друг от друга.

Один дом скрывался за высоким дощатым забором. Круглое окно-иллюминатор светилось на втором этаже, но кто не спал в этот час там, в доме, понять было нельзя. Второе окно задернуто кремовыми шторами, непроницаемыми для любопытных глаз. Дом этот, точнее благоустроенная дача, принадлежал хорошо известному и в Москве, и в Тутышах, и в Воздвиженском, и в Лесном (особенно в Лесном) доктору Михаилу Платоновичу Волкову.

Светилось окно и в кирпичном одноэтажном доме, лепившемся к ограде церкви мучеников Флора и Лавра. К дому этому подъехал на всех парах милицейский «газик», растревожив тьму сполохами своей синей мигалки. И сразу же в доме уже не в одном окне, а во всех шести вспыхнул свет, засуетились, заметались внутри люди. Тени заскользили по окнам. Послышался женский плач, захлопали двери, залаяла спросонья испуганно и злобно дворовая собака Мушка.

Дом у церкви принадлежал отцу Дмитрию. И не стало в этом доме ни сна, ни покоя никому, едва лишь милиция сообщила родным, что отец Дмитрий убит.

Было освещено окно и еще в одном доме, отделенном от дороги прудами и лесом, некогда так похожим на тенистый парк. Ночью разглядывать этот дом было напрасным занятием. Осмотр лучше было отложить до утра. Дом был большим, совершенно темным. Только в правом флигеле его желтел освещенный квадрат окна. Заглянув в окно, можно было увидеть комнату: к окну придвинут круглый стол из карельской березы, покрытый скатертью. На столе стояла бронзовая лампа «Сатир и нимфа» под белым шелковым абажуром.

За столом над раскрытым журналом «Восточная коллекция» сидела женщина лет сорока пяти — полная, в очках. У женщины — не красивой, но и не уродливой — были очень густые темно-русые волосы с проседью, подколотые сзади в пучок. Женщина куталась в синюю вязаную кофту и давно уже не читала журнал. Она тревожно вглядывалась в темноту за окном. Как и покойный отец Дмитрий, как и доктор Волков, эта женщина была хорошо известна в округе, хотя была не местной, а приезжей. К чему не могли до сих пор привыкнуть в Тутышах и в Воздвиженском, так это к имени женщины. Звали ее Долорес Дмитриевна, хотя среди предков ее никогда не было ни одного испанца, и Испанию она и в глаза не видела даже по туристической визе. Фамилия Долорес Дмитриевны была самая обыкновенная — Журавлева.

Где-то в доме громко хлопнула дверь, послышались шаги. В комнату, освещенную одной только старинной бронзовой лампой, вошла еще одна женщина — по виду ровесница Журавлевой. Но она была стройнее, выше ростом, суше и гораздо энергичнее на вид. У нее была модная стрижка. Волосы выкрашены в приятный для глаз темно-каштановый цвет, лицо властное, умное, ухоженное и решительное. Она, видимо, пришла с улицы, так как была в кроссовках, фиолетовом спортивном костюме и белой куртке. Долорес Дмитриевна стремительно обернулась на звук шагов.

— Ну? Наташа, узнала что-нибудь? — спросила она жалобно и тревожно.

— Господи, у кого тут что узнаешь? — Женщина в куртке, которая только для одной Долорес Дмитриевны, своей старой подруги, была просто Наташа, а для всех остальных Наталья Павловна Филологова, пересекла комнату, подошла к окну. — Просто мрак какой-то. У Малявина свет не горит. Я понятия не имею, где он. Сотовый его не отвечает. Вроде бы он никуда и не собирался сегодня после обеда, а? Я не слышала, чтобы его машина проезжала. Но знаешь, что-то точно случилось. Я сирену милицейскую слышала. И потом, эти их синие огни. Вроде бы в ту сторону поехали, — Наталья Павловна неопределенно махнула рукой.

— А может, это «Скорая» к отцу Дмитрию была? У него ведь теща совсем плоха. Может, с ней что? — спросила Долорес Дмитриевна.

— Да нет же, это не «Скорая», — Наталья Павловна вглядывалась в черноту ночи. — Это милиция, такие вещи не перепутаешь. Что-то случилось.

— А вдруг с ребятами что? — Долорес Дмитриевна даже привстала. — Может, все-таки нам стоит пойти, выяснить?

— Куда пойти? Вот ты всегда так — говоришь, лишь бы сказать. Куда пойти-то? Я до конца главной аллеи почти дошла — темень, дождь, ямы везде нарыты. Того и гляди куда-нибудь провалишься. И почему обязательно что-то должно случиться с ребятами? Они уже взрослые, женихи! А что… разве они до сих пор еще не вернулись?

— Нет. В том-то и дело! А уже почти одиннадцать.

— Ну для Вальки твоего это еще совсем детское время. А он сказал, куда они пошли?

— Сказал, что в дом отдыха — там Интернет-кафе какое-то открылось.

— Часа не могут прожить без своего Интернета, — Наталья Павловна покачала головой. — Нет, подруга, мы раньше не были такими. И если увлекались, то совсем другими вещами. Интересно, что все-таки случилось?

— А ты, когда с автобуса шла, ничего не видела?

— Нет, представляешь, у меня, как назло, зонт сломался. Мой последний приличный зонт. Тот, что я из Парижа привезла. Теперь раскошеливаться придется на новый.

— И наших никого нет, — Долорес Дмитриевна заломила руки. — Кто бы мог съездить, разузнать. Кстати, Леша наш машину вроде починил.

— Неужели? Наконец-то.

— Часов до пяти все с мотором возился. Потом сел и куда-то уехал.

— Куда?

— Понятия не имею. Я хватилась — творога на завтра нет, масла сливочного тоже не осталось. Думала, он приедет — довезет меня до магазина в Воздвиженское, так и не дождалась, пришлось пешком идти. Может, позвоним кому-нибудь, Наташа, узнаем?

— Кому? Ну кому мы позвоним? Роману Валерьяновичу? Он в Москве, стоит ли его из-за таких пустяков беспокоить? Волкову? Ты его сотовый помнишь?

— Ой нет, был записан у меня где-то…