Алая Завеса. Наследие Меркольта - Роман Александрович Покровский

в эксплуатацию и всё будет так же, как и прежде.

Внезапное появление матери Юлиана, Франциски Мерлин-Раньери, даже немного обрадовало его, потому что означало, что Юлиану больше не придётся оставаться наедине с дедушкой, ощущая треклятую неловкость и не менее неприятное раздражение.

В руках она несла огромный поднос, и Юлиан невольно удивился, как эта хрупкая женщина несёт его, нисколько не напрягаясь. Всё-таки, она несколько сильнее, чем это может показаться с первого взгляда.

– Юлиан, ты вовремя, – сказала Франциска, поставив поднос на стол. – Утка как раз готова. У вас ведь всё хорошо, да?

– У нас всё отлично, Франциска, – поправил дочь Джампаоло, сделав акцент на слове "отлично". – У нас с Юлианом очень увлекательный разговор по душам. Время летит незаметно.

Юлиана очень раздражала эта показушная лесть дедушки, но вида он никакого не подал. Не было ни сил, ни желания спорить по этому поводу.

Юлиан улыбнулся матери, подтверждая слова дедушки.

– В Академии новый ректор, – продолжил парад новостей сеньор Раньери. – Роза Даугдон, давненько метившая на это место. Порадуемся за неё и даже похлопаем в ладоши. Благо, я её почти не знаю и не могу по достоинству и беспристрастно оценивать её работу. Но никто ещё не жаловался, и мы жаловаться не будем.

– Это всё? – спросил Юлиан.

– Отнюдь нет, – произнёс дед, открывая другую страницу газеты. – Окружным прокурором на место Сорвенгера временно назначен Харвиус Маннингер, но, сам понимаешь, это ненадолго, и скоро Местоболь пришлёт своё, никому неизвестное, лицо на эту должность.

– И, само собой, это не Уэствуд, а какой-то Харвиус, – пожаловался Юлиан, закатив для пущей правдоподобности глаза.

– Уэствуд? Кто это?

Юлиан предпочёл не посвящать деда в подробности дел полицейского участка, тем более, что он знал, что это ни о чём не скажет сеньору Раньери.

– А дом миссис Скуэйн всё так же пустует. Обещанная Клаудия Бартон так и не заехала в него, но дом по-прежнему записан на неё. Поэтому полиция так и не может провести обыск.

– Обыск? Зачем в её доме проводить обыск?

– В свете последних событий её фигура не может считаться однозначно чистой, Юлиан, – непоколебимо произнёс Джампаоло Раньери и закрыл газету, будто бы внутри неё скрывалось что-то неприятное. – Спаситель она или сообщник – это ещё предстоит выяснить и, как и полагается, следствие стоит на месте.

– Это оскорбление её памяти, – решительно сказал Юлиан, когда его мама раскладывала перед ним столовые приборы. – Никто не может подозревать её в чём-то…

– Может, – остановил его дед и запихал в рот кусок сельдерея, после чего медленно прожевал его и продолжил. – В конце концов – ты – это один из немногих, кто знает всю правду и тебе предстоит её рассказать.

– Да, я знаю всю правду, потому что сам чуть не погиб на той крыше. И да, я чудом спасся. А знаешь, благодаря кому? Благодаря Ривальде Скуэйн, которой пришлось для этого даже пожертвовать собой…

– Остановись, – в который раз оборвал его дед и насмешливо-хитрыми глазами начал смотреть на него, не желая продолжать монолог сразу же.

Юлиан тем временем взял в руки вилку и нож, чтобы заполнить неловкую паузу, но так и не придумал, что ему взять поесть. Более того, аппетит вдруг как рукой сняло и Юлиану снова захотелось прыгнуть в первый попавшийся автобус и отправиться куда-нибудь дальше конца света.

– Это ты будешь рассказывать не мне, а лицам стоящим сверху, – произнёс сеньор Раньери и вытащил из внутреннего кармана смокинга маленький квадратный конверт. – Вот, – протянул он записку Юлиану. – Это для тебя.

Юлиан не испытывал интереса к содержимому конверта, но с дедушкой спорить не было никакого смысла, поэтому лучшим вариантом было раскрыть его и прочитать.

Немного покопавшись с плотно прилипшим сургучом, Юлиан вытащил квадратный жёлтый клок качественной бумаги, судя по всему, богемской. К слову, он забыл прочитать на лицевой стороне конверта, от кого всё-таки это письмо, но значения этому не придал.

Внутренне содержимое скажет об этом куда лучше.

– Уважаемый Юлиан Андерс Мерлин, – медленно и размеренно, всматриваясь в каждую букву, прочитал он. – 8 января 2011 года Вы, в сопровождении совершеннолетнего опекуна, в обязательном порядке приглашены в международный конституционный суд Лондона на последнее слушание по делу Якоба Вольфа Сорвенгера в качестве свидетеля.

Сначала Юлиан даже не изменил выражения лица, ибо, несмотря на максимальную концентрацию при чтении, он многое упустил. Но, даже осознав, предпочёл сохранить саркастическое спокойствие, желая не выдавать весь тот гнев, что творился у него на душе.

– И это всё? – спросил он. – Странно ещё, что ты его принёс, а не сова. Вон, из камина, – он махнул рукой на горящий огонь в углу гостиной.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать? – нахмурился дедушка.

– А то, что я не собираюсь никуда ехать. Ни в какой Лондон, или куда-то там ещё. Я с этим делом покончил и больше никуда не полезу!

– Не городи чепухи. Как видишь, в качестве совершеннолетнего опекуна буду выступать я. А в виду того, что восемнадцати лет тебе ещё нет, за твою доставку в Лондон отвечаю я. Знаю, тебе плевать на то, что будет с тобой, но своей репутацией я рисковать не буду. Ты поедешь и точка.

– Для чего? Чтобы мне в своём вольном пересказе поведали то, что якобы случилось? Потрепали мои старые раны?

– Не тебе в свои семнадцать говорить мне о старых ранах. Поживёшь с моё, там узнаешь, что это значит. Видите ли, сломался он и в депрессию впал! Сколько раз я от тебя это слышу, позорный мальчишка!

– Отец, не надо так, – робко встряла в разговор Франциска, которую явно огорчало то, что весь приготовленный её руками ужин оставался всё это время не тронут. Ей и самой кусок в горло не лез от витающего в воздухе напряжения.

– С ним по-другому нельзя! – ударил ладонью по столу дед. – Ты ему многое прощала, а я нет. Куда ты подался бы, если бы не я? В той же банде остался, где прозябал чуть ли не два года? Они утянули бы тебя на дно! И что тогда? Сел бы? И не видать тебе ни нормального будущего, ни нормальной семьи. Оставайся мне благодарен, бери, что дают и не перечь тому, кто старше и умнее.

Лицо Франциски побелело. Уютный семейный вечер катился в пропасть со скоростью, кратной её настроению. Однако больше слов она вставлять не осмеливалась, ибо не понаслышке знала, что представляет из себя её отец в плохом настроении.

– Справился в Свайзлаутерне сам. Без тебя. Справлюсь и дальше, – сказал Юлиан и,