Капитан - Варвара Федоровна Окольникова

них – Николас, взятый в плен пять дней тому назад?

– Он был помещён в одну из плавучих тюрем Портсмута, милорд.

– Ах да, просто ужасное, ужасное место, но…

– Спокойной ночи, милорд, – отрезал Сюркуф и вышел.

Ту ночь Монтгомери почти не спал. Его мучали размышления о том, что же с ним будет дальше. Он сидел на кровати и вслушивался в тишину, иногда прерываемую чьими-то торопливыми семенящими шагами, они были совсем рядом и всё же проносились мимо двери, за которой держали лорда. Как раз в ту минуту, когда Монтгомери, свыкнувшись с мыслю о том, что Индию ему не увидеть, начал потихоньку привыкать и к мысли, что отныне больше не увидит и Англии, где-то за дверью снова послышались шаги, более уверенные и не такие торопливые, они остановились около двери в каюту. Слегка задремавший Монтгомери тут же оживился и замер в ожидании. Щелчок замка, дверь открылась и перед Монтгомери снова стоял капитан «Конфьянс». Вид его был суровый, Сюркуф глядел на своего пленника даже с каким-то презрением. Монтгомери, увидев его, на какое-то время даже задумался, не мог ли он вчера ненароком оскорбить капитана? Всё-таки Монтгомери был лордом, а Сюркуф – корсаром, но в то же время лорд Монтгомери был пленником, а Сюркуф – его господином.

– Доброе утро, ваша милость, – произнёс капитан. – Поднимайтесь.

Было что-то около семи часов утра, капитан и несколько матросов вывели лорда из каюты на палубу. Монтгомери заметил ещё одно судно у правого борта «Конфьянс». Лорду даже показалось, что он бредит, потому на том корабле, их капитан и кучка матросов тоже вели по палубе какого-то господина. Когда Монтгомери увидел его, ему даже показалось, что если бы Сюркуфа, чьё лицо он лишь теперь смог хорошо разглядеть, подержали в плавучей тюрьме, где-нибудь в Портсмуте, порядка недели, то тот выглядел бы точно так же, как и этот мужчина, настолько они были похожи. Он был весь грязный, измученный, усталый и в рваной одежде. Два судна произвели обмен пленниками.

Возвращение лорда Монтгомери домой праздновали всю неделю. Днями на пролёт лорд принимал у себя родственников, хороших знакомых, их знакомых, друзей и их друзей, устраивал званые обеды и даже балы. Огромная часть гостей лорда видела его впервые, их мало заботили ужасы, пережитые Монтгомери за весьма короткий промежуток времени, проведённый на «Конфьянс», они приняли приглашение и явились лишь из вежливости либо для того, чтобы найти здесь выгодного жениха или невесту себе или кому-то из своих детей. Зато они создавали ощущение пышности и роскоши, большое скопление кокеток и жеманников наполняло залу каким-то приятным пафосом. Другие же пришли ради хлеба и зрелищ, ради крови лорда Монтгомери. Они желали во всех подробностях услышать о бесчинствах Сюркуфа, о том, как это беспринципное чудовище, не имеющее ничего святого, сперва похитило Монтгомери и с особенной жестокостью истязало несчастного лорда, и Монтгомери прекрасно это знал.

– Наверняка кормили остатками со стола капитана!

– Ха, вы думаете, что этот толстяк Сюркуф что-то да оставляет? – усмехнулся Монтгомери, – что вы, там держат впроголодь!

– А вам позволяли спать, милорд?

– А как же там поспишь, в холодной сырой комнате, где ледяной воды по колено?

– Какой ужас! Что же они от вас хотели?

– А, пытались выведать у меня какую-то военную тайну… – отвечал невозмутимо Монтгомери.

– И каким же образом?

– Говорит, отвечай, а то убью тебя и прикажу приготовить и подать мне к обеду!

– Ах, и вы, конечно, ничего им не сказали?

– Разумеется, нет!

– И что же было дальше, что же было?

– Ах, говорит, не скажешь? Ну тогда отдавай мне все свои замки в Хартфордшире и в Камберленде, и все участки земли, которые ты имеешь, либо отдавай леди Джоанну, сестру свою…

Джастина тоже переживала за лорда, когда узнала, что тот в плену у французов, но не потому, что он был лордом Монтгомери, а потому что был в плену, не в силах полностью уничтожить своё природное любопытство, смешавшееся с высокой степенью беспокойства, Джастина, как не стыдилась этого, подслушивала разговор Монтгомери со своими гостями, пока сновала от праздничного стола к кухне. Она работала в этом доме с восьми лет, с самого начала своей карьеры, и ни разу не позволяла себе подобной дерзости – подслушивать хозяйские разговоры! Джастина заметила, что Монтгомери, принимая гостей во вторник, рассказывал им о том, как на борту «Конфьянс» его держали в сырой полузатопленной ледяной водой комнате, а в среду, новым собеседникам повествовал об узкой тёмной и необыкновенно сухой каморке, где его и хотел задушить капитан судна «Кларис», Джастина тут же отругала себя за то, что полезла в чужие дела. Это её ума не касалось, Джастина привыкла считать, как её и учила экономка, что даже шёпот других горничных у неё за спиной – это не её дело, несмотря на то, что даже сам Монтгомери знал об этих слухах.

– Может быть ты отнесёшь эти тарелки, Ло? Я право даже не знаю, стоит ли доверять теперь посуду Джастине…

– Брось, пойми и ты, что маленькая симпатичная дурнушка просто влюблена, и в тот раз испугалась предположения леди Джоанны, будто бы лорд собрался жениться!

– Ах, точно, леди Джоанна ведь не приедет сегодня!..

«А что же я?» – отвечал лорд, обращаясь к экономке, он был не против сплетен, даже если они его касались, он считал их даже неким показателем популярности, – они ведь всего лишь служанки, и кроме таких низких удовольствий, как распускать сплетни, не имеют никаких более радостей в жизни, почему бы не проявить к этим несчастным и жалким женщинам толику снисхождения?»

Быть может, в чём-то они и были правы, например, в том, что Джастина, маленькая симпатичная дурнушка, была влюблена. Но совсем не в лорда Монтгомери. Она закрывала глаза на все сплетни, лишь потому что любила Робера, а Робер любил Джастину, и совсем недавно подарил ей жемчужные серьги в знак своей любви, прекрасно понимая всю неправильность своего поступка, но не в силах что-либо с собой поделать. Сам Робер называл себя выходцем с острова Маврикий, надеясь на притуплённое географическое чутьё Джастины, и она не могла отвергнуть этот знак внимания, прекрасно понимая, что Робер, скорее всего, просто не знал здешних правил. Перефразируя, когда-то Джастине, может быть, и досаждали сплетни, порождённые завистью других служанок, но с появлением в её жизни Робера, сплетни стали казаться ей глупыми и совершенно бессмысленными. Какое это имеет значение, если теперь у девушки появился возлюбленный, с которым она мечтала стать