Колесница Гелиоса - Евгений Санин

— Выучу, отец! — закричал Диокл и умоляюще заглянул Эвбулиду в глаза. — Только и ты мне потом расскажешь про этот самый тр… триумф, ладно?

— Ладно…

— Честно?!

— Слово воина! — кивнул Эвбулид и, увидев, как осветились щели в дверях, ахнул: — Армен, быстро лутерий[14] мне и гиматий! Гедита, где завтрак? Разве ты не видишь — солнце встает: мне давно уже пора на агору![15]

2. Главная площадь города

Позавтракав, как обычно, кусочками хлеба, смоченными в вине, Эвбулид принялся за утренние возлияния домашним богам.

Он подошел к очагу, считавшемся алтарем богини Гестии, плеснул в его сторону несколько капель вина. Повторил заведенный предками обряд в кладовой перед нарисованной по бедности прямо на стене фигуркой Зевса-Ктесия, умножителя богатства.

Не забыл и Гермеса. Его терракотовая статуэтка с таким же дешевым алтариком стояла в нише за дверью. Шепнул ему:

— Ниспошли мне удачу! Помоги купить на десять мин трех крепких рабов, и я поставлю тебе дорогую бронзовую статуэтку, куплю мраморный алтарь, принесу в жертву мясо лучшего поросенка, какого только можно будет сегодня найти на агоре!

Бог молчал.

Эвбулид внимательно изучал вылепленное из красной глины лицо, ждал, не будет ли ему какого-нибудь знака.

Внезапно солнечный луч пробил тучи, скользнул по открытой двери и упал на статуэтку.

Лицо Гермеса тронула загадочная улыбка.

— Гедита! — закричал Эвбулит. — Сюда! Скорее!

— Что случилось? — подбежала встревоженная жена.

— Боги услышали нас! Смотри!!

Эвбулид протянул руку туда, где мгновение назад сияла улыбка Гермеса. Но солнце уже нырнуло в тучу. На него смотрело безучастное лицо дешевого глиняного бога.

Эвбулиду стало не по себе. Он с трудом заставил себя улыбнуться. Конечно, Гермес хитрый и коварный бог, недаром он покровительствует купцам, ворам и обманщикам. Но разве устоит он перед почетом, которым окружат его в этом доме в случае удачи, перед ароматом самого жирного поросенка агоры?

Немного успокоив себя, Эвбулид взял посох, без которого ни один уважающий себя афинянин не сделает на улице и шагу, и вышел из дома.

Армен с пустыми корзинами, вздыхая, поплелся за ним следом.

Несмотря на ранний час улицы города были многолюдны. Афиняне привыкли начинать день с рассветом. Как и Эвбулид, они были жадными до свежих новостей и такими жизнелюбами, что не могли подарить лишний час даже приятнейшему из всех небожителей, сыну бога сна Гипноса-Морфею.

Франты в вызывающе пестрых одеждах и отделанных серебром полусапогах, щеголи с длинными, аккуратно уложенными волосами, лохматые философы, атлеты с короткими стрижками, инвалиды и путешественники в шляпах, — казалось все население Афин уже вышло на улицы. Большинство из них тоже торопились на агору.

Путь к этой главной площади города начинался для Эвбулида с узкой, кривой, донельзя загаженной мусором и помоями, улицы. Омерзительный запах застоялых луж вынуждал обитавших в районе Большого водопровода владельцев частных домов, ремесленных мастерских, лавок затыкать носы и, забывая о правилах приличия, прибавлять шагу.

Дорога круто пошла в гору, на Рыночный холм. Армен стал заметно отставать, тяжело дыша и припадая на правую ногу. Эвбулид собрался поторопить его, но чувство вины перед этим немощным рабом, остановило его.

Как не спешил Эвбулид оказаться на агоре в числе первых покупателей, он пошел медленнее, подлаживаясь под шаркающие шаги Армена.

Когда они, наконец, достигли границы агоры, все пространство перед ней, насколько хватало взгляда, было запружено народом.

Озабоченные граждане и праздные зеваки, путешественники и неприступные римские ростовщики, останавливаясь у лавок менял, толкаясь и споря, направлялись к нужным рядам.

Миновав большой, грубо отесанный камень с надписью «Я — пограничный камень агоры», Эвбулид разменял крупные монеты на мелочь. Не задерживаясь, пошел дальше.

По пути его то и дело окликали бесчисленные приятели, безденежные афиняне, с которыми он обычно стоял у границы агоры, рассматривая статуи богов и толкался перед главными зданиями Афин: Советом, храмами, архивом, судом.

— Эвбулид, идем с нами к Пестрому портику! Послушаем философов!

— Пошли посмотрим, кто судится сегодня!

— С нами, с нами, Эвбулид!

— Не могу! Некогда… — улыбаясь, разводил руками Эвбулид. — Надо купить… кое-что к обеду!

Ему хотелось сообщить знакомым за чем он пришел сегодня на агору, но мысль, что приятели нахлынут к нему вечером останавливала его. Он мысленно увидел недовольное лицо Квинта и зашагал дальше, провожаемый недоуменными взглядами.

Так он дошел до начала рыночной площади, и она вовлекла его в свой водоворот, оглушила многоголосым шумом, яростным торгом, опьянила запахом острых приправ, жареного мяса, духмяного хлеба. Отовсюду слышались зазывные крики:

— Колбасы! Горячие колбасы!

— Мегарский лук!

— Чеснок! Клянусь Олимпом, не встретите на агоре злее чеснока!

— Купите кардамон! Кто забыл купить кардамон?

Отмахиваясь от назойливых продавцов, сующих товар прямо в лицо, Эвбулид первым делом отправился к мясному ряду. Чтобы попасть туда, ему пришлось как следует поработать локтями, пробиваясь через плотные толпы отчаянно торгующихся афинян.

— Семь драхм — и этот товар твой! — кричали с одной стороны.

— И ты утверждаешь, что твой чеснок зол, как Зевс в гневе? — возмущались с другой. — Лжец! Он же сладкий! Гляди, я ем его, словно спелое яблоко!

— Пять драхм!

— Так уж и быть — шесть с половиной… И учти, даже если передо мной встанет сама Афина, я не сбавлю больше ни обола!

— Э-э! Положи чеснок, так ты съешь весь мой товар!

— Вор! Держите вора!!

Помятый и вспотевший, словно побывал в термах, Эвбулид, наконец, выбрался к полотняным палаткам, источавшим запах парного мяса и свернувшейся крови. Внимание его привлек огромный заяц, привязанный к концу длинной палки, которую держал на плече долговязый крестьянин.

«Ну и зайчище»! — восторженно подумал Эвбулид, но по привычке сбивать цену, как можно небрежнее спросил:

— И сколько ты просишь за это жалкое животное?

— Жалкое?! — изумился крестьянин. — Помилуй, господин, это же не заяц, а целая овца! Он бежал от меня быстрее ветра!

— Эта и видно — ты совсем загнал его! — не отступал Эвбулид, трогая зайца и убеждаясь, что в нем, как в хорошем поросенке, на два пальца жиру. — Или признавайся, ты, наверное, нашел его в кустах, подыхающим от голода, а теперь предлагаешь честным покупателям?

— Да я и прошу за него всего три с половиной… даже три драхмы! — сник крестьянин.

— Целых три драхмы?! — деланно изумился Эвбулид.

Мысленно он обругал себя, что никак не может отделаться от старых привычек, недостойных его нынешнего положения. Но вслух сказал:

— Полторы еще куда ни шло…

Крестьянин завертел шеей, высматривая более сговорчивых и денежных покупателей, но хорошо одетые афиняне толкались либо у лавок со свининой, либо спешили покупать рыбу.

— Ну ладно! — нехотя уступил он. — Пусть будет две драхмы…

— Полторы! — проклиная себя в душе, стоял на своем Эвбулид.

— Накинь хотя бы обол!

— Сбавить могу!

— Ладно! Грабь… — воскликнул крестьянин, которого дома ждали неотложные дела на весенних полях.

Эвбулид тут же отсчитал ему девять медных монет и кивком головы приказал Армену положить зайца в корзину.

Ловко торгуясь с простодушными крестьянами, он купил мясо, свиных ножек, козьего сыра, масла. В овощном ряду загрузил Армена репой и яблоками. Здесь его застали удары колокола, возвещавшие о прибытии новой партии рыбы, и вместе со всеми покупателями агоры он заспешил к рыбному ряду.

В этом самом шумном и многочисленном ряду уже важно расхаживали рыночные надсмотрщики — агораномы, следившие, чтобы торговцы не поливали рыбу водой, а продавали ее быстрее.

Здешние купцы в отличие от всех других, были хмурыми и неразговорчивыми.

— Это моя рыба, и цена моя! — только и слышалось кругом. — Ступай дальше!

— Ничего! — огрызались афиняне, — посмотрим, что ты запоешь, когда твоя рыба начнет засыпать!

Но рыба успевала перекочевывать из осклизлых ящиков в корзины покупателей задолго до того, как ей уснуть.

Нигде в мире не любили рыбу так, как в Афинах, предпочитая ее всем остальным продуктам. И сколько бы ящиков не привозили ежедневно на агору с Эгейского и Внутреннего морей и даже Эвксинского Понта[16], разбиралось все до мельчайшей рыбешки.

Если бы не запрет агораномов, то эти надменные торговцы были бы самыми богатыми, а афиняне — самыми бедными людьми на земле.

И тем не менее Эвбулиду удалось выгодно поторговаться даже здесь. Поистине этот день был счастливым для него!

Довольный, он проследил, как в корзину шлепнулись морские ежи, сверкающий тунец, жирный эвксинский угорь и несколько кровяных крабов.