Тайный заговор Каина - Иоганнес Зиммель

- Вы правы, его работа, - поспешил подтвердить я.

- Но вам же нельзя в таком виде ходить по городу, мистер?!

- Неужели это так важно?

- Разумеется! - американец лихорадочно стал рыться в автомашине.

- Тут масса всякого хлама. - Он вылез из кабины, держа в руках небольшой отрезок тонкой проволоки. Я хотел было отказаться, но тщетно.

- Это займет совсем немного времени. Вот увидите, - уговаривал меня молодой американец.

С обезоруживающей улыбкой он продел проволоку сквозь лацкан, закрепил его на место и завернул конец. Мы стояли почти вплотную друг к другу. "Американцы всегда готовы оказать помощь, - подумал я, - и в этом они, пожалуй, выгодно отличаются от других наций. Впрочем, к черту всех этих доброхотов. Скорее отсюда!" Я поблагодарил незнакомца за оказанную услугу.

- Не стоит. Может вас подвезти?

- Вам же в обратную сторону.

- Ну и что из этого. Я могу развернуть машину.

- Я предпочитаю пойти пешком. Еще раз благодарю вас.

- О'кей! - он сел в машину и поехал.

Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду. Я быстро зашагал по мосту. Дойдя до половины длинного моста, я остановился и бросил в Нил ключ из отеля и коробку со снотворным. Здесь, на середине реки дул сильный восточный ветер. Как только я вышел на остров, я сразу же направился в андалузские сады. У ворот я остановился и огляделся. Убедившись, что за мной никто не следит, я быстро пошел по проспекту в направлении дворца короля Фарука.

Пальмы по обеим сторонам проспекта, словно сказочные существа, лениво перешептывались между собой при малейшем дуновении ветерка. Было два часа ночи. Я бежал изо всех сил с бутылкой виски в кармане. Участки леса, вплотную подходившие к обеим сторонам проспекта, местами были пронизаны темными тропинками. Я хорошо знал то место, где меня ждала Лилиан, и все же мне пришлось долго продираться сквозь кусты и дикие заросли, пока, наконец, я не увидел черный "мерседес" с выключенными фарами. Я вынул пистолет из кобуры, обмотал рукоятку носовым платком и, прячась за кустами, подошел к машине. Сильный ветер заглушал мои шаги. Подойдя к левой дверце машины, я осторожно приподнял голову и увидел Лилиан. Она сидела справа на переднем сиденье, пристально глядя на проспект. Она ждала меня согласно нашему уговору. Лилиан была одета в пальто из леопардовой шкуры. У нее были черные глаза с длинными ресницами, выдающиеся скулы, чувственные губы и широкий рот. Я был убежден, что она единственная женщина в мире, которую я страстно и безумно люблю, любил и буду

- 11

любить. Никогда прежде я не питал к ней столь пылких чувств как сейчас. Я выпрямился и рванул на себя дверцу. Увидев меня, Лилиан вздрогнула и едва не вскрикнула от испуга. Я проскользнул в кабину и сел за руль.

- Слава богу, милый, - тревожно сказала она. - Значит все в порядке. А я уже начала волноваться.

Я ударил ее рукояткой пистолета по голове. Удар был настолько силен, что она даже не вскрикнула. Затем она громко застонала. Я бросил пистолет, схватил ее за волосы и изо всей силы ударил кулаком в лицо. Свободной рукой я извлек свою бутылку виски и откупорил ее. Пальцами другой руки я зажал Лилиан нос. Она стала извиваться, жадно хватая ртом воздух. Я встал на колени между ее согнутыми ногами и вставил бутылку ей в рот. Она извивалась и дергалась, пытаясь освободиться. Ее пальто из леопардовой шкуры распахнулось, а зеленое шерстяное платье порвалось во многих местах. Бутылка стучала о ее зубы, виски стекало по лицу и шее, вымочив ее платье и мои брюки. Несмотря на отчаянное сопротивление Лилиан, мне удалось влить ей в рот виски. Ее тело сразу обмякло. Я вынул бутылку из ее рта. Она стала жадно глотать воздух. Лицо ее страшно исказилось и напоминало мне о той первой ночи, когда она, будучи в моих объятиях, часто и тяжело дышала в состоянии сладострастного возбуждения.

Казалось, прошла целая вечность. Больше всего меня поражало выражение лица Лилиан. Ее лицо всегда выражало самые утонченные душевные и физические муки. Неожиданно Лилиан слегка приподнялась. Я сразу же запрокинул ей голову и снова поднес бутылку ко рту. Она закашлялась и застонала. Я снова сжал ее ноздри и втиснул горлышко бутылки между зубами. Она снова стала извиваться, но силы ее были на исходе. Меня охватило беспокойство: может одной бутылки недостаточно? Вдруг она дернулась и уперлась головой в окно машины. Я сел за руль, бросил пустую, теперь, бутылку на дорогу и схватил пистолет.

Лилиан лежала с открытыми глазами, но я видел лишь белки ее глаз. Она что-то тихо бормотала. Косметика на ее лице размазалась, волосы спутались, платье порвалось.

Словно в бреду я услышал музыку. Звуки гитары, барабана и жалобный, печальный зов трубы. Я узнал нашу любимую с Лилиан песню. "Неужели я перенес столь сильное нервное потрясение, что у меня начались галлюцинации? Может я просто схожу с ума? Но нет. Я не потерял рассудок. Я услышал эту песню лишь потому, что я любил только одну Лилиан," - подумал я и ударил ее по лицу рукояткой пистолета. Она даже не шевельнулась. Через несколько часов она проснется, я пощупал ее пульс и успокоился. Я хотел было положить ее поудобнее на сиденье, но мне мешал багаж в задней части кабины. Негромкая музыка, печальный голос, поющий нашу любимую песню, снова напомнили мне о прошлом. "Все будет хорошо, Лилиан. Я не хочу убивать тебя. Говорят, люди убивают тех, кого любят, но я не хочу убивать тебя."

Она не просыпалась. В третьем часу ночи я завел машину, включил фары и поехал к мосту Семирамиды. Если полиция остановит нашу машину, то, несомненно, решит, что Лилиан просто напилась виски. Я скажу им, что везу ее домой. Ее голова слегка покачивалась. Я вел машину по кривой дороге, петлявшей в лесу. Она всего лишь пьяна. Моя Лилиан чрезмерно хватила виски. Запах виски пронизывал всю машину, взятую ею на прокат.

Стюардесса приветствовала нас на борту самолета на итальянском и анг

- 12

лийском языках. Затем она объявила, что мы совершим посадку в шесть вечера в римском аэропорту "Леонардо да Винчи". Стюардесса, молодая, весьма миловидная шатенка шла между рядами пассажирских кресел. В руке она держала список пассажиров. Весь экипаж самолета сменился в Каире. В салоне первого класса, помимо меня, сидели две пожилые японки в роскошных кимоно и седой министр-негр. Я был единственным пассажиром первого класса, севшим в Каире. Стюардесса, слегка поклонившись, улыбнулась.

- Герр Петер Хорнек?

- Вы удивительно догадливы.

- О, догадаться было нетрудно. Вы единственный немец, севший в наш самолет в Каире. Вы, ведь, немец, не так ли?

- Да, конечно.

- Чем я могу быть вам полезна, герр Хорнек?

- Я дам вам знать немного позже.

- Хотите что-нибудь почитать?

- Нет, благодарю вас, - ответил я и указал на газету, лежавшую на синем саквояже. - У меня есть что читать. - Она кивнула мне головой, улыбнулась и пошла дальше.

Я раскрыл газету "Штутгартер альгемайне цайтунг", по которой меня должен узнать сотрудник международного агентства новостей "Ассошиэйтед пресс сервис" или сокращенно Эй-Пи-Эс.

Два дня тому назад я звонил в частном порядке в каирское бюро этой газеты. Мне ответил приятный женский голос. Женщина на другом конце провода посоветовала мне купить именно эту газету, которая всегда есть в продаже в отеле "Империал".

- Мы не можем взять у вас материал в Египте, - сообщила она все тем же приятным голосом.

- Понимаю. А в самолете?

- В самолете будет наш человек, если вы сообщите каким рейсом полетите. Он будет держать в руках экземпляр партитуры Девятой симфонии Бетховена.

- Мою партитуру?

- Ту самую, которую вам вручили на торжественном вечере. Вот так.

- Но как она у вас оказалась? - растерянно спросил я. - Ведь я оставил ее у...

- Да, да, вы ее оставили у вашего друга Бориса Мински во Франкфурте.

- Ну и...

- А ваш друг Мински дал ее Гомеру Барлоу, когда узнал о ваших затруднениях, а тот в свою очередь, передал ее нам. Благодаря этой партитуре вам будет легче не ошибиться в нашем человеке.

Борис Мински и Гомер Барлоу. Мне было приятно слышать эти имена. Я не одинок, вот первое, что пришло мне в голову. Не одинок!

Телефонный разговор придал мне силы, я решил бороться и действительно боролся весьма успешно. Мой экземпляр всегда можно отличить - уникальное первое издание 1824 года в изящном кожаном переплете, с посвящением на титульном листе Его Величеству королю Пруссии Фридриху Вильгельму Второму. Но есть еще одна особенность, служащая надежным подтверждением того, что именно этот экземпляр я дал Борису Мински: в моем уникальном экземпляре бетховенской парти

- 13

туры Девятой симфонии с хором на текст оды "К радости" Ф.Шиллера была допущена опечатка, точнее, во второй строфе хорала оказалась пропущена строка "Все люди будут братьями тогда".

Основные события, оказавшие глубокое влияние на моего брата, Лилиан, Мински и меня, произошли в последние двадцать четыре дня. Я четко помню ту ночь в правлении нашего клуба, тот ужас и боль, которые охватили меня во время разговора по телефону. В считанные секунды я вспомнил о своем прошлом. Три недели и три дня, казалось, вместили всю мою жизнь. В каком-то смысле это было действительно так. Удача означала для меня возрождение. За эти двадцать четыре дня произошло столько ужасных событий.