Магнетизерка - Леонид Девятых

Отец лежал на полу в библиотеке, красный, с раздувшимися щекой и шеей, и вращал глазами. Завидев Андрея, он заворочался и промычал нечто нечленораздельное, тщетно силясь что-то сказать. Затем затих, вперив свой горящий взор на сына. Пахло уксусом и альтонскими каплями, кои камердинер считал панацеей от всех хворей и напастей, ибо однажды они помогли ему избавиться от лютого запора урины.

— Когда это случилось? — присел Андрей около отца, не спускающего с него взора.

— С полчаса тому, может, чуть более. Барин прошли в библиотеку, затем громко закричали, а когда я прибег, они уже лежали на полу, — сокрушенно ответил Ферапонт. — Я велел Лизке принести альтонских капель, и мы дали ему их выпить. Сам он не мог, и мы влили их ему в рот.

— За доктором послали?

— Семка побег. Чай, на обратном пути уже.

Андрей поднялся с корточек, и ему в глаза бросился раскрытый тайник в подлокотнике кресла, где хранилась «Петица». Так вот в чем дело! Отец прошел в библиотеку, открыл тайник, не обнаружил в нем «Петицы», и его хватил удар. Что же он наделал?!

Липкий холодный пот пробил его с головы до пят. Какой же он мерзавец! Это он виноват в том, что случилось с отцом!

— Я перенесу его на диван, — хрипло произнес Андрей и, наклонившись, поднял отца с пола, стараясь не встречаться с ним взглядом. Ферапонт устроил в головах подушку, и Андрей бережно, как ребенка, положил на диван отца. Тот по-прежнему неотрывно смотрел на него, и от его взгляда Андрею было так муторно и тяжко, что впору было завыть.

* * *

— Katalepsus, — немедленно констатировал доктор Сторль, открывая свой пузатый саквояж с лекарскими инструментами. — Почти полный паралич и онемение нервов.

— Как это понимать? — посмотрел на доктора Андрей.

— Нервы, сударь, это такие жилы или, для лучшего объяснения скажем, веревочки в теле людей, кои выходят от мозга и суть начало и чувствам, и движениям всякого человека. Они у вашего батюшки онемели, то есть не побуждают никаких телесных движений. Зато он совершенно не чувствует никакой боли.

— Это опасно? — с дрожью в голосе спросил Андрей.

— Поднимите его повыше, — вместо ответа произнес Сторль, — надо, чтобы он не лежал, а полусидел. И оголите ему грудь. Так, — добавил доктор, когда Андрей все исполнил, — теперь все выйдите из комнаты.

— Но…

— Я что, плохо изъясняюсь по-русски? А мне казалось, что за тридцать лет пребывания в вашей стране я вполне прилично научился говорить, — желчно произнес Сторль, не удосужившись даже повернуть в сторону Андрея голову. — Да, и пришлите ко мне, пожалуйста, горничную почистоплотней.

Нелидов и камердинер вышли. Прислав доктору горничную Лизку, встали у дверей библиотеки, думая каждый о своем.

Андрей горестно размышлял о том, что не будет ему прощения, если отец умрет. А старый Ферапонт, незаметно кося глаза на молодого барина, сокрушался, что ежели умрет старый барин — что, конечно, шибко жаль, — то молодому господину он станет не нужон, и отошлют его в дальнюю деревню доживать свой век, и ладно еще, ежели не придется христарадничать.

Более часа прождали вот так, подпирая плечьми стены, а когда Сторль вышел, кинулись к нему с вопросами.

— Ну, что? Как он?

— Плохо, — объявил доктор. — Он волновался в последнее время? Переживал за что-либо?

— Он много работал, — неопределенно ответил Андрей.

— Что ж, удары случаются и от этого. — Сторль как-то странно посмотрел на Нелидова и, будто решившись, сказал: — У вашего батюшки произошел разрыв кровяных жил и, возможно, образовалась внутримозговая опухоль. Положение весьма серьезное, посему я намерен собрать у вас вечером консилиум из наших ведущих врачей и хирургических операторов. Часов в пять пополудни вас не стеснит?

— Да боже мой, делайте все, что считаете нужным, только спасите отца! — мало не воскликнул во весь голос Андрей. — Прошу вас, помогите ему!

— Я сделаю все, что смогу, — заверил его доктор. — Покуда я пустил у него кровь из шейных жил и велел вашей горничной прикладывать к голове примочки из холодной воды, уксусу и нашатыря. Чуть позже надлежит сделать ему ножную ванну из теплой воды и затем обмазать его икры горчичным тестом. И постоянно поить его яичною водою с лимонным или клюквенным соком. Вы поняли меня?

— Понял, — почти по-военному ответил Андрей и с несвойственным для него выражением благодарности посмотрел на доктора. — Спаси вас Бог, сударь.

— Благодарить после будете, — нахмурился тот, — ежели мы вашего отца на ноги поставим.

— А это возможно? — с надеждой спросил Андрей.

Но доктор лишь покачал головой.

Ровно в пять пополудни в спальне Бориса Андреевича, куда перенес его Андрей после осмотра доктора Сторля, собрались, кроме доктора, еще четверо столичных светил врачебной науки, при орденах, лентах и прочих отличиях статских генералов. Более двух часов они разглядывали язык Бориса Андреевича, щупали пульс, трогали его шею и затылок и проводили, прости господи, аускультацию сердца и легких, а потом еще с час задумчиво бормотали на латыни заумные речения, то и дело поглядывая в сторону больного. Андрей волновался, как мальчишка, вслушивался в непонятные ему фразы, следил за выражениями лиц докторов и старался поймать их взгляды. Но сделать какие-либо выводы относительно положения отца было невозможно, светила явно темнили, скованные его присутствием, и в ответ на его вопросы только разводили руками. Однако скоро они забыли о нем, благо Андрей пересел в дальний угол и более ничем не обозначал своего присутствия. Положение отца постепенно стало проясняться, что, впрочем, принесло Андрею вовсе не успокоение, но боль и тревогу.

— А я говорю, что надо продолжать пускать больному кровь, ставя пиявиц к его вискам и почечуйным жилам, именно почечуйным, ибо он подвергся геморрагическому удару, — безапелляционно заявлял один из светил. — Это более действенно, нежели пускать кровь из ручных или ножных жил.

— Вряд ли, профессор, это ему поможет, — хмурился другой. — Положение больного таково, что надо в любую минуту ожидать ухудшения его самочувствия и, возможно, судорог и колик.

— Зря вы сомневаетесь. Я вот вам сейчас расскажу один случай…

— Мы должны до последнего бороться за жизнь больных, даже если они безнадежны.

— Верно, профессор. Вы абсолютно правы.

— Да кто ж спорит? Бороться за жизнь больных, даже если это не принесет никаких положительных результатов — наш долг.

— Господа, мне кажется, мы забыли о промывательных. Это просто необходимо.

— Сомневаюсь я в необходимости промывательных и последующего вслед за этим выпоражнивания, мой дорогой профессор. Больной и так на грани жизни и смерти, а тут еще этакие добавочные потрясения. Господину Нелидову нужны полный покой и неотлучная сиделка, дабы наблюдение за ним было неукоснительно постоянным. Опасность для жизни, конечно, существует, но при надлежащем уходе и впускании через известное отверстие в теле лекарств и пищи посредством клистирной дудочки надежда на выздоровление вполне реальна и осуществима.

— Зря вы сомневаетесь. У меня вот был случай…

— Главное, не дать больному простудиться. В его состоянии, как мы знаем, весьма легко схватить простуду, а с ней и пневмонию. Пневмония его убьет, — глубокомысленно произнес один из профессоров.

— Да он и так умрет, безо всякой пневмонии. Следует признать, господа, что врачебная наука покуда не в состоянии справляться с подобного рода заболеваниями.

— Так значит, у меня был случай…

— В Малороссии невладение членами и даже полную каталепсию с отличным успехом лечат муравьями.

— Прошу прощения, профессор, как это — муравьями?

— А так, дорогой коллега. Идут в лес, насыпают живых муравьев вместе с их гнездами в мешки, ежели поражено все тело, либо наволоки, если, к примеру, не двигается рука или нога, и надевают потом эти вместилища вместе с муравьями на пораженные члены или все тело. Завязывают плотно, чтобы муравьи не могли расползтись, и не снимают два или три дня. Муравьи ползают по членам, кусают их, и эфирно-летучее начало, коим изобилуют эти животные, производит столь сильное возбуждение в теле, что больной начинает потеть, как от сильного жару в парной бане, после чего онемевшие члены понемногу начинают двигаться. Так можно повторять по нескольку раз, с перерывами, конечно.

— Вы прелагаете советовать господину Сторлю лечение муравьями?

— Я ничего не предлагаю, я только констатирую, что подобный факт существует.

— Господа, касательно промывательных и принудительного выпоражнивания, у меня был случай…

Врачебный консилиум окончился только часам к девяти. Когда светила, наговорившись и получив внушительные гонорары, ушли, доктор Сторль обратился к Андрею: