Посредник - Педро Касальс

Вик

Воскресенье, 10 января

Традиционный обед, собиравший по воскресным дням всю близкую и дальнюю родню, окончился. Хуан Сала, положив руку на плечо зятя, доктора Хорхе Тены, предложил ему небольшую экскурсию, намереваясь поразить воображение неискушенного в делах молодого человека.

Коммерсант повел доктора в гараж невероятных размеров, напоминавший крытую стоянку для грузовиков, и усадил его рядом с собой в американский лимузин золотисто-коричневого цвета.

Сала, которому уже стукнуло пятьдесят, был курносый, грубо скроенный, с багровым цветом лица. У Тены, наоборот, черты лица были тонкие, весь он как бы состоял из полутонов, а вся его фигура была словно вытянута вверх, как в скульптурах Альберто Джакометти. Стоя рядом, они представляли живописную пару.

Проехав ворота, они стали подниматься к «Ла Троне» по извилистой узкой дороге, на которой автомобиль казался и вовсе огромным.

Спустя час, не проронив за все это время ни слова, они свернули на лесную просеку. Мягкая подвеска ограждала их от неудобств неровной дороги, а бесшумная печка приятно овевала теплом.

Наконец машина уперлась в заграждение из толстой цепи, натянутой поперек дороги. Сала, краешком глаза поглядывая на зятя, нажал на продолговатую ручку странного приспособления, напоминавшего игрушечный спутник. Минуты через три перед ними возник сторож с винтовкой БСА в руках, услужливо приветствуя гостей, он быстро убрал цепь.

Тена не проявлял ни малейшего удивления, и это все больше раздражало Хуана Салу.

Он снова тронул автомобиль. Проехав сотню метров, они увидели огромные баки-цистерны, нелепо торчавшие на фоне идиллического пейзажа. Им скорее пристало стоять где-нибудь на территории нефтеочистительного завода.

Глядя на цистерны, Тена не удержался от удивленного жеста. Заметив это, Сала разомлел от нахлынувшей на него волны удовольствия.

— Что в них? — спросил Тена, еле двигая губами.

Тесть важно и самодовольно ответил:

— Кое-что подороже золота...

Сала решительным шагом подошел к одному из баков и, глядя в упор на зятя, отвернул большой кран, расположенный в нижней части емкости. С глухим шлепком — плаф! — на землю плеснула жидкость.

Изумленный Тена смотрел сквозь очки на струю, которая вырвалась из крана, и чувствовал, что происходит нечто странное: растекавшаяся по земле жидкость — какой бы драгоценной она ни была — не имела ни цвета, ни запаха.

Сала впился взглядом в лицо доктора Тены:

— Ну что? Теперь понял? И все это мое... Что скажешь? Представляешь, сколько все это стоит?

Врач протянул ладонь к сливному отверстию.

— Но это же похоже на воду...

Сала вприпрыжку побежал к сторожу.

— Послушай!... Ты!... Что там за чертовщина в баке?

— Масло, сеньор Сала.

— Осел ты и больше никто! Смотри, что течет оттуда.

Сторож, словно за ним гнались сто чертей, мгновенно вскарабкался по лестнице на верхушку цистерны. За ним последовал Сала.

Лица их застыли в недоумении, когда они увидели, что огромный бак заполнен золотистым оливковым маслом самого лучшего качества.

Пораженный этой картиной, Сала, казалось, выплевывал слова:

— Что же получается? Бак полон масла, а снизу хлещет вода?

Потом, словно предвестник дурной вести, Салу осенила мрачная догадка; побелев от бешенства, он схватил висевший рядом ковш, прикрепленный к длинной палке-ручке, и засунул его в глубь бака насколько хватило его короткой руки. Достав ковш, Сала убедился, что почерпнул всего лишь грязную воду, на поверхности которой плавали жалкие блестки масла.

У Салы перехватило горло. Он завопил:

— Меня обокрали! Меня обокрали! У меня украли мое масло! .

Юг Франции

Воскресенье, 10 января

Лисинио Салинас, направляясь в сторону Нима, мягко вел свой «фольксваген» по автостраде, пересекающей Лангедок. Равномерный бег колес по асфальту изредка нарушался резкими толчками, когда шины задевали за ребристый край шоссе, отделяющий полотно от обочины. Подруга Салинаса Ана, словно Алиса в стране чудес, взяла на себя роль «зеркала», поэтому Салинас мог позволить себе, не смахивая при этом на сумасшедшего, нескончаемый монолог.

Тесная кабинка «фольксвагена» как бы сблизила два, обычно далеких, мира. Бурный поток воздуха, бивший из открытых окон машины, трепал пышные светлые волосы Аны; русые волосы Салинаса тоже разлохматились, но не развевались так свободно, как у его спутницы, так как были намного короче. Две пары лыж, прикрепленные к багажнику на задней части машины, носами указывали в сторону Альп.

Салинас ощущал легкую подавленность, как это обычно бывает после очередного успеха. Весь предыдущий год он занимался тщательным отсевом клиентов своей адвокатской конторы, оставив лишь небольшую часть, что позволит упорядочить его жизнь и работу: то есть тратить на работу ровно столько времени, сколько требуется для получения средств, необходимых для безбедной жизни, без роскоши, но и без особых ограничений. Участие его как адвоката в двух или трех сложных расследованиях обеспечило Лисинио не только изрядный гонорар, но и широкую известность среди руководства крупных транснациональных корпораций, которые теперь охотно к нему обращались.

Сейчас он чувствовал себя свободным, ощущал себя хозяином своей судьбы. Надо признать, его прошлое во многом определяло его теперешние привычки, вкусы и пристрастия. Родители Салинаса держали небольшой ресторанчик на Рамблас, и ему часто вспоминались прогулки с отцом на самом рассвете, когда они отправлялись на ближайший рынок, бродили между лавками с зеленью, где отец упорно торговался, а потом возвращались домой по улицам, уже залитым утренним солнцем. Мать изо всех сил старалась убедить его в том, как важно получить высшее образование, но Салинас в юности мечтал лишь стать хозяином уютного ресторанчика, в котором он бы по вечерам играл с друзьями в домино, как это делал его добряк отец. Какой толк от университетского образования — он в те годы не мог еще представить, а мечты о своем ресторане ему вполне доставало. Но в один недобрый день какой-то банк, пожелавший разместить свой филиал в помещении их ресторана, находившегося на самом углу улицы, сделал родителям выгодное предложение, и они соблазнились изрядной суммой денег, которая должна была обеспечить им вполне безбедное существование. Так был положен конец детским мечтам Лисинио. Из окон на углу улицы исчезли уютные абажуры, мягко освещавшие столы, покрытые скатертями в красно-белую клетку, и появились вывески еще одного ничем не примечательного банка, не входившего даже в число семи наиболее крупных в стране, и Салинасу ничего не оставалось, как закончить школу, а потом поступить на юридический факультет университета. Все время, что он учился там, жизнь представлялась ему в виде длинного туннеля, в конце которого — выход к свету, но что именно там, за выходом из мрака, вообразить было трудно.

В самые тяжелые моменты Салинас с удовольствием грезил о собственном ресторанчике, который он сам украсил бы всевозможной медной утварью, — крохотном, не больше полудюжины столов; а клиентов он подобрал бы сам, по своему вкусу.

Ана лениво любовалась тщательно ухоженными виноградниками, тянувшимися по обеим сторонам шоссе. Потом спросила:

— Скоро приедем в эту самую Изолу-2000[1]?

— К полуночи, — Салинас ответил с апломбом всезнающего преподавателя.

— Если б ты знал, Лисинно, как я рада: целую неделю вместе будем кататься на лыжах, а кругом — только снег.

Салинас, осторожно ехавший в тумане, сквозь который время от времени проступали изображения раковин, драконов и других вывесок нефтяных компаний у бензозаправочных станций, тоже мечтал о снеге.

Миновав город Салон, они включили музыку. Салинасу нравились немногие записи, но те, что были ему по душе, он готов был слушать несколько раз подряд.

Теперь, оставив позади Прованс и въезжая на Голубой берег, Салинас беспрерывно ставил одни и те же песни Джино Паоли: «Шестьдесят семь слов о любви», «Синьору Джордано», «Мадам Малинкониа»... Время от времени он, словно дирижер, сопровождал мелодию взмахами левой руки. Ана, глядя на него искоса, усмехалась, то и дело поправляя вьющиеся светлые волосы.

Возбужденная приближением к фешенебельному горнолыжному курорту, Ана не могла сдержать желание поговорить.

— Обратил внимание, как тут водят? Прямо как с ума все посходили, — начала она.

— Да, эти парни здорово рискуют свернуть шею,— процедил Салинас, не отрывая взгляда от шоссе. Лыжники, возвращавшиеся из Изолы-2000 после уик-энда, на снежных трассах вели машины так, словно выступали на соревнованиях по слалому, совершенно забыв про опасность спуска по шоссе, покрытому тонкой коркой льда.

— Хорошо еще шины у нас шипованные — снега не боятся, — еле слышно пробормотал Салинас.