Четвертая профессия Джорджа Густава - Дэвид Брин

Гамильтон улыбнулся.

— И как вы себя чувствуете в роли короля, доктор Густав? Насколько я могу судить, она оказалась куда сложнее, чем можно было представить… по крайней мере для монарха, который старается держать марку. Скажите, вы когда-нибудь задумывались о том, что было бы… что было бы, если…

— Если бы монархия сохранилась? Если бы я был наследником реальной власти, а не главой ритуального клуба? Конечно же, задумывался, мистер Смит, и не раз. Неужели вы полагаете, будто я начисто лишен воображения?

Покончив с последним автографом, Густав помахал собравшимся рукой и, повернувшись к Гамильтону, серьезно продолжал:

— Не знаю, как и почему во мне соединились гены всех этих августейших фамилий — это, конечно, произошло уже после того, как они утратили свою былую власть. Но могу сказать вам, к чему это привело. Во мне есть какая-то струнка, которая откликается на эмоции толпы. Я всегда чувствовал людей… да и андроидов тоже. По тестам я всегда получал самый высокий балл за лидерские способности и чувство справедливости.

— Да, я знаю. Вы пользуетесь популярностью как судья-любитель. Профессиональный суд ни разу не отменил ваше решение.

Густав пожал плечами.

— Итак, вопрос в том, унаследовал ли я свои способности от предков или все это — простое совпадение? Интересная тема для исследования! Хотя, как мне Кажется, теперь это не важно.

Подошел Фарел Купер и, коротко кивнув Гамильтону, обратился к своему патрону:

— Ваша Светлость, мы уже не укладываемся в расписание. Не угодно ли трогаться в путь? Ваш эскорт ушел далеко вперед.

Гамильтон усмехнулся. Он уже успел привыкнуть к манерам Купера. Густав поймал его саркастический взгляд и подмигнул.

— Ладно Гамильтон, поговорим позже Надеюсь, у меня еще будет возможность поведать вам, сколь много я почерпнул из вашего микросоциологического исследования Общества Бани и Подвязки.

Гамильтон почувствовал, что краснеет, и поторопился сгладить неловкость.

— Последний вопрос, доктор Густав. — Он повернулся в сторону толпы. — Что вы думаете о столь неожиданном росте симпатии к вам и вашему клубу? Во время этой поездки вас так тепло встречали в Орлеане и в других городах.

Густав нахмурился.

— Социолог — вы, Гамильтон, а не я.

— Но все-таки, как по-вашему, почему?

Густав вдруг посерьезнел. Он окинул взглядом толпившихся за ограждением людей, которые тянули шеи и принимались махать ему, как только он поворачивался в их сторону. Затем, посмотрев на Гамильтона, ответил:

— Мне кажется, они чувствуют себя усталыми, одинокими и оторванными от своего прошлого. Как ни прискорбно, наше общество не в состоянии дать им то, в чем они нуждаются. В нашу эпоху Всемирной Державы не все так счастливы, как, скажем, вы или я… Но, может быть, вам лучше самому разобраться в причинах и следствиях? Я ведь не специалист.

Подошел слуга, ведя в поводу чалого жеребца. Густав вскочил в седло. Нервное животное всхрапнуло и замотало головой, но робопсихиатр умело осадил его и успокоил, погладив по холке.

— Лично мне связей с прошлым хватает. Все, чего я действительно хочу, — это получить еще одну профессию. Надеюсь, вы меня поймете.

И, подмигнув на прощанье, он направил своего коня к ожидавшему эскорту.

Процессия миновала полпути к собору, когда Куперу наконец-то удалось поговорить с Густавом.

— Ваша светлость, — нахмурившись, начал камердинер, — простите за прямой вопрос, но не играете ли вы с огнем?

Густав пожал плечами и, улыбнувшись, помахал толпе. Конь под ним выступал уверенно и гордо.

— По-моему, нет, Фарел. В конце концов я ему не солгал. Все, что я сказал, — абсолютная правда.

Фарел Купер насупился.

— Этот парень вовсе не простак. Он может принять вашу откровенность за снисходительность и сумеет навредить нам, если захочет.

— Он не станет. — Густав усмехнулся. — Я доверяю Гамильтону, и ему незачем нам вредить.

— Надеюсь, вы правы, — пробормотал Купер, заслоняясь от очередного вихря розовых лепестков.

Толпа приветствовала их криками, расступаясь перед заунывным завыванием волынок. Густав махал публике в ответ и смеялся.

— Да не будьте же таким серьезным, Фарел. Со следующего понедельника вновь приступаем к Работе, а сейчас дайте мне насладиться даром предков!

— А если вам придется наслаждаться этим даром всю жизнь. Ваша Светлость?

— Прикусите язык!

— Да, монсеньор.

Эта игра была первой игрой в поло за время существования стадиона «Восточная Темза». Кроме того, это была первая игра, за которой наблюдали сто пятьдесят тысяч болельщиков, не считая многочисленных телезрителей. Профессиональные обозреватели, комментаторы-любители и умудренные опытом ученые мужи — все связывали возрождение этой почти забытой игры с растущей славой одного из игроков.

Человек, которого все ждали, появился лишь после того, как на поле вышел второй судья. Игрок гордо выехал на гнедом скакуне, понукая и без того нетерпеливое животное. В руке он сжимал древко флага. Толпа встретила его приветственными возгласами. Флаг был достаточно замысловатым. Гамильтон знал, что в его основу положен древний «Юнион Джек»: по углам красовались символы основных монарших дворов — хризантема, лотос, двуглавый орел и лилия.

Гамильтон наблюдал с трибуны, как на противоположную сторону поля, умело и грациозно управляя послушными лошадьми, выезжала и выстраивалась команда соперников. Матч начался.

Неожиданно один из игроков американской команды вырвался из массы сгрудившихся всадников и, ведя перед собой мяч, устремился к единственному защитнику английских ворот. За ним, с каждой секундой приближаясь к противнику, скакал Джордж Густав.

Сделав ложный выпад вправо, защитник попытался блокировать американца слева, но провести соперника не удалось. Ловко обойдя защитника, американец вышел на ударную позицию. Клюшка американца задела настигавшего его Джорджа Густава, и тот, получив удар в плечо, с глухим стоном упал на жесткий дерн.

Зрители как один поднялись со своих мест. По стадиону прокатилась волна испуга Врачи — профессионалы и любители, бросились на поле, к неподвижно лежащему капитану английской команды. Даже когда он зашевелился, перекатился на спину, а потом и уселся с помощью игроков своей команды, на многотысячном стадионе царило молчание, подобное гудению высоковольтных приводов. У Гамильтона непроизвольно сжались кулаки. Он попытался понять, в чем тут дело. Опасные падения, травмы случались и раньше, но никогда толпа не реагировала на них так остро.

Наконец долговязому капитану помогли подняться. Он высвободился из поддерживающих его рук и, повернувшись, помахал трибунам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});