Универсальные лучи - Венеамин Гиршгорн

Глава 14

Неудачник Боб

— Опять ничего?

— Я, мистер…

— За что вы получаете деньги? а?! (Голое Крейса в кабинете рокочет, качает люстру.)

— Они ловки, очень ловки…

— А вы, а-а… (толстая книга со стола в щеку Боба)… Если через неделю я не узнаю, где находятся эти мерзавцы, то можете убраться ко всем чертям!..

Боб понял, разговор кончен.

Мимо роскошных комнат (вот, черти, живут), стараясь сапожищами не мять цветные ковры, на улицу.

На бульваре (четыре скамейки и столько же чахлых деревьев) перелистывать стал все дни — которые помнит.

Есть люди — от газет и лотков папиросных до собственных дач, авто и экспрессов, а он — давно, давно мечтал о карьере и деньгах… Любил в кино картины, где все разодеты, казалось, с экрана духами различными женщины пахнут. Там же встретил девушку (кто не встречает…). Часто сидели в кино, а потом целовались у дома Мэри (девушка с глазами как небо, и имя — Мэри; другое было бы грубым, а это…).

После свадьбы быстро мелькнули два года. Мэри девушка с голосом нежным — сварливая, тощая лэди.

А мечты…

Конторы, конторы, конторы… Книги с колонками цифр (ночью и то все проценты).

Касса и деньги, на шляпки для Мэри. Остальное сразу… Тюрьма и бюро частного сыска.

Казалось: прочесть пару книг о таинственных шайках и… гениальнейший сыщик. Есть люди — им преступники сами бросаются в руки, а он — неудачник (жена и то… посмотри на Джонсона). Джонсон быстро пробежал все этапы до начальника пятерки, а он… (Боб мысленно; Крейс — кровопиец и жила.)

Нет. К чорту Джонсона и Крейса. О-о, он покажет еще, что за таланты таятся под старою кепкой (сыщик без кепки и трубки — абсурд, говорила жена).

---

С этого дня Боб весь внимание. Извозчика каждого расспросит подробно, а в баре Скваль-тона (в порту, у старых доков) слушал все, что в клубах табачного дыма гремело, ругалось и пело.

От пива и дыма — радость.

Четверг (этот день запомнил) двое в углу шептались все время, что-то писали; выпили виски и вышли. Боб за ними.

В тумане трудно было следить за спинами в черных пальто, но Боб шел.

Наконец, решился, револьвер в руку, к ним. Дальше все как-то странно.

Оба (сыщики из другого бюро) били Боба долго, со вкусом (приняли за вора). Несколько дней Боб, украшенный повязкой и пластырем, рассказывал приятелям:

— Я не струсил. Защищался, как мог, но пятеро на одного…

А жена Боба (герой и страдалец), меняя повязки, нежно, нежно огромный синяк целовала по несколько раз.

Глава 15

Лакированные ботинки

Ноги, ноги, ноги и ноги…

Ноги в желтых, черных, новых, истоптанных, запыленных и чистых ботинках.

Джим редко жаловался на судьбу, но сегодня ему решительно не везло. Стремительно бежали мимо люди, и ни пара ног не останавливалась у подставки Джима.

В детстве — тесная квартирка, отец и виски всегда, всегда вместе (даже в гробу, желтый и спокойный пах спиртом); мама (чахотка, впалые щеки) таяла тихо; с ней таяла мебель, посуда, одежда.

Однажды, когда умерла неслышно, проснулся и понял, на последние центы приобрел «инструменты»— щетки и крем «Восходящее солнце».

И шумные авеню Нью-Йорка — мама и папа. Джим из самых деятельных членов шайки «Хромого Джо». Это именно он — влепил гнилыми яблоками в рожу толстого Смейса (эх, славная драка).

Все ноги, ноги, ноги…

Все мимо, мимо, мимо…

И вдруг — шикарные лакированные ботинки стремительно на подставку.

Радостно забилось сердце — наконец-то.

Работает и слышит…

— Да, когда идешь к Крейсу, необходимо тщательно чистить обувь…

Что… К Крейсу. Ого! Должно быть важная птица… Но странно, почему он чистит ботинки на улице? Разве нет у него красивого грума, лакеев в красных ливреях? Джим робко глазенки лукавые вскинул…

Фу, какая гнусная рожа… Типичный убийца — и к Крейсу. А собеседник «убийцы» не лучше… как странно…

Работает и слышит:

— Джим, чувствуешь чесотку в кармане? Не бойся — недолго, и золото быстро ее успокоит…

— Ну что же. По заслугам. Мы замучились с этим Ройтом. Проклятый инженеришка.

— И чего он упирается. Пятьсот тысяч. Я отца родного, с мамашей в придачу, за четверть продам…

— А ему что. Живет на Крейсовской вилле, кушает два раза в день и тепло.

---

Джим ящик на плечи, монету в карман, ловко лавируя — к Джо…

Глава 16,

имеющая прямое отношение к повести

Джо пальцем в носу старательно вертит.

Жидкое солнце, сквозь стекло со следами всех атмосферных явлений, сочилось в комнату Никельса (теперь здесь собирается шайка). Джо скучно. Целыми днями Никельс на разных собраниях. Днем на службе. И ему мало часов, установленных в сутки. Лохматый и черный между едой:

— Что нового, Джо?

А хорошо, как раньше, забраться на колени и слушать о далекой, далекой стране, где люди другие и климат холодный, где дома (вот забавно) не больше 6 этажей. В одном (называется Кремль) находится Ленин и — С.С.С.Р., и оттуда идут декреты (Джо любил это слово).

Джо знает: партия прежде всего. Никельс, и с ним все другие, хотят тоже устроить, как там, — Исполком (исполком — небоскреб, где всякому можно получить фамилию и много хороших вещей: так думал мечтательный Джо).

Никельс часто: «Вот подрастешь и поступишь к нам в партию. Ладно?».

И зарубками отмеряя рост, прибывающий медленно, с каждой неделей ждал терпеливо, повторяя нежно, как мог (вместо мамы), — партия…

Вдруг дверь настежь: «Я знаю, где Ройт».

Палец так и остался в курносом носу…

— Да, да… На вилле, у Крейса… Оль-ля-ля…

---

Крейс читал телеграммы, кусая сигару… Перед ним на столе — толстенные, синие папки. Отсюда — по тоненькой проволоке, слова разлетались по разным конторам и там, наклонившись (с 8 до 5), писали, писали, писали.

Только подумать — один человек (зубы, как зубы, глаза, как глаза) получил от отца (Крейс-старший умер кстати, когда его сын, играя в рулетку, продулся и должен был подпись папаши подделать), две виллы, заводы и книжки из банков, может командовать армией клерков, рабочих и разных ученых людей. Имя Крейс — и сразу головы, где больше мыслей, чем во всех книгах библиотеки миллиардера, склоняются низко.

Крейс не знает ни имен, ни фамилий.

Важно: столько-то мускульных сил, остальное управляющий должен помнить (за это и платят).

Крейс читал телеграммы, кусая сигару. О-о…

— Не выдержав конкуренции

Батайль лопнул рынок наш

Жду дальнейших инструкций.

(Батайль — владелец французских заводов, давно конкурировал с Крейсом.)

Крейс, разгладив на тощем лице недовольные складки, решил обедать не дома, а в клубе, а ночью поехать в заведение старого Каца и там в компании таких же всесильных, как он (всего их 12), отпраздновать эту победу.

Глава 17

Мы не хотим больше работать

А-а-а-а-а-а-а-а.

Управляющий к телефону.

— Алло. Алло… Мистер Крейс… Забастовка… Говорил… Ничего не помогает… Хорошо…

Опасливо оглянулся, ящик на ключ, бумаги в портфель и через коридорчик быстро по лестнице вниз.

У двери синие блузы и грязные кепки — метнулся назад.

— Стой. Держи.

Скорей, скорей куда-нибудь спрятаться… Проклятый Крейс… А, вот сюда, но… жидкую грудь обхватили сильными руками, потащили на двор…

Все лица, лица, лица…

Хотя работал с ними долгие годы, не может узнать никого.

А над толпой перекатывается от корпуса к корпусу:

А-а-а-а-а-а…

К нему потянулись сжатые кулаки, и на лице своем жар дыханий многих почувствовал, забился, заплакал и… кричал, кричал, стараясь заглушить шум:

— Я не виноват. Это Крейс… Это мерзавец Крейс. Я ведь тоже служу.

— Я… а… а…

Метнулся мячиком вверх. Ноги (серые брюки и туфли с колючим носком) дрыгнулись несколько раз.

А-а-а-а-а-а-а.

Шум разбивался у груды наваленных тачек — на них: красные флаги и Никельс — у ног приютился Джо (рот раскрыт, а глазенки-звезды).

— Товарищи.

(Сразу Никельс рассыпался в тысячу черных широких зрачков.)

— Товарищи, мы узнали — Крейс похитил Ройта. Они боятся «Универсальных лучей». Они хотят уничтожить его. Они уже убрали Ройта, теперь очередь за Смирновым. Но, товарищи, «электрический человек» должен быть окончен! Он наша сила, наше лучшее оружие против капитала.

А-а-а-а-а-а…

— А-а-а-а, — кричал Джо, захлебываясь от восторга.

Вот это настоящее дело. Вот это так. Шайка Джо приобрела солидных союзников — целый автомобильный завод. Ройт может не беспокоиться за свою судьбу.

Новый оратор… Еще. Еще… Кажется — одной грудью дышит толпа, одной думает головой.