Одноразовая Аня - Николай Иванович Хрипков

Олег. Быстро сунул ноги в туфли. Стал ждать. Уже мысленно раздел ее и всю обжал. Не выходила. А его воображение рисовало все новые картины. Решил опробовать с ней новые позы. Невтерпеж уж было! Хоть бы до ближнего кустика добежать. Бросит ее под себя как волк овечку. Сегодня-то он ублажит свою плоть сполна. Давай! Давай! Сама! Она всё не шла. Он тихо выругался. Обозвал ее матерным словом. Встал, заглянул в дом. На кухне пахло ведро с запаренной дертью.

— Ань! Ну, ты чо? — полушепотом. — Ань! Ну, где ты там! Ну, Ань! Давай ты быстрей!

Нет ответа. И молодожены не поют. Какая-то странная тишина. Да что происходит-то? Прошел в зал. Сестра с мужем что-то жевали и смотрели телевизор. Концерт. Тут же на диванчике крепко спала Анька. Лежала на боку, подложив под голову ладошки. Сопела. Он тихо выругался. Вышел на веранду. Что делать? Он так ждал этого момента! Обматерил ее в полный голос. Потом зашел в баню. Вот на этом полке они зимой…Кулак заработал. Он воображал Аньку, как она стонет под ним. Лег на полати. Застегнул ширинку. Всякими грязными словами стал ругать Аню. Если б она только слышала!

3

Аня вышла замуж. Первое время они часто ругались. По любому поводу и без повода. Чуть ли до развода не доходило. Но жили, притирались друг к другу, привыкали. Сначала ей казалось, что она любит мужа. Или хотела любить. У них родился сын. После родов стала думать, что не любит его. Это как гадание на ромашке: любит — не любит — плюнет — поцелует. Потом перестала заниматься самокопанием. Привыкла. Вообще муж был не самым плохим человеком. Только жадноват.

Она успела дать мужьям почти всех своих подруг. Но каждому только по одному разу. Был у нее даже ингуш. Как он торопился, когда прижал ее в подсобке. Хорошо, что хоть дверь закрыл на задвижку. Смешно до сих пор. Не успел пару раз дернуться и уже извержение. Он выругался и умолял ее немного подождать. Очень скоро у него всё будет в норме. Одной рукой он придерживал Аню, другой тряс, чтобы побыстрей там.

И продолжал ее тискать и мять. Так хозяйка разминает тесто на пельмени. Пальцы у него были твердые. Он обещал, что всё сделает, как положено. Она вырвалась и убежала. Он не мог бежать сразу следом. Надо было натянуть трусы, брюки. После этого он был даже не то, что неприятен ей и запахом своим, и колючей рожей, и железными пальцами, от которых было больно, он стал для нее никто, у которого в далекой горной сакле жена плоская как щепка и семеро по лавкам черноглазых оглоедов, низенький, шебутливый чурка. Пустое место, никто, пронырливый зверек. Тут такая белая-дебелая, выше его на целую голову. С шикарной грудью. Бегал за ней, как цуцик. Умолял ее. Подкарауливал в укромных местах. Но ничего у него не выходило. И не помогал горячий кавказский темперамент. «Если женщина хочет…» — как поется. А если не хочет, то отойди в сторонку и забудь. Ничего не обломится. Хачик еще стал черней от горя, что такая птица больше не давалась в его руки. Даже стал время от времени напиваться, чем удивлял своих товарищей.

Ане представлялась пустыня, по которой бредет путник. Его мучит жара. А больше всего жажда. Он еле передвигает ноги. И вот встречает ее. У нее в руках кувшин с водой. Если она не даст ему немедленно напиться, он может умереть. Но перед этим проклянет ее. Тут разве можно не дать, тем более вода в кувшине не убывает. Она ничего не теряет, зато возвращает к жизни страждущих, даря им наслаждение. Путник жив, доволен. Ну, иди себе дальше! А те, кто возвращался, чтобы снова испить из кувшина, она отваживала или избегала их до тех пор, пока они не теряли последнюю надежду и больше уже не стремились овладеть ею, зная, что ничего не будет. «Не повторяется такое никогда!» Это про Аню. Больше такого не было.

Она надеялась, что в новом мужчине для нее откроется нечто неожиданное, чего так жаждала ее душа. И наконец-то она узнает, что такое счастье и настоящая любовь. Как у них горят глазки, как дрожит их голос, когда они шепчут ей нежные слова на ушко, как дрожат их пальцы, когда они расстегивают ей блузку и молнию на юбке, как горячи их ладони! И тогда она чувствует себя владычицей, которая им может подарить наслаждение! Их руки обжигают ее тело! Их сердца бьются, как зверек, загнанный в клетку. Они набрасываются на нее с безумными глазами. Становятся сумасшедшими! Весь мир для них — это она, одна, их царица. Они живут только ею! И эти секунды, минуты были ее триумфом. Но триумф не может повторяться ежедневно.

4

Не мог он себе ответить: зачем он это делает. Это идиотизм чистейшей воды! Какое-то безумие! Говорят в таких случаях: ноги сами принесли. А что ноги — это самое главное в нас? Дернул дверь. Закрыта. Ну, да! Время позднее. Гостей уже не ждут. Повернуться бы, да и уйти! Но он стоял на крыльце. Топтался и не мог сойти с него. Постучался. А потом еще. Прислушался. Скрипнула входная дверь в квартиру. Раздались шаги.

— Кто это? Чего молчим?

Мужской голос. Муж. А где же ему быть в это время, как не дома. Ночных смен у него нет. Работа у него интеллигентская, в конторе с бумажками. Перекладывать их с одного места на другое.

— Илья! Ну, Илья, вот!

— Какой еще Илья? А? — раздался недовольный голос за дверью. — Поздно вообще-то!

Действительно, откуда ему знать, что это за Илья. Он с ним почти не общался. В друзьях никогда не были. Назвал фамилию. Дверь открылась. Муж прошел в дом, даже не приглашая его. Хорошо, что не захлопнул перед носом дверь. Или нет! Плохо! Расстегнул и снял ботинки, даже не спрашивая разрешения хозяев. Вроде как свой человек. Выпрямился. Напротив две белых двери. Судя по пластиковым картинкам, ванна и туалет.

— Что я пришел…

Анна была на кухне. Подняла на него глаза, в которых было только удивление. Что это значит? Чего приперся? Илья повесил куртку и прошел на кухню. Остановился возле Ани. Почувствовал такой знакомый и желаемый запах. И сразу всё вспомнилось.

Кухня была просторной. Слева сразу у порога печь. У окна кухонный стол. Вдоль стены шкафчики.

— Тепло