Избранное - Фердинанд Фингер

В подвале фабрики стояла колба из стекла,

И в полный рост в воде там девушка качалась.

Там, где должны быть розы, там была она,

И грудь красивая в ней лепестками облеплялась.

А дальше – больше, не было конца

Там преступленьям – жизнь казалась крахом.

Сомненья и волненья так запутали отца,

За дочь свою дрожал он в страхе.

Ночь, тишина и стол, на нем красавица лежит,

Над нею Жан-Батист стоит, склонившись,

Скребком он жир снимает, что в себе таит

Ту каплю красоты, которую в 13-м флаконе ищет.

И стало так, что жизнь в том городке как будто умерла,

Ни смеха, ни улыбки в нем не сыщешь,

Как будто матерь-смерть всех погребла,

Все под собою погребла, ростков там жизни не отыщешь.

И наступил предел, и смерть взяла свое,

Десятки жертв невинных жизнью искупили,

То жизни воровство, что Жан-Батист возвел

На высшую ступень, чтобы его труды не позабыли.

Тринадцатый флакончик – о, недосягаемая цель,

Должна была достигнута любой ценой и в самом деле,

Над ней работал Жан-Батист, тут верь или не верь —

Он был физически-духовно на пределе.

Как много запахов в флакон заключены теперь.

Но как в ключе к замку какой-то маленькой насечки не хватает.

Им не открыть таинственную и недосягаемую дверь

Без эталона-запаха, флакон пустой, и Жан все это понимает.

Охраной неприступно окружена была

Мечта его – такой непроницаемой стеною.

13-й флакон пустой, при всех достоинствах – беда,

Иль жизнь закончена – и нету перспективы пред тобою.

Заветный длинный ящичек с 13-ю отделами стоит,

12 наизвестнейших духов перед тобою,

А жизнь терзает Жан-Батиста, торопит,

Ищи последний ключ к успеху и работай над собою.

Глава одиннадцатая

Однажды девушка решила без подруг

В вечерний час за розой в сад спуститься.

Но спасена была – случается такое вдруг.

Отец с балкона девочку позвал – домой поторопиться.

Убийца девушку среди кустов почти догнал,

И задушить ее хотел – могло такое получиться.

Но музыкою запаха объятый, без сознания упал.

И злодеяние уж не могло свершиться.

На фабрике кипит работа – бесконечная страда,

Из тысяч лепестков вдруг появляются картины,

А Жан-Батист ждёт ночь – она ему мила,

Он новый запах ждет от девушки невинной.

В огромных баках варит он цветы,

При перегонке надо получать божественные капли,

Которые потом войдут в состав духов – они

Те долгожданные и маслянистые экстракты.

И половодьем неохватным паника росла,

То там, то здесь вдруг появлялись трупы

Красивых девушек – какая тайна здесь была.

Ломали голову в отчаяньи – вниз голову потупив.

По-прежнему стоял пустым тринадцатый флакон,

Наш парфюмер не мог его заполнить,

Как волк израненный, метался он,

Хотя был рад, что главный запах рядом, чтобы точно помнить.

Однажды он вошел в сарай и увидал веселую картину:

Там молодой рабочий с девушкой в любовь играл,

За ней по лестнице на сеновал, не удержался – больно спину.

Прелестница кричала, чтобы к ней не приставал.

Ну разозлился наш любовник молодой,

Ушел – не удалось схватить молодку,

Но лестница вдруг поднялась на сеновал, как бы сама собой,

И обнаружена назавтра страшная находка.

Собранье за собраньем – паника, бессилье, пустота.

И вдруг опять в стеклянной колбе плавает девчонка,

Задушена, убита, жиром смазанная в наготе она,

И стон, и плач родных в подвале преогромном.

Великий праздник – день рождения наступил

У дочери купца – красавицы Лауры.

И шумный рой гостей дворец заполонил:

Там не было того, кто был бы хмурым.

Всплеск фейерверком разорвал ночную тишину,

И что одна из девушек пропала-то, никто не замечает.

Она убита, ведь известно – почему.

С ее груди, лобка все запахи скребок снимает.

Красивое лицо и розовый сосок

Убийцу, ну, никак не привлекают,

От девушки ему лишь нужен прок,

Тот запах юности, который поражает.

Вот так для эфемерной цели убивал

Мильоны жизней Гитлер, Мао, Сталин.

И в сладострастной жажде тех убийств не замечал.

Значения не придавал кровавому следу, который он оставил.

От множества убитых во флакончике экстракт,

И капля каждая – погубленная жизнь, в нем беды.

Но не хватает капель – все не то, не так —

Не тот предел, который нужен для Победы.

Работая как проклятый, ночами он не спит,

Вся комнатушка в банках, склянках и экстрактах,

Над записями в мелких буквочках корпит,

Уже исписана десятая толстенная тетрадка.

А паника растет, вот в речке труп плывет,

Или в усадьбе у крестьянки труп находят,

Иль в поле средь лаванды – кто и как поймет.

Как очутились там, и в голову не входит.

Открыты арсеналы – у людей оружие в руках,

Ворота, окна забиваются отчайно,

Чтобы убийца не пробрался в дом впотьмах.

Очередную жертву не убил случайно.

И время шло, и глаз, повсюду глаз

Невидимо купеческую дочь сопровождал повсюду.

И не случайно встреча вдруг произошла,

Лаура уцелела проявлением божеского чуда.

Однажды вечером в огромнейшем саду

Ну, только на минутку разлучилася с подругой,

Дыханье на плече почувствовала – с криком в темноту,

Бедняжка побежала – подоспел отец, да не один, а с другом.

Убийцу скрыла бархатная ночи темнота,

Хотя переполох был во дворце ужасный.

Беспечность жизни, радость бытия ушла,

И даже солнца день стал больше не прекрасным.

Глава двенадцатая

Но вдруг колоколов трезвон, и радостная весть

Пришла ко всем и к кардиналу тоже,

Убийца пойман и повешен, и торжеств не счесть,

Народ ожил, ну, можем жить теперь, похоже.

А Жан-Батист над этой суетою наблюдал издалека,

Посмеиваясь над ошибкой, был живой и невредимый,

Опять его преступная неуловимая рука

Творила зло – «господние пути ведь неисповедимы».

Отец решил – нельзя так дальше жить.

И надо быстро уезжать и дочь забрать с собою.

Он понял, что задержка может дочку погубить,

Он понял, что нельзя играть с жестокою судьбою.

На море в замок родовой ее привез – спеша

За триста километров от родного дома.

И не жалел, что далеко увез дитя.

Он от опасности спасал ребенка дорогого.

Безбрежное аквамариновое море за окном,

И чаек белокрылых быстрые скользящие полеты,

Морской волны в шипении, падение – подъем,

Свободы ощущение – прощай, тревоги и заботы.

Нет, никогда и никому не подобраться к этому окну,

И только чайка белокрылая вдруг пролетит случайно,

И может отдохнуть от горестей отец, и потому

Теперь он спит спокойно, сердце не колотится отчайно.

Вот начались спокойные и нетревожимые дни,

Гуляла дочь у моря, где хотела, окруженная охраной.

Везде в садах благоухали редкие цветы,

Вставала рано – засыпала в счастье рано.

В уединенном замке том – отец в уединении не жил,

Там часто собирались старые и молодые,

Там были новые и старые друзья – он их любил.

И постепенно все о прошлых страхах позабыли.

Глава тринадцатая

В тот день, когда купец уехал в Норманди,

Наш парфюмер оставил город шумный,

И много дней за запахом в пути

Он шел за жертвой будущей походкою бесшумной.

Дорога жизни, ускользающая вдаль.

На ней не только пыль, заботы и тревоги,

На ней так часто встретишь радость и печаль,

О, путник дорогой, крепись на жизненной дороге.

Так может быть, что ноги стерты в кровь,

А может быть, летишь ты ветерком в пролетке,

На ней ты можешь встретить жизнь и смерть или любовь,

И можешь плакать и смеяться ты при той находке.

На ней все можешь ты в минуты потерять,

А можешь все приобрести по божьей воле,

Там по потерянному можешь ты навзрыд рыдать,

Свободой наслаждаться вдруг в короткой человечьей доле.

Там можешь ты отца и мать похоронить

И с трепетом сердечным услыхать крик первенца пронзящий,

На той дороге можешь быть судьбой избит

Или избалован Фортуной прилетящей.

Ты можешь оказаться на дороге чист и свеж,

К концу же подойти и в грязи, и уставший,

Так много оскорблений получивши от невежд,

Что жизнь считать ты будешь прожитой зазря, пустяшной.

Похоже, ненависть и клевету получишь там,

Там вместо правды и любви на той дороге боли,

А может, все твои грехи Господь расставит по местам,

И будешь счастлив ты по Божьей воле.

С дороги той поднимешь вновь и вновь,

Хотя с тобой все время будут и печали, и тревоги,

Поднимешь камни легкие названием Надежда, Вера и Любовь

Камней тяжелых ты не встретишь по дороге.

Глава четырнадцатая

Для Парфюмера – предыдущего четверостишия я не писал,

Я не имел его в виду, кровавого убийцу,

Он камня одного с дороги никогда не сдвинул и не приподнял,

Он весь в грехе, в крови проклятого витийства.

А через месяц весь оборванный он к замку подошел,