Проклятая топь - Любовь Александровна Давиденко

каждое прикосновение.

— Я схожу с ума от твоего запаха, от твоих кокетливых, наивных глаз! Я люблю тебя! — прошептал он, снова поцеловав её в губы.

— Постой, постой! — останавливала его Мира, нежно касаясь пальцами рук его лица, словно заставляя оторваться, больше не касаться её кожи. — Сперва скажи мне своё имя! Я хочу знать твоё имя! — шептала она, касаясь пальцами его губ, продолжающих бродить по бледной коже.

— Я рождён из земли и огня в те века, когда имена не имели значения. Я лишь дух, древний, сильный, жаждущий снова отведать человеческой крови, желающий завладеть наивной, невинной душой. — Шептал он ей на ухо, прижавшись своею щекой к её щеке. — Но тебе не надо бояться, я не причиню тебе вреда.

— Совсем имени нет? — еще тише произнесла Мира и, слегка улыбнувшись, обвила мужчину руками. — Теперь понятно, почему такие существа, как ты, живут вечно.

— Ну, это как посмотреть. — Улыбнулся он в ответ и, наконец, оторвавшись от её кожи, успокоился, присев на краю кровати, подогнув одну ногу под себя. — В мире нет ничего вечного, и всегда всему приходит конец рано или поздно. И мне тоже. Не знаю, когда и где она меня настигнет, но это случится обязательно.

— Но как-то ведь тебя называют другие, подобные тебе? — Мира подползла к нему и, обвивая, словно змейка, прилегла к нему на колени, вытянувшись и коснувшись руками его головы, погрузив пальцы в пряди густых, твердых, как проволока, волос, разглядывала узковатое лицо. Наполненные непонятным блеском почти стеклянные, как у кукол, пустые карие глаза. Его слегка расширяющиеся при дыхании ноздри. — Ты же не единственный такой на белом свете.

— Филин. — Ухмыльнулся мужчина, пожав плечами. — Этим существом я оборачиваюсь, чтобы скрыться от любопытных глаз. Слиться с лесом, раствориться в нём.

— Значит, филин! — улыбнулась в ответ Мира, крепче обняв мужчину. — Вот и имя тебе нашлось.

— А меня тут вдруг разобрало любопытство… — проговорил мужчина, приподняв женщину и усадив её поудобней к себе на колени. — Как ты назвала нашу дочь? Ведь ты уже дала ей имя?

— Ива. — На вдохе произнесла женщина, положив голову мужчине на плечо. — Под этим деревом она родилась.

— Ива. Красивое имя! Лесное и нежное. — Снова слегка улыбнулся мужчина и, взяв за руку Мирославу, поцеловал её ладонь. — Ты словно чувствовала её уникальность, особенность. — Тогда он отпустил её руку и, сняв с колен, поднялся с кровати, казалось, собрался уходить, но что-то, казалось, его еще держало, заставляя замереть на месте посередине комнаты.

Теперь Мирослава не боялась поднять на мужчину глаза, разглядеть как следует его стройную подтянутую фигуру, его немного сухое лицо, спадающие до плеч торчащие в разные стороны черные, изъеденные тонкими линиями седины волосы. — Филин. — Окликнула его Мира, заставив обернуться. — Не уходи… — протянула она, стыдливо опустив глаза. — Останься с нами. Со мной хоть на чуток.

— Ты правда этого хочешь? — удивлённо спросил мужчина, не двинувшись с места, на что женщина ответила кивком, почти незаметно подняв правый уголок рта.

Прошло восемь лет с тех пор, и с каждым годом Ива становилась всё больше похожа на свою мать. Те же ровные черты лица и тот же слегка задранный кверху носик и ясные, словно небо, голубые глаза. Вот только кудри волос наполнялись чернотой с легким отблеском белых, еле заметных прядей.

Она любила гулять в поле возле их с мамой домика и, собирая сухую поросль полевой травы, мастерила себе куколок и, играя в них, представляла себя взрослой, красивой и очень нужной кому-то, кроме её матери. Быть может, потому что ей было очень одиноко. Или, быть может, потому что её никто не замечал, а городские ребятишки в шутку называли её чучелом и не разрешали с ними играть. От чего она еще сильнее осознавала то понимание, что дано не каждому в её годы. И она уже не старалась бороться, понимая, что это бессмысленно. Что она — изгой.

— Ива, милая, ты что тут сидишь совсем одинокая? — проговорил Филин, приземлившись рядом с девочкой, полностью погрузившись в полевую высокую траву.

— Просто не хочу никого видеть. — Нахмурив носик, ответила девочка и, всхлипнув слегка, прижалась к мужчине, ткнувшись носом в белоснежный рукав его рубахи. — Дядюшка Филин, скажи, почему люди такие злые? — спросила вдруг она, отстранившись от мужчин и принявшись набирать в пучок траву, соорудила новую куклу.

— Не знаю! — пожал он плечами в ответ. — Видно, это в них заложено природой. Остается только пожалеть их.

— Понятно. — Глубоко вздохнула девочка, продолжая сооружать новую куклу, еще одну, даже не заметив, как мужчина, поднявшись на ноги, пошел к домику.

— Здравствуй, Мира. — Тихо произнёс мужчина, проскользнув в небольшое помещение сквозь приоткрытую дверь. — Я скучал по тебе. — Подошёл он вплотную к женщине и протянул ей букет из полевых цветов.

— Не похоже! — хмыкнула в ответ Мира, положив букет на стол, продолжая мелко резать свежую зелень одуванчика.

— Ива меня дядюшкой называет. Почему? Ты ей так и не сказала, что я её отец? — немного начиная злиться, проговорил Филин, словно заставляя своей интонацией Миру отвлечься от своих дел и обратить на него внимание, поговорить. — И поставь, наконец, цветы в воду, они же умирают!

— Она бы, может, назвала тебя отцом, если бы ты появлялся чуть чаще, чем пару раз в полгода! — более грубо ответила Мирослава, положив нож на стол и достав с верхней полки кувшин, налила в него воды из большой деревянной бочки, что стояла возле выхода, и, пересекая комнату, слегка задела мужчину плечом, опустила стебли цветов в воду, поставив кувшин на столе у окна. — Ты обещал, что не покинешь нас! Ты обещал, что будешь заботиться и защищать нашу дочь, а сам исчезаешь! Я не хочу больше так жить. Понимаешь! — громко говорила она, стараясь сдержать свой голос, что желал перерасти в крик. — Если мы не нужны тебе! Если ты не хочешь жить с нами как с семьёй, любящей тебя всем сердцем, то уходи насовсем и не морочь голову! Я не девочка уже, я стабильности хочу!

— Я понял! — глубоко вздохнул он и, сильно обняв женщину, закопался носом в её светлые кудри. — Я совсем забыл, что значит человечность, что значит любить, забывая себя. Прости меня, родная! — еле слышно говорил Филин, поглаживая её волосы, словно успокаивая. — Я прошу тебя, дай мне два дня. Всего лишь два дня, и я приду к вам навсегда. Я назову тебя женой и никогда. Слышишь?! Никогда больше не уйду!

— Если бы ты знал, как сильно я тебя люблю! — вздохнула она, успокоившись, обвила мужчину руками. — Но, если ты