Улыбка на пол-лица - Шамхал Афлатун оглы Маниев

морально был готов покинуть родной дом на долгое время.

Ровно в семь утра я уже сидел в своем военкомате. С нами, молодыми и зелеными ребятами, провел небольшую беседу какой-то лейтенант. На вид лет тридцати, одет в серую, четко по канту, выглаженную рубаху с галстуком, темные брюки и ярко начищенные туфли. Он рассказывал, как стать хорошим солдатом и отличником по службе:

– Каждый солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, строго хранить военную и государственную тайну. Быть честным, правдивым, добросовестно изучать военное дело и всемерно беречь вверенное ему вооружение, боевую и другую технику, военное и народное имущество, – продолжал он громким голосом, – оказывать уважение командирам и старшим, соблюдать правила воинской вежливости и отдания чести.

Далее он подробно разъяснил, как достигается высокая воинская дисциплина.

В окнах аудитории показался зеленый микроавтобус.

– Выходим! Строимся в колонну по одному! – дал команду лейтенант.

Будущие солдаты, пребывая в небольшом хаосе, выбегали по одному во двор военкомата. После этого нас посадили в микроавтобус и направили в сборочный пункт. Несколько матерей, провожая стремительно отдаляющуюся машину взглядом, под гнетом тяжело давящих эмоций расставания с сыновьями, уже не в силах сдерживать плач, моментально залились слезами.

Сборочный пункт представлял собой громоздкое, серое, ровно оштукатуренное кирпичное здание советской постройки. Наружные стены увешаны агитационными, цветастыми плакатами на патриотичный манер. Армейский корпус наполнен нервными, шумными людьми, среди которых были офицеры, прапорщики, солдаты и гражданские. В здании – несколько помещений с высокими белыми потолками. Свежевыкрашенные ровные стены, увешанные плакатами, инструкциями и нормативами. Имелась там и комната для местных, служащих солдат. В ней было четыре ряда двухъярусных металлических кроватей. Так же находилась общая аудитория с несколькими длинными деревянными скамьями, расставленными одна за другой, здесь проводилась вводная лекция. Местный старший прапорщик посадил нас в эту большую аудиторию и приказал тихонько сидеть. Появился докладчик в звании старшего лейтенанта.

– Будете болтать – будете драить полы! – рявкнул громко старлей. – Не будете выполнять приказы, – осмотрел он нас всех внимательно, – будете косячить, тогда на каждого найдется зубная щетка да туалет обосранный!

В аудитории меж скамеек послышались тихие перешептывания.

– Тише, обезьяны! Всем молчать! – рвал глотку старлей.

– Обещаю – халяву словить хер получиться! Раз пришли – терпите!

Именно там, на лекции, или, скорее, это можно было назвать на «воспитании», из уст старлея я впервые услышал изощренный русский, первосортный армейский мат.

Еще «обезьяны»… Это слово сопровождало меня до самого конца службы. Время от времени оно весьма подходило к солдатам, в особенности, когда они бухали, дрались и так далее. Но не в этот момент. Сейчас «старлей» рвал глотку чисто для профилактики, учил нас, обкладывая всех извращенным, режущим уши матом.

Спустя несколько часов всех находящихся в аудитории людей разделили на группы. Затем ровным строем отправили на улицу во двор. Там за небольшими, расположенными четко в линию, деревянными столами, нас ждали «покупатели».

«Покупатели» – это офицеры, либо прапорщики, которые разбирали «нужных» для них солдат. «Нужных» они подбирали по личным делам, которые выдавал им военкомат.

Они сидели в ряд за столами и заполняли какие-то документы. Среди них были военнослужащие с морского флота, войск связи, министерства внутренних дел и так далее.

С большим нетерпением я ждал своего «покупателя», который должен был забрать меня в мои военно-воздушные войска. Да, я уже считал их своими. Те самые войска, которые находились рядом с домом, в области.

Вдруг я услышал свою фамилию и подошел к вызвавшему меня офицеру. Им оказался капитан третьего ранга. Это был человек лет шестидесяти, с короткими светло-каштановыми волосами и добрыми глазами темно-голубого цвета. В ровнёхонько причесанных волосах проступала добротная седина. Гладковыбритый, с прямыми чертами лица, по которому было видно, что это умный, принципиальный человек. На голове вальяжно, немного на бок, красовалась черная пилотка с крупной золотистой кокардой. На плотной фигуре морского офицера ладно сидели бледно-желтая рубашка с коротким рукавом и черные брюки с четко выглаженной, правильной стрелкой. Изящные, начищенные черные туфли заканчивали образ настоящего показательного офицера, по-моему, истинного образца для подражания.

В полном недоумении я присел на стул напротив «моряка». Началось своеобразное собеседование.

– Здравия желаю! – громко поприветствовал меня капитан.

– Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! – на выдохе, так же громко, ответил я.

Он изучал меня с каменным лицом. В его глазах читалась оценка.

– Сколько лет?

– Двадцать два.

– Смотрю, вышка есть? – рассматривая личное дело, спросил капитан.

– Да, – с легким шлейфом гордости ответил я.

– Думаю, подойдешь.

– Какие войска? – поинтересовался я.

– Пока не скажу, – отрезал капитан.

– А куда? В море? – вырвалось у меня.

– Посмотрим, – многозначительно ответил капитан.

– Что мне делать дальше? – с любопытством спросил я.

– Иди побрей голову. Забери форму, сапоги и подожди меня. Может, прихвачу еще кого, – ответил капитан.

Пока я искал того, кто меня «обреет», я думал о том, что передо мной сейчас был отличный человек. Таких людей в сборочном пункте я еще не встречал. Насколько я мог судить по мимолетному общению – настоящий офицер, не такой, которого я слышал несколькими часами ранее. И тут я начал понимать разницу в офицерском составе. Она была очень большая, как разница между небом и землей. Как позже я понял, есть «шакалы», а есть настоящие офицеры, каким и являлся этот капитан третьего ранга.

Блуждая по сборочному пункту, я случайно наткнулся на кубрик местных военнослужащих и, наконец, нашел своего «стригаля»:

– Обреешь? – спросил я, черпанув пальцами свои непослушные волосы.

– Давай, садись на стул, – показал на табуретку в конце кубрика «стригаль». – Ща я тя так обрею, у меня навыки – не хуже новозеландского овчара.

Пока меня брили наголо, я обдумывал свое «собеседование» – вспоминал, как капитан спрашивал у меня про образование, рассматривал меня, изучал, думал – брать или не брать, как я пытался узнать, в какие войска меня собираются забрать. Что же будет дальше? Остается только ждать.

После бритья, с новыми ощущениями на голове, я получил свою форму, сапоги и вещмешок, которые впоследствии сопровождали меня всю долгую службу. Получил ту самую форму, которую впоследствии сотни раз подшивал, штопал, которая в конце службы превратилась в желтоватую тряпку.

Одежду, которая была на мне, я сложил в громадный мешок. Обувь – в другой, не менее большой. Никогда я не видел таких больших мешков – тюфяков, полных одежды и поношенной обуви. Мне сказали, что одежду отправят домой. Примерно через час появился капитан в компании пары таких же, как я – лысых, «зеленых», не понимающих, что происходит, молоденьких ребят.

Нас, бритых парней в новенькой форме, посадили в старенькую, проржавевшую «буханку» и увезли в неизвестном направлении.

Сидя в машине, я думал о том, как сейчас мои университетские товарищи торжественно, в шикарных костюмах и модных платьях с улыбкой получают свои дипломы. Беззаботные, юные, полные жизни, они танцуют, пьют, любят… В