Не такая, как все - Александр Астраханцев

Но привести их в порядок не было никакой возможности: перед глазами вместо букв шла круговерть пережитого за последние четыре часа: сияющие золочёными каблуками, пряжками и цепочками сапоги, багровые культи Руслана, от которых по спине — озноб ужаса, этот мерзкий пакет с деньгами, которые надо как-то теперь отдавать (чёрт дёрнул за язык просить их!), противная, с поджатыми губками, Вованова улыбочка, болтливая пустышка Светка, и опять — эти сияющие, как солнца, сапоги с золочёными каблуками, пряжками и цепочками... Она знала уже: никуда ей от них не деться — будут мучить и мучить, пока не окажутся у неё на ногах. Что-то надо делать, но — что, что?.. И в голове вдруг родился стройный план. Только бы скорей они закончили, наконец, на кухне свой бесконечный ужин, а, главное — дождаться, когда уйдёт оттуда мать, пробраться, сунуть в рот щепоть чайной заварки, разжевать как следует, чтобы отбить этот чёртов запах шампанского, и тогда — к матушке (к отцу — бесполезно: как мама скажет, так и будет): пускай отдают в руки ту тысячу, на которые обещали купить ей какую-нибудь дрянь на ноги — дайте самой выбрать: сколько можно ходить убогой? Да припугнуть: не отдадите — так хоть на панель!.. Это будет её последний довод. Обрыдло!..

На следующее утро она опоздала на первую «ленту» — но пришла в новеньких, щегольских, сияющих золочёными каблуками, пряжками и цепочками сапогах. Девчонок с потока ничем таким, конечно, не проймёшь, но мальчишки заметили — она ловила их восхищённые взгляды на её ноги. Ей хотелось без конца ходить по коридорам, бегать но лестницам — было чувство перебирающей от нетерпения ногами скаковой лошади, которую долго держат на старте; а ведь ещё вчера хотелось сидеть и сидеть где-нибудь в уголке или за столом — только чтобы не шлёндать у всех на глазах.

После лекций её потащило ещё на факультативный семинар, на который можно было и не ходить, а потом — в библиотеку. Есть хотелось ужасно, но она старалась не думать о еде, потому что решила совсем не ходить теперь в буфет — и, странное дело, это у неё получилось!

А под вечер, возвращаясь домой, нарочно проехала свою остановку и сошла на следующей; оттуда до дома было минут на пятнадцать дальше, но идти теперь мимо Руслана не хотелось: заметит новые щегольские сапоги и решит, чего доброго, что куплены на его деньги... Хотя его денег тут — кот наплакал. Да и жалко его: будет смотреть вслед с ещё большей завистью и досадой... Отдаст она ему деньги только со следующих стипендий — она это решила твёрдо — вот тогда и пойдёт с чистой совестью прежней дорогой, а пока — ничего, побегает эти лишние пятнадцать минут, не расколется!..

И она упорно, день за днём ходила домой с другой остановки. Даже если возвращалась вместе со Светланой, с которой, кстати, те семьдесят рублей содрала как с миленькой — только, правда, через неделю...

И через неделю же примерно стала замечать: девчонки в группе перестают с ней здороваться и разговаривать, устраивая вокруг неё заговор молчания — сначала одна, потом другая, а потом вдруг— все сразу. Она поняла, откуда дует ветер: Светка, тварь такая, не вытерпела, разболтала всем!.. Пришлось клясть себя, что не предупредила сразу, чтоб та держала язык за зубами. Хотя толку-то — кого бы другого предупреждать, только не её... Но ещё когда замолчали две или три девчонки, подошла к ней и укорила:

— Как тебе не стыдно: зачем растрезвонила? Кто тебя просил?

Светлана даже не спросила, о чём это она — сразу поняла и, нагло глядя в глаза, тут же стала отпираться:

— С чего ты взяла? Не говорила я ничего!

— А откуда узнали?

— А я почём знаю? Их спроси!.. — и, нисколько не обидевшись, продолжала демонстративно общаться с Люсей. А уж когда замолчали все до единой — подошла и сказала:

— Извини, Люсь, но я тоже перестаю с тобой общаться: девчонки на меня давят.

— Предательница! — только и сумела, что со злостью прошипеть ей вслед Люся, а сама подумала: «Ну и чёрт с вами!» Зато с нею продолжали общаться мальчишки, и она даже бравировала этим: гораздо охотней, чем раньше, общалась теперь с ними, на лекциях обязательно сидела рядом с кем-нибудь из обожателей и кокетничала вовсю, кидая злорадные, вызывающие взгляды на девчонок: «Вот вам! Выкусите!»

Но и мальчишки постепенно переставали с ней общаться! Один, другой, третий и, в конце концов, все до единого: подмяли их проклятые девчонки! Бойкот, значит? Ну-ну!.. Люся ходила теперь с ещё выше поднятой головой, злая на них, презирающая всех и оскорблённая: «Сами-то лучше, что ли? На себя бы оглянулись, чистюли чёртовы! И катитесь со своими принципами — без вас проживу! Да отдам я, отдам эти деньги калеке!..»

Но со следующей стипендии отдать Руслану долг не получилось: октябрь пришёл вместе с холодами, и опять надо было делать покупки: тёплые колготки, куртку поновее (купила но случаю в комиссионке); а поскольку долга Руслану не отдала, то, чтобы с ним не встречаться, продолжала по дороге домой сходить на следующей остановке.

В ноябре стало ещё холоднее — совсем но-зимнему задуло, а, стало быть, нагрянули и новые проблемы с одеждой; но, несмотря на проблемность покупки каждой вещи, новые вещи у неё понемногу всё же появлялись. И снова не получилось отдать долг. Да и куда торопиться? Отдаст, когда понадобятся: Руслан сам сказал, что — не к спеху.

В том же ноябре, выдержав месячный бойкот, слово за словом опять с ней в группе понемногу заговорили: то староста обратится по делу, то записной остряк прилипнет, пока вокруг никого, а брякнуть очередную остроту и посмешить — терпежу нет, то былой ухажёр заметит, что она стала ещё краше, и привяжется проводить до остановки, то беспринципная Светка соскучилась и, видя, что бойкот слабеет, снова навязалась в подруги.

И в том же ноябре, сойдя как-то по дороге домой на своей остановке по очень нужному делу, глянула издали на то место, где сидел Руслан — а его нет! И так ей стало легко от этого — будто тяжкая ноша с плеч свалилась: спокойно прошла домой своим обычным маршрутом, которым ходила годами, и с того дня ничто уж больше не мешало ей ходить именно так. Чтобы не напрягать себя, не стала никого расспрашивать: куда делся этот Руслан, что с ним стало? — хотя кто-то же из местных сострадательниц должен был знать?.. Да зимой на этом месте вообще редко кто из калек выдерживал.

А весной появился новый: грязный, пожилой, серый, как филин, молчун, от которого вечно несло перегаром; многие поскорей пробегали мимо, однако Люся кидала ему всегда: со стипендии — круглый рубль или двухрублевик, но чаще всё-таки — несколько мелких латунных монеток.