Избранные произведения в двух томах. Том 1 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро

Повесть «Пушка» вышла в свет более четверти века спустя после разгрома гитлеровской Германии. К этому времени уже существовала большая, мирового звучания литература о Великой Отечественной, и не просто было сказать о войне свое слово, не повторив написанного до тебя.

Автор «Пушки» сказал. И благодаря тому, что его художественную фантазию питал личный опыт, пережитое, выстраданное, передуманное им самим в те грозные для Родины дни и ночи, сказал он правду «В повести на 95 % есть то, что мы пережили. Я прочитал ее несколько раз, и восстановилась в памяти вся наша служба!.. Все совпадает — и то, как нас учили летом и зимой, и то, как мы приезжали с учений и замерзшими руками чистили свои пушки и коней», — говорил о «Пушке» сослуживец Холендро по батарее К. Лысенко.

Повесть автобиографична, о чем можно судить по совпадению фронтового пути и военной судьбы героев с путями и судьбами артиллеристов батареи, в которой Холендро служил. В 1974 году редакция журнала «Юность», где была напечатана «Пушка», организовала встречу оставшихся в живых пушкарей той батареи, и вот что говорил на встрече Дмитрий Холендро:

«Не было в жизни точно такого орудийного расчета — по именам, по характерам — который описан в «Пушке».

Но было утро, когда по внезапному звонку из штаба дивизии взрезали пакет с красной полосой, когда боевая тревога собрала наш артиллерийский полк под знамя, когда появились в небе фашистские самолеты. Мы стояли у самой границы, у демаркационной линии, пересекавшей Карпаты и разделявшей нас с фашистскими войсками. Первые бомбы, первые могилы…

Нельзя сказать с категорической определенностью, кто из пушкарей, собравшихся сегодня, кем «выведен» в повести… Но я могу теперь признаться, что бесспорно оглядывался на Толю Кедика, когда писал командира орудия сержанта Белку, на Кирилла Лысенко, когда выстраивал образ ездового Сапрыкина…»

В военных судьбах героев «Пушки» предстает судьба поколения, из последних классов школы, из студенческих аудиторий шагнувшего в огонь войны. Поколения, к которому принадлежит автор.

Разговор о военной теме в творчестве Холендро будет неполным без упоминания повести «Плавни». Во-первых, из относительно крупных произведений автора о войне — она самая поздняя по времени написания и, значит, позволяет судить о его росте. Во-вторых, повесть была замечена критикой и широко обсуждалась в печати.

Слог повести эмоционален и лиричен. События, изображаемые в ней, глубоко трагичны. Неожиданное сочетание лирического и трагичного помогло автору острее и ярче высветить человеческие чувства и характеры. Острее выразилась и сама жестокость войны… Богатый арсенал изобразительных средств, который использовал автор, позволил ему создать яркое, чрезвычайно выразительное художественное полотно.

В своих размышлениях о творческом пути Дмитрия Холендро я обращался к небольшим цитатам из разных произведений автора, и они, думается, подтверждают мою оценку добротности слога писателя, его требовательную и увлеченную работу над языком. Не обойтись без подобных иллюстраций и в суждениях о повести «Плавни».

Плавни… «Не охватишь глазом заросли камыша, поднявшие к солнцу лезвия длинных листьев. Протоки разной ширины во всех направлениях рубили эти заросли солнечными саблями, а где-то камыш внезапно исчезал, и тогда нараспашку открывались разливы чистой воды, иногда изрябленной ветром, как море. Вода прикидывалась если не морем, то морским лиманом, плескалась длинной волной, но это все еще была Кубань. До настоящего моря рукой подать, в разгаре рассветов и закатов, нетерпеливо крича, над плавнями носились чайки, залетавшие сюда за рыбой, но самого моря видно не было. За одним, другим, третьим разливом опять темнел камыш, начиная новые дебри, полные вечного шороха».

Но это плавни мирные, с развитием действия повести им предстоит стать военными. Каждый шаг по ним — в разведке ли, при перегруппировке подразделений, в наступлении — шаг не по земле, а по воде, по зыбучим кочкам, по топям — по колено, по пояс, по грудь. И могила погибшего в плавнях воина не будет отмечена деревянной пирамидкой с самодельной звездой… Все погребает вода.

Пейзаж плавней зрим, предметен. По этим топям пролегала немецкая так называемая «Голубая линия», на которой наши войска вели бои в течение полугода. Пейзаж не только зрим, но и активен по отношению к событиям, человеку. Так же зримы в произведении — и в этом наибольшее проявление его художественности — герои. Рельефнее других предстают двое, композиционно выдвинутые на передний план — санинструктор Ася Панкова и лейтенант Павел Зотов. Оба они молоды, Асе, например, когда уходила на фронт, «не хватило двух месяцев, чтобы окончить десятый», не намного старше ее и Павел, оба ровесники героев «Пушки», что приняли на себя в июне сорок первого удар фашистов на границе и с боями отходили на восток. Больше чем возраст сближает, роднит Зотова и Панкову с теми пушкарями понимание своего гражданского, патриотического долга. В выборе героя, как видим, вновь существенно сказывается фактор биографии. Впрочем, этот фактор сказался и при выборе плацдарма действия повести. Константин Симонов говорил, что он пишет о том, что лучше знает. «Плавни» — часть фронтовой судьбы Дмитрия Холендро.

«Плавни» — повесть о жестокости войны и нежности человеческого сердца, и два эти начала так прочно связаны между собой, проявляются в таком органическом единстве, что установить, какое из них является доминирующим, а какое подчиненным, просто невозможно.

Жестокость войны наиболее впечатляюща в гибели Павла Зотова и неизбежном горе Аси (может быть, на всю жизнь), нежность человеческого сердца — в истории их короткой, но сильной любви. В описании любви этих героев кроме, так сказать, открытого текста есть подтекст, на мой взгляд, весьма глубокий, но прочитывается он отнюдь не сразу.

В чем же суть «подтекстовой» мысли? Война ожесточает людей, огрубляет человеческое сердце. Но и в трагических обстоятельствах сердце способно откликаться на зовы любви, добра, людских страданий. Именно так и случилось на фронте с Асей Панковой, когда ее сердца коснулась настоящая любовь. Она высветила, разожгла в ней то давнее, чистое и светлое чувство, которое в жестоких условиях войны, казалось, замерло, отдалилось, пригасло.

Работая над очерком о творческом пути Холендро, я познакомился с письмами, которые присылают ему читатели. Писем таких у него, как, полагаю, и у других писателей, много. Ведь переписка читателей с писателями — один из факторов, помогающих развитию нашей литературы.

Письма самые разные: впечатления о прочитанном произведении, размышления о литературном герое нередко с проекцией на свою собственную жизнь, обращение за советом — как поступить в возникшей сложной ситуации, несогласие с писателем в трактовке поднятой им проблемы и т. д. Из множества писем приведу лишь малую толику (преимущественно в выдержках).

«То, что вы описали в повести «Плавни», по-моему, ни с чем не сравнимо, только с самой действительностью. Повесть меня потрясла. Настолько она реалистична и натуральна. Я заново все пережил, побывал в плавнях, на дамбах, кочках, на лодках в этом далеком прошлом. Я уверен, что многие ветераны боев в кубанских плавнях ждали такой книги, в которой в деталях описано, как досталась советским людям победа на Кавказе…»

А. Н. Цецхладзе, участник боев на «Голубой линии» (г. Новосибирск).

«Я залпом прочитал «Свадьбу», и, честное слово, воздух Урала (я сейчас в командировке по Уралу) приобрел для меня запах моря и рыбы.

Я геолог, следовательно, много ездил, много видел. Мне кажется, у вас в журнале (письмо в редакцию журнала «Юность». — И. К.) не было ничего подобного «Свадьбе». Людей таких чистых я много раз встречал. Именно на таких примерах мы должны воспитывать наших детей».

Борис Розов (г. Москва).

«Прочитала «Финские санки». Из рассказов, которые я знаю у вас, это самое щемяще чистое, доброе и грустное, настоящее…

Конечно, «Пушка» на одном полюсе, «Санки» на другом, но меридиан у них общий — человечность, несогласие ваше со всем, что против нее. У меня такая борьба сейчас по всем направлениям (а самая грозная — с собой), и вы словно протянули мне в ней руку».

Лидия Сапожникова (г. Киев).

«Рассказ («Без единого слова». — И. К.) небольшой, но столько в нем сказано. О любви. Любви настоящей, самоотверженной, до боли щемящей своей бескорыстностью.

Три случайные встречи автора на бесчисленных фронтовых дорогах.

Встречи с людьми, которым хочется просто поклониться. За любовь. За то, что ни кровь, ни смерть, ни страдания не смогли своей жестокостью вытравить из сердца светлое, трепетное чувство. Любовь…

Какой она должна быть у хрупкой голубоглазой девушки, отправившейся в безрассудное путешествие к линии фронта, к передовой с одной лишь мыслью — увидеть своего любимого. Не красавца, не героя, просто рядового воина. Этот поступок сродни подвигу. Подвигу во имя любви…»