Переписка трех подруг - Клавдия Лукашевич

Теперь у нас в саду поспевают ягоды; начинаем варить варенье. Иногда делаем это в саду на жаровнях, а в дурную погоду — в кухне. Мы с Лизой целые дни перебираем ягоды. Это, конечно, скучно, но если любишь есть вареньице, надо и ягоды почистить.

Дези я давно не писала, потому что обиделась на нее. Она мне пишет короткие письма и уверяет, что ей некогда. Ну, какие у нее серьезные дела? А главное — нашу милую «Хижинку» она называет смешною. Я же не называю смешною ее дачу. Пиши мне поскорее, я очень беспокоюсь о тебе. Поцелуй всех подруг и поклонись всем в институте.

Любящая тебя всей душой твоя подруга Наташа. 1 июля 1895 года. «Хижинка».

X

Письмо от Нади Барыковой к Наташе Славиной

Милая моя, хорошая Наташечка! Я не писала тебе давно оттого, что лежала в лазарете. У меня болело ухо. Мне было очень скучно. Не подумай, Наташа, что я завидую, но только всем, всем лучше, чем мне. В лазарете я плакала целые ночи: у всех кто-нибудь есть на свете, а у меня — ни души. Окончу я курс, выйду из института и останусь совсем одна. Никому нет до меня дела, никто не вспомнит обо мне, не пожалеет, не приласкает. Ты не смейся надо мной, Наташа. Все подруги говорит, что я скучная, холодная и даже злая. Но я, право, очень люблю, когда меня ласкают, и я бы сама хотела быть ласковой, да не умею, и мне совестно.

Подумай, Наташа, ведь мне ничего не удается; вот хоть бы ты: учишься мало, а получаешь всегда 11 или 12; я же учусь целые дни и получаю восьмерки. Вчера наши институтки ездили на пароходе в Ботанический сад; мне и тут неудача: я была в лазарете и не попала. Мне рассказывали, что в Ботаническом саду масса роскошных цветов — глаз оторвать невозможно. Счастливые, кто видел, как растут эти цветы в жарких странах на свободе.

В лазарете ко мне приходила m-lle Кушнаренко к раз даже принесла мне баночку варенья; мне было очень совестно взять. Я ведь ничего для нее не сделала хорошего. Она теперь может подумать, что я ее буду любить за варенье. А я всегда ее любила и всем говорила, что она самая справедливая классная дама, самая честная. Всегда все разберет толком и даром не закричит, не накажет.

Ты спрашиваешь, что у нас нового в институте? Вот что: Кате Савиной приехали с Кавказа какие-то родственники, очень часто у нее бывают и навезли ей массу подарков и гостинцев. Катя теперь нарочно все ест на глазах у всех и никого не угощает, чтобы ей все завидовали, Адя Иванова теперь очень к ней подлизывается, предлагает ей стлать за нее постель, зашивать платья и поминутно ее целует. Какая хитрая! Ведь все же понимают, из-за чего она так старается… Но от Савиной не очень-то много выпросишь. Это не Маня Турусова, которая каждый кусочек разделит и часто себе ничего не оставляет.

Ты пишешь мне, Наташа, про Дези Островскую. По правде сказать, я всегда удивляюсь, отчего ты с ней дружишься. Она такая пустая вертушка, всегда хвастается своим богатством и больше всего занимается своим хорошеньким личиком. Даже имя ее как-то странно переделано. Ну, какая она Дези, когда ее зовут Дарьей? Больше писать нечего. Тоскливо вше, милая, и ничто не радует. Пиши, Наташечка, ты ведь дома. Твои письма — для меня единственная радость.

Любящая тебя горячо, твоя верная подруга Надя Барыкова. 5 июля 1895 года. Институт.

XI

Письмо от Дези Островской к Наташе Славиной

Милая Наташа, уже около трех недель нет от тебя ни строчки. Не обиделась ли ты на меня за что-нибудь? Ну, тогда, пожалуйста, прости, я готова искупить свою вину. Впрочем, я уверена, что ты, моя добродетель, сердиться неспособна. И сто раз тебе говорила, что ты непременно попадешь прямо в рай. Вот уже неделя, как у нас идут дожди, холодно и грязно.

Мы сидим дома. Скучища смертельная. Я то слоняюсь из угла в угол, то лежу на кушетке, то бренчу на рояле. С братом я совершенно поссорилась из-за крокета. Он вечно задерживает ногой мои шары, чтобы самому скорее выиграть. Я при всех сказала, что он мошенник и поступает нечестна Он страшно расхорохорился и закричал: «Кадет не может поступать нечестно; ты сама лгунья, а еще институтка». С тех пор мы с ним не разговариваем Сестрица моя опять стала капризная и придирчивая. А мама с папой собираются уезжать за границу. Нечего сказать, весело будет остаться с таким братом и сестрой, как мои! Как бы мне хотелось, чтобы теперь ты была около меня: ты такая счастливая, никогда не скучаешь, всегда веселая, всегда добрая. Кто тебе пишет из подруг, и кому ты пишешь? Пиши мне скорее и больше Целую тебя миллион раз.

Любящая тебя твоя подруга Дези Островская. 15 июля 1895 года. Павловск.

XII

Письмо от Наташи Славиной к Дези Островской

Милая Дези, я давно тебе не писала. Какое страшное, ужасное время мы пережили. Ничто в мире не может сравниться с тем горем, с тем страхом, что испытали мы. В ночь на 6 июля заболела наша мамочка. Погода и у нас стояла отчаянная — сырая и холодная, и, наверно, наша родная простудилась. У нее сделалось страшное колотье в боку, кашель и жар, и 7-го ей было уже так, так плохо, что даже доктор опасался. Как мы рыдали с сестрой, как горячо молились, чтобы Господь спас наше бесценное сокровище, наше счастье. И Господь, наверно, услышал нашу молитву. Мама была тяжело, опасно больна, и мы все ходили как потерянные… Пала так осунулся, что на него жаль было смотреть. Братьев пришлось перевести из маминой комнаты. С маленьким Павлушей много было беспокойства. Он постоянно плакал и просился к мамочке. Я все время возилась с ним, купала его, кормила, укладывала спать, но уж, конечно, маму заменить ему не могла. Боже мой, что мы пережили за эти две недели! Мы с сестрой совсем почти не раздевались и поочередно с папой дежурили около нашей бесценной больной. Ей было так плохо. Она стонала, металась; так ей было больно кашлять, так хрипело что-то в ее груди — без слез это нельзя было видеть. Папа запретил нам плакать. И, входя в мамину комнату, я старалась быть веселой. Но, убегая куда-нибудь в сад, я просто задыхалась от горя и рыданий… Как подумаю, что вдруг ее не станет, что ее унесут от нас и мы ее больше не увидим, не услышим дорогого голоса… Знаешь, Дези, от этих мыслей точно кто-нибудь в моей голове и в груди проводил раскаленным железом. Так мне было больно, что я даже кричала. Если бы умерла мамочка, то я бы, наверно, не пережила ее. А если бы и пережила, то, наверно, скучая о ней, так бы и зачахла. Но, слава Богу, какое счастье! Ей стало лучше. Теперь она даже встает. Не могу видеть без слез ее такою худенькою, бледною. Мне кажется, будто она куда-то далеко-далеко уходила и теперь вернулась. У нас в доме такое веселье, такая радость, точно в Светлый праздник. Папа и сам не может наглядеться на нашу золотую мамуленьку.

Мы с Лизой очень старались, чтобы, за свою болезнь, мама не видела никаких упущений по хозяйству. Мы присматривали за коровами, за огородом и даже сделали большую стирку. Конечно, стирали не мы сами, а поденщицы, а мы только всем распорядились: сосчитали, выдали, записали и приняли белье. Папа дал мне 25 рублей на хозяйство и велел быть экономнее. Я сама ездила в город на базар и очень за все торговалась. Мамочка нашла, что я покупала гораздо дешевле, чем она.

Ах, Дезичка, на дай Бог тебе никогда испытать такого гора — видеть при смерти самого дорогого человека. Кончаю письмо. Я и так много написала тебе.

Да, забыла рассказать вот что: когда мама начала поправляться, я ей много читала. Папа принес мне от Михайловых «Детские и отроческие годы Багрова-внука». Это такая прелесть, что и описать невозможно. Я не могла оторваться от книжки. Читаешь, и тебе кажется, что ты познакомилась с большой семьей, и все, что их касается, так интересует, как будто это правда. Как хорошо описаны там разные места, точно все видишь перед собою. Непременно прочитай — будешь благодарна, Я уж не знаю, пожалуй, после этой книжки никакая другая и не понравится.

Любящая тебя твоя подруга Наташа. 25 июля 1895 года. «Хижинка».

P.S. Сейчас пришла ко мне мамочка и сказала мне такую радость, такую радость, какой ты и представить себе не можешь, это еще не наверное. А потому теперь написать тебе не могу. Напишу в следующем письме.

XIII

Письмо от Дези Островской к Наташе Славиной

Милая Наташа!

С нетерпением жду от тебя письма. Про какую радость ты мне напишешь? Только я думаю, что у вас опять родился или котенок, или щенок. Но меня это нисколько бы не обрадовало. Погода у нас теперь хорошая, и мы с сестрой часто ходим гулять на музыку и по вечерам играем в лаун-теннис. Я очень люблю эту игру, особенно когда на нас смотрит мною народу. Скажу тебе по секрету, — все находят, что я играю очень грациозно.