Право вето - Александр Мееров

— Неужели и вы разделяете заблуждение тех ученых, которые считают, что наука должна, вернее, может стать над или вне политики?

— Ответить на это трудно. Да, я считаю, что ученые могут много. Очень много, и я надеюсь… А вот порой… Я устал, слишком устал, и, может быть, поэтому мне иногда представляются тщетными всё наши усилия. Но я креплюсь… Знаете, Крэл, я не люблю бесплодно терзаться по поводу зол нашего плохо устроенного мира и не принадлежу к числу тех ученых, которые негодуют, возмущаются, просто в ужас приходят, когда их открытия вдруг — какая наивность! — политики используют для того, чтобы мир наш, и без того устроенный плохо, сделать еще страшней, еще отвратительней. Совесть у таких ученых очень чувствительна, стремление быть объективными безудержно. Совесть они успокаивают в доверительных беседах с единомышленниками, объективность проявляют, время от времени подписывая какое-нибудь очередное воззвание, и… и усердно продолжают плоды трудов своих вкладывать в пасть чудовища, именуемого милитаризмом. Что же касается честных ученых, то… Считается аксиомой: голод и любовь движут людьми. Совершенно верно, но этого мало. Человек прежде всего созидатель, а ученые — наиболее характерная в этом отношении резко выраженная часть человеческого общества — самое сильное, ни с чем не сравнимое удовлетворение они получают в процессе созидания, в творческом процессе, то есть открывая новое. А дальше получается совсем просто: сделанные учеными открытия входят в мир и начинают существовать уже независимо от ученых и даже от тех, кто стремится овладеть открытиями… Вот только те открытия, которые не делают мир чище и лучше, рождаться не должны. А если они и возникают, то их надо…

— Убивать или прятать? А кто возьмет на себя ответственность и смелость решать, какое открытие можно отдавать людям, а какое следует убить, как только оно родилось? Я думал: способен ли я на это? Нет. Не могу. А в данном случае я не только не счел себя вправе принимать решение, но, к стыду своему, впервые в жизни задал себе вопрос: кому нужны мои работы? Согласитесь, решить, сколь опасно открытие, можно только при условии, когда известно, кого именно открытие может заинтересовать.

Крэл пытливо посмотрел на Нолана, ожидая, что он хотя бы теперь приподнимает завесу. Нолан молчал.

— Я мучился все эти недели. Вам нельзя не верить, но поймите… Словом, я должен был разобраться во всем этом… Забросил опыты — мне противно стало прикасаться к гиалоскопу — и начал поиски. С энтомологии, конечно. Казалось, уж если научился влиять на ферментативные процессы при метаморфозе, то где же как не у энтомологов разыскивать вероятного заказчика. Таковых не обнаружилось. Тогда пришлось расширить круг поисков, влезть в области самые разные, вплоть до пищевой промышленности и технологии производства парфюмерных отдушек, понадобилось даже обратиться к патентной литературе, изучить спрос, стараясь выявить, кого может заинтересовать новый способ синтеза ферментов. Ничего. И вместе с тем — тема заказная. Кто же заказчик? Узнать об этом в институте…

— В институте, — сказал Нолан, — заказчик не известен никому, кроме доктора Оверберга.

— И вас, конечно.

— Я знаю о нем не потому, что работаю у Оверберга.

— Потому что занимались этим раньше?

— Да!

— Оверберг дал мне два месяца сроку, — напомнил Крэл. — Остался один. Не так много времени, чтобы изменить свои убеждения. Я всегда был уверен: опасных открытий не существует, а есть опасные способы их применения. И еще одно. Мне кажется, чем значительней открытие, тем ярче проявятся обе его стороны.

Нолан опустил веки и медленно потер указательным пальцем висок.

— Вы правы, — Он открыл глаза и положил сухую, горячую ладонь на руку молодого человека. — Хорошо сказано: ярче проявятся обе стороны. Хорошо… Но, дорогой мой, вы рассуждаете как хомо сапиенс — человек Земли. Мыслите, и это, конечно, естественно, категориями земными, думаете об открытии, сделанном человеком и касающимся только человека. Но учтите: открытое нами — мной двенадцать лет назад, вами теперь — способно, в конечном счете, повлиять на общее состояние биосферы нашей планеты, способно разбудить силы, которые, быть может, окажутся враждебными человеку, чуждыми Земле. Но главное не в этом. Решая вопрос, будить ли эту силу, мы должны учитывать и другое: сумеем ли сдержать то страшное, что еще живет в людях?

Нолан поднялся, рассеянно оглядываясь. Терраса была пуста. Кроме их столика, нигде не горели теплые огоньки ламп. Звездная ночь выдалась не по сезону холодной, и он зябко стянул на груди борта пиджака. Крэл понял, как измучен Нолан, как трудно ему сейчас. Захотелось быть участливей, сказать о своей готовности помочь, но не то от смущения, не то из-за ложного стыда, он так и не сумел произнести нужных в такую минуту слов. Да этого и не потребовалось. Нолан, словно что-то внезапно распрямилось в нем, опять ожил, стал привычно подтянутым и уже ясными, чуть задорными глазами смотрел на собеседника.

— Значит, искали, говорите? Пытались установить, кто заказчик. Не нашли?

— Не нашел.

— Вы получаете ежемесячный энтомологический справочник?

— Да, конечно.

— Просматриваете его внимательно?

— Если говорить откровенно — нет, — немного помедлив, ответил Крэл и подумал, что Нолан не упускал ничего, учитывал в его работе, даже частности.

— Вы не пытались, Крэл, обстоятельней заняться энтомологией?

— Пытался, — вздохнул Крэл. — Безуспешно. Если бы удавалось вызывать сдвиги синтеза фермента при облучении каких-нибудь других животных, я бы вовсе оставил возню с насекомыми. Терпеть не могу насекомых. Любых. Всё они вызывают у меня гадливое чувство, а некоторые, признаться стыдно, отвращение, порой просто боязнь.

— Ну что же, это естественно, — медленно ответил Нолан, — и даже в какой-то степени подтверждает правоту Ваматра.

— Ваматра?.. Очень знакомое имя. Кажется, энтомолог?

— Совершенно верно.

— Теперь я вспоминаю — несколько лет назад мне попадались его статьи, а потом я уже не встречал их. Он умер?

Нолан не ответил.

— А вы не задумывались, почему только у насекомых можно вызвать сдвиги, получить совершенно необычные типы ферментов? Впрочем, вам, как биофизику, трудно было бы разобраться во всем этом. И всё-таки без энтомологии, Крэл, вам, пожалуй, не обойтись. Пойдемте…

Они поднялись на этаж, где были их номера. Нолан дышал тяжело, но одышка была вызвана скорее волнением, чем необходимостью преодолевать довольно крутую лестницу. В номере Нолан вынул из портфеля пакет и передал его Крэлу:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});