Мальтийский крест - Олег Борушко

– Да уж куда постнее, – отозвался тот, оттопыривая оленье веко и с ненавистью заглядывая зверю в помутневший глаз.

Из парнокопытных право на существование повар признавал только за верблюдами. И то не за всеми, а сугубо за одногорбыми дромадерами. Остальных парнокопытных он честно и принципиально не любил. Оттого блюда из местной дичи выходили у него пикантными до оскомины. И это особенно нравилось великому магистру.

Де Рохан велел зайцев раздать челяди, оленя – ободрать и на лед для гостей, голову – набить и в каминную.

"А вот мою голову небось не набьют, – с сожалением думал он, подымаясь по ступеням загородного дворца. – Так и зароют. А хорошо бы у папы в Ватикане над камином… М-да. Когда такое в голову лезет – того гляди, и вправду набьют".

Голова де Рохана являла образец лепки, на какую способна природа в семнадцатом поколении власти и богатства, то есть естественного отбора жен. В результате отпрыски выходят словно с римских камей: природе не оставляют шансов на произвол.

Едва позавтракал (каша на свекольном отваре, апельсины, кагор) – доложили курьера.

Адмирал флота Лорас извещал о приходе на рейд русского фрегата и письме императрицы. Русский посол рвется на берег, полномочия посла – в письме, письмо вскрыть без де Рохана не могут.

"С чего это Лорас так раздражен? – думал магистр. – Хорошо, что русские. орден слабеет. По Европе бегают смешки. Лай шакалов на закате страшен тем, что его услышит крупный зверь. Что ж, солнце встает на востоке. И чем скорее…"

– Кто таков? – приветливо спросил он мощного посыльного.

– Кастиль, ваше преимущество!

"Крути не верти, надо ехать", – думал де Рохан. – Как бы там сгоряча дров не наломали".

Провел указательным пальцем по шейному мускулу, куда однажды, между шлемом и панцирем, разрубив наплечник, достала турецкая сабля – словно плеснули за шиворот струйкой ледяной воды.

– Молодец, Кастиль! Скажи – к десяти часам буду.

Эммануэля де Рохана любили на Мальтийском архипелаге. В самых дальних закоулках вместо "его преосвященство" звучало нежное "Мануэль". Означало: де Рохана любит даже оккупированное местное население. Невзирая на вечное "крути не верти" и вспышки бешенства.

– Это он от воздержания бешеный делается, – делился Робертино с закадычным другом, щербатым конюхом Саидом.

После восьми лет жизни на Мальте Робертино уверился: большинство людских пороков проистекают от воздержания.

К десяти утра в Шпалерной зале Дворца великих магистров в Валетте ждали хмурый Лорас и пильер Французского ланга6 гигант Доломье.

Наконец вошел запыленный с дороги де Рохан и с ходу приказал читать.

"Преимущественнейший господин! – зачитал Лорас. – Мы не можем обойтися вашему преимуществу чрез сие нотификацию учинить, когда мы о вашем и похвальнейшего Ордена вашего к империи нашей всегда показанном доброжелательстве уверены будучи, то ль наименьше сумневаться имеем, что ваше преимущество ведомости низко-упомянутой до благополучия нашей империи и похвальнейшего Ордена вашего касающейся щастливой премене охотно и радостно благоволить изволите, а нам напротив того приятно будет корреспонденцию с вами содержать, тако мы нимало посылкою министра с пленипотенциею умедлить не хотели, никако не сумневаясь, что ваше преимущество не токмо нам и нашему императорскому дому все то, еже к нашему и оного удовольствию и благополучию касается, охотно желать, но и ваше в таком новом произшествии участие принять изволите, в надежде пребывая, что вы нам напротив того скипера изрядного бы прислать не умедлили, яко же мы с нашей стороны при нашем восприятом императорском правительстве всегда наше особливое старание прилагать будем, что-б во всяких случаях вам засвидетельствовать те сентименты, с которыми всегда пребываем

Вашего преимущества благосклонная приятельница

Екатерина".

Помолчали.

– Убей меня Бог, – сказал гигант Доломье. – Это с какого ж языка переводили?

– С русского, командор, с русского, – отозвался Лорас, насмешливо оглядывая неудобную, как голландская печь, фигуру командора. – А разве не видно?

– Видно, – согласился Доломье. – А на какой?

Лорас нахмурился. У него в канцелярии сидели переводчики получше ватиканских.

– Крути не верти, – вмешался де Рохан.

– Политика – это вам не баден-Баден… – одновременно начал Доломье.

Все трое переглянулись.

– Да чего она хочет-то? – взмолился Доломье. – "Тако мы нимало с пленипотенциею". Сунуть по зубам, сразу бы по-человечески заговорила…

– Царица желает всучить нам посла и выхватить у нас капитана, – перебил Лорас, подобрав лексический ряд, доступный командору.

– Посла гнать в шею, – быстро нашелся Доломье.

Де Рохан принялся наконец расстегивать у горла ремешок дорожного плаща. Сбросил накидку и, усевшись за стол, с удовольствием вгляделся в столешницу.

– Вы не можете принять посла некатолического двора, – осторожно начал Лорас, наблюдавший за магистром. – Его святейшество папа никогда…

– Не могу? – удивился де Рохан, не отрывая взгляда от стола и поворачивая голову в разные стороны.

Полировка отражала голову великого магистра с такою античною убедительностью, с какою не мог сравниться ни один другой предмет мебели.

– Острог7 – пока что не в России, – раздраженно сказал Лорас, – а этот… Волконский – не польский посол. С другой стороны, – помолчав, продолжал барон, – кто знает, что к концу века останется от Польши?

– Эт-точно! – Доломье схлопнул обе ладони и растер.

Острог – огромное владение ордена в Ровно – мог вот-вот оказаться под русской короной. Склочную Польшу радостно резали, как рождественский пирог.

– У святого римского престола много паствы, – медленно сказал де Рохан. – Но у него нет армии. Единственное войско его святейшества папы – Орден рыцарей-госпитальеров под командой вашего покорного слуги…

Де Рохан поднялся из-за стола, подошел к шпалерам на стенах залы.

– За "Индийского охотника" Венеция предлагает сорок тысяч флоринов, – задумчиво сказал он, остановившись перед ценнейшей из шпалер – подарком Людовика ХIV.

"Годовой доход с Острога – это в десять раз больше, – прочитал Лорас мысль магистра. – А последние поместья ордена по берегам Роны французская революция вот-вот превратит в миф".

Помолчали.

– Но царица сама поймала себя в ловушку, – сказал наконец Лорас. – Одна просьба важная: принять посла. Другая пустяковая – послать им капитана на Балтику.

– В шею! – начал было Доломье, украдкой разглядывая обнаженную пастушку на ближнем гобелене.

– Но изложены одним письмом, – продолжал Лорас. – Если удовлетворить мелкую, но отказать в главной, то нельзя будет сказать, что орден отверг в целом письмо императрицы.

– Когда меркнет свет на западе, смотрят на восток, – задумчиво сказал де Рохан. – А на востоке Россия. Не только деньги, барон. Не только деньги.

– Утопающему все равно, к какой конфессии принадлежит соломинка, – усмехнулся Лорас. "Значит, тонем?…" – подумал он вдруг про себя, и впервые за долгие годы власти холодок пробежал по хребту адмирала.

Гигант Доломье вышел от великого магистра в полной уверенности, что русских решили гнать в шею. Особенно ему понравилось, как получилось с Польшей.

7

Джулио Литта, отдохнув по приказу Лораса, бодро вышел из кельи. Нескладно размахивая руками, пошел по страда Реале к Верхним садам Баракка на южной стене Валетты.

Робертино нехотя плелся сзади, стреляя глазами по сторонам и поминутно разглаживая усы.

– Они тебе к лицу как зайцу седло, – говаривал в Милане старый герцог Луиджи.

– Настоящий неаполитанец без настоящих усов – не настоящий неаполитанец, ваша светлость! – отвечал старому хозяину Робертино.

Джулио вышел на смотровую и остолбенел. Русский фрегат, миновав боны, входил в акваторию Большой Гавани.

По хартии 1530 года8 военным судам запрещалось входить в нейтральные порты Мальты.

Мало того – фрегат заходил на веслах, без лоцмана, без шлюпки с глубиномером, без буера на кабестане*.

"Угробить такой фрегат…" – подумал Джулио не о том, о чем по уставу должен был подумать.

Со всех ног, придерживая шпагу и отчего-то прихрамывая, Литта бросился к воротам Валетты.

Он подоспел, когда подъемный мост над Валеттским рвом с грохотом тронулся кверху. На Сэнт-Джеймс Кавальер – угловой башне – взметнулся полосатый флаг боевой тревоги…

В эту же минуту в кабинет Эммануэля де Рохана снова бесшумно вошел Лорас.

– Они заходят! – сказал он.

"Переборщил Доломье, – досадливо подумал магистр. – С чего они все так русских не любят?"

– Парадную гондолу. Церемониальный плащ. Кавалеров в эскорт, – спокойно приказал он.

Лорас кивнул и бесшумно вышел.

Распорядившись, Лорас быстро спустился на страда Реале. "Да, политика – это вам не Баден-Баден", – думал он словами Доломье. Заметил в людском крошеве мощный ледокол Джулио Литты.