Самец взъерошенный - Анатолий Дроздов

– 98 граммов.

– Сколько это в долларах, знаешь? Или подсказать?

Я задумался. В ценах на драгоценные металлы я ориентировался плохо, но о стоимости тройской унции золота по ящику талдычили постоянно. Свыше тысячи долларов однозначно. В унции тридцать с небольшим граммов. Выходит…

– Ну что? – спросила Ольга. – Сообразил? Это больше, чем обещали. Устраивает?

Я взял предложенную ручку и подписал оба экземпляра. Пять лет без отпуска – это, конечно, стремно, но на месте будет видно. Главное, освоиться, оглядеться, обзавестись деньгами. А там… Диплом и сертификат врача у нас в сумке, а уволиться за границей проще простого. Собрался и ушел.

– То-то! – сказала Ольга, пряча контракт. – Хотела спросить: ты и вправду мастер спорта?

– Ага! – подтвердил я. – По гимнастике.

– Так-то гляжу: маленький…

Я не люблю, когда мне говорят о росте. Не такой я и маленький: 167 сантиметров! Даже с половиной…

– Покажись! – попросила Ольга. – Разденься!

Я пожал плечами и стащил джемпер, следом – рубашку.

– Ух ты!

Ольга встала и тронула ладонью грудную мышцу. Я усмехнулся и согнул в локтях руки, демонстрируя бицепсы. Она их немедленно ощупала. После чего ткнула пальцем в рельефные мышцы живота.

– Уважаю таких мужиков! – сказала, почему-то тяжело дыша. – Не пьет, не курит, спортом занимается. Не то что нынешние. Я за собой тоже смотрю. Гляди!

Она распахнула халат. Под ним ничего не оказалось, даже трусиков. Две груди, тяжелые, но не отвислые, колыхнулись, задорно уставившись на меня розовыми сосками. Я невольно сглотнул.

– Потрогай! – шепнула Ольга. – Это настоящее! Никакого силикона!

Я, понимая, что дальше произойдет, положил ладони на груди. Бережно стал их ласкать. Она закрыла глаза и задышала – часто и порывисто. Затем вдруг отбросила мои руки и впилась мне в губы. Ее язык скользнул мне в рот и заелозил там, скользя вдоль десен. Поцелуй вышел долгим. Наконец Ольга простонала и отстранилась.

– Давай! – велела лихорадочно. – Быстрее!..

– Ты молодец! – сказала она, когда мы угомонились. – В постели о женщине думаешь. И вообще… Встретить такого в каком-то Задрищенске! Симпатичный, умница, да еще порядочный…

– С чего ты взяла? – удивился я.

– Навела справки. Влезла на твою страничку в социальных сетях. – Она хихикнула. – Прямо удивительно! Ни флирта, ни ругани, ни скабрезных шуточек. Не мужчина, а мечта! Как тебя до сих пор не подцепили?

– Не подцепился, – буркнул я.

– Ты не прост, – согласилась Ольга. – Я заметила. Может, тебя не отдавать? Оставить себе?

– А контракт?

– Порвать и выбросить! – хмыкнула Ольга. – Везла четверых, один передумал дорогой. Всего-то делов! А?

Я не ответил.

– Не оставлю! – решила Ольга. – Сбежишь! Зачем мне колобок? От других ушел и от меня укатишься. Ладно, устала. День был тяжелый. Давай еще разок и будем спать…

Когда я вернулся к ребятам, братья-двойняшки посапывали на верхних полках. Олег сидел на расстеленной постели. Голова его качалась в такт движениям вагона.

– Что так долго? – спросил, увидев меня. Язык у бывшего десантника ворочался тяжело. – Не дождались! – Он указал на пустую бутылку. – Самогон, конечно, но вкусный.

– Неважно! – махнул я рукой и стал застилать постель.

– Я вот думаю, – продолжил Олег. – Какую машину сначала купить? Подержанную или подсобрать денег – и новую?

– Подержанную! – посоветовал я. – Чтоб не жалко разбить. Ты, наверное, водить не умеешь?

– Я?! – обиделся Олег. – Да я в армии рулил всем, что движется!.. Два года по контракту! Потом надоело. Платят копейки, а имеют во все дырки.

– Это точно! – согласился я, вытягиваясь на полке.

– Значит, новую?

– Ага! – сказал я, зевая.

– «Биммер» или «Мерседес»? Как думаешь?

«Один хрен!» – хотел сказать я, но не успел. Уснул.

2

Вопли гонца умолкли к закату. Тарготао жевала конину, отбитую под седлом на спине лошади, когда крики, перемежаемые стонами, вдруг резко оборвались.

«Ага! – поняла Тарготао. – Рябая Шпако все же добилась ответа».

В подтверждение мысли явилась Шпако, потная и усталая. Ее испещренное рытвинами лицо сияло. Склонившись перед предводительницей, Шпако замерла, ожидая приглашения сесть. Тарготао помедлила. Видеть могучую сарму, униженно ожидающую ее повеления, было приятно.

– Садись! – смилостивилась наконец Тарготао.

Палач села и поджала ноги. Взгляд ее выражал преданность.

– Заговорила? – спросила Тарготао.

– Да, великая! – поспешила Шпако. – Рассказала все, – она ухмыльнулась.

– Все ли?

– Можешь верить мне, великая! – насупилась палач.

– Говори! – велела Тарготао.

– Мушей ждут завтра. Их будет четверо.

– Мало! – нахмурилась Тарготао.

– Так сказала гонец. У нее не было причины скрывать правду.

– Хорошо! – кивнула Тарготао. Четверо – это плохо, но лучше, чем ничего. – А конвойная ала?

– Запаздывает, – ухмыльнулась Шпако. – В бурге[1] тревожатся. Гонца как раз выслали, чтобы поторопить.

Тарготао едва сдержала крик радости. Получилось! Сотня, направленная навстречу рома, сумела тех задержать. Наверняка ала, завидев противника, вместо того чтобы ударить с ходу, спешилась и загородилась щитами. Трусливые ромы всегда так делают – берегут воинов. Лишь выждав, когда у противника кончатся стрелы, садятся в седла. Только сармы к тому времени уже далеко. Преследовать их – зря тратить время. Каждое нападение степняков отбирает у рома полдня пути. Пока вернутся разведчики, высланные проверить, далеко ли ушел противник, пока ала выстроится в походную колонну…

– Держи! – Тарготао швырнула Шпако мягкий, пахнущий конским потом кус мяса. – Заслужила!

Та схватила и, жадно урча, набросилась на еду. «И в самом деле собака![2]» – подумала Тарготао, встала и направилась к шатру. Вскоре оттуда полетели быстроногие посыльные. Сотницы прискакали быстро. О перехваченном гонце они знали и ждали вызова.

– Завтра на рассвете! – объявила Тарготао. – Начнем затемно. Часовые будут дремать.

Сотницы обрадованно загомонили. Долгое ожидание утомило орду. Кони съели траву на полдня пути от стоянки, торока с овсом опустели. А в бурге зерна много – ромы запасливы.

– Снимаемся! – велела Тарготао. – Нельзя опоздать. Идти тихо, копыта коней обернуть шкурами. Тем, кто насторожит часовых, сломают спину. Остановимся в пяти полетах стрелы от стен, дальше – пешком…

***

Стражница мотнула головой, отгоняя сон, и прислушалась. Ей показалось или вправду раздался странный свист? Кому здесь быть? Сармы не подступают к крепости затемно: топот коней по ночам слышен издалека. Они подлетают днем, засыпают стены стрелами, после чего сразу отскакивают. Иначе скорпионы, установленные в башнях, начинают метать дротики, пробивающие даже железный доспех, к скорпионам подключаются онагры, бросающие через стены тяжелые камни. Те проделывают в рядах сарм целые бреши. Воя от бессилия, кочевники отступают. А если в стенах бурга квартирует ала, та немедленно вылетает через ворота и врубается в ряды степняков, сея смерть жалами дротиков и клинками остро отточенных спат.

Звук повторился. Часовая прищурилась. Светильник, пылавший на стене, слепил глаза. Центурион приказала выставить его и поддерживать огонь, дабы ала, спешащая к бургу, не заплутала в ночи. Гонец, ускакавший вчера, везла але приказ: спешить, невзирая на время суток. Об одном только не подумала центурион: огонь на стене лишает часовых зоркости. Глаза, ослепленные ярким пламенем, не видят в ночи.

Часовая отошла от светильника и выглянула между зубцов. Она не подумала, что вот так, на фоне пылающего светильника, представляет собой отличную мишень. Ее просчетом немедленно воспользовались. Стрела, прилетевшая из темноты, пробила воину горло. Она захрипела и упала на дорожку. Звякнула лорика, соприкоснувшись с камнем, затем прозвенел соскочивший с головы убитой шлем, но эти звуки уже никого не встревожили. Взобравшись по наброшенным на зубцы арканам, внутрь прыгали сармы. Часовых в башнях вырезали вмиг. Вскоре заскрипели, открываясь, ворота, и внутрь бурга, вопя и размахивая топориками, ворвалась орда. К тому времени, когда солнце показалось из-за гряды холмов, все было кончено. В живых из защитников крепости не осталось никого.

Тарготао въехала в бург с первыми лучами. Хищно раздувая ноздри, оглядела заваленный телами двор, распахнутые двери складов, откуда воины тащили, просыпая и расплескивая, сосуды с зерном и вином, усмехнулась, видя, как обдирают доспехи с убитых рома. После чего жестом подозвала ближайшую сотницу.

– Убрать! – велела, указывая на трупы. – Двор подмести, двери закрыть. Воинов спрятать!