Россыпи монпансье - Алексей Кононов

Со временем кладбище расширялось, оставляя на завоеванной территории холмики с крестами и памятниками – следы борьбы не на жизнь, а на смерть. И вот уже дом с прилегающей территорией оказался в полном окружении. Казалось, что смерть в этой битве побеждает. Но жизнь стояла на своем: в доме ссорились и мирились, грустили и смеялись, рождались дети, внуки. Да и рядом с домом звучала не только траурная музыка, но и бесконечные пересуды, ссоры, ругань и смех.

Каждое утро к воротам городского кладбища как на работу приходили несколько женщин. Летом столбик термометра зашкаливал за отметкой в сорок градусов в тени. И солнце, словно великий судья, подводило итог человеческого бытия, безжалостно высасывая соки из цветов и неокрепших деревцев, посаженных рядом с надгробиями, превращая их высушенные мумии. По состоянию растений на могилах можно было судить о пройденном пути их постояльцев: чем ярче была жизнь человека и крепче память о нем, тем ярче и свежее цветы; выгоревшая трава и выцветшие бумажные венки были уделом скудных и одиноких душ. Но память требует постоянного материального подтверждения в виде живительной влаги. Поэтому родственники усопших часто договаривались с женщинами об уходе за могилками. За три рубля в месяц последние поливали цветы и деревья, таская воду ведрами из речушки, протекавшей недалеко от церкви, своим стремительным течением разделяющей кладбище на две половины. Их так и называли – поливальщицы.

Антониха была в этой команде на правах предводителя. Вообще-то, звали ее Людмилой Антоновной, но в обращении все называли ее уважительно и подобострастно Антоновной, а за глаза – просто Антонихой. Ее злого языка откровенно побаивались. Глуховатая, с голосом, больше похожим на оглушительный скрежет проржавевших металлических дверей, она задавала не только тему, но и тональность обсуждения объекта. Любимое ее выражение «чистое дело» означало, что ее мнение окончательное, всеобщему обсуждению не подлежит, и должно быть принято всеми на веру. За ней всегда оставалось последнее слово.

Попасть на язык поливальщицам, мог кто угодно: хоть умерший, хоть живой человек. И не известно, кому из них было страшнее. Вернее известно. Поэтому, умершие находились перед живущими в более выгодном положении.

Поливальщицы, приходившие на кладбище первыми, удобно устраивались на отполированной временем деревянной скамье, оставляя незанятым место в центре для предводителя, остальные рассаживались полукругом на ведра, вложенные одно в другое. Так сидеть они могли часами. Больше всего Саньку удивляло и поражало умение сидеть на ведрах, не переворачивая их вверх дном. Попробовав раз сесть подобным манером, и провалившись в ведро по самые уши, Санька навсегда отказался от подобной затеи. Но видевшие этот трюк женщины подняли его на смех, отпуская обидные шуточки. Естественно, больше всех усердствовала Антониха.

Честно говоря, Санька недолюбливал Антониху, и старался при любом удобном случае это продемонстрировать. Между ними существовала не то чтобы открытая вражда, но мелкие партизанские выпады совершались в отношении друг друга постоянно. Любимым Санькиным делом было, подобравшись к старухе сзади, аккуратно вставить куриное перо в седой наболдажник волос, скрепленный кривыми шпильками. Остальные поливальщицы в душе поддерживали Санькины выходки, поэтому лишь хитро улыбались. С пером в голове Антониха походила больше на вождя кровожадного племени людоедов. А еще бывало, незаметно прицепит подол широченной юбки прищепкой к поясу, и назад, в кусты. Потом со всех ног домой: дверь на замок, к окну за занавеску. Начиналось томительное ожидание.

Не понимая наступавшего в такие мгновения веселья среди товарок, Антониха приходила в ярость, поливая, словно из ведра, замысловатыми выражениями всех сидящих, их родителей, мужей, а иногда и всю родню. После этого с гордым видом вставала и удалялась на променад в полной тишине.

По истошным крикам «Ах, стервец, дождешься у меня. Я те ноги-то повыдиргаю, ядрит твою мать в кочерыжку» Санька понимал, что нашелся-таки «добрый человек», открывший глаза на нелепый вид старухи.

В отличие от других поливальщиц, Антониха не пила вина на чужих поминках и похоронах. Но иногда, по большим праздникам, ее замечали изрядно подвыпившей. Тогда ее трубный голос разносился витиеватой матерщиной по всему кладбищу. В такие моменты бабушка, жалевшая Антониху, оставляла последнюю ночевать в доме, стеля ей постель в кухне на полу. Санька неоднократно подкрадывался с тюбиком зубной пасты, надеясь отомстить лежавшему без чувств врагу. Но то его отпугивал оглушительный храп, то бдительность бабушки, не желавшей бесчинств на своей территории.

Однажды, на праздновании Дня Победы, Санька увидел пьяную Антониху в парке. Она стояла рядом с самым завораживающим и притягательным из всех других аттракционов – летающими по «мертвой петле» самолетами. Один Санькин друг как-то рассказывал, что мертвой, эту петлю назвали из-за того, что больше половины осмелившихся полетать на этих самолетах поумирали прямо в воздухе. И что последний раз такое случилось, чуть ли не на прошлой неделе.

Двигатели на этих самолетах были настоящие, работавшие на керосине, и ревели так, что слышно было далеко до подхода к парку. Вращавшиеся на огромной скорости винты были одеты, словно вентиляторы, в проволочные кожухи. От одного взгляда на них по спине начинали беспорядочно бегать мурашки. Рядом с самолетами находилась парашютная вышка, откуда иногда прыгали смельчаки.

Кто знает, какая муха укусила в этот день Антониху, только потянуло ее на рисковые приключения. Видимо, посчитав для себя подъем по железной лесенке на вышку делом непосильным, она остановила свой выбор на ревущем истребителе. То, что это был именно истребитель, Санька нисколечко не сомневался. Он и сам ждал того момента, когда подрастет, и ему разрешат забраться в кабину, пристегнуться перекрещивающими ремнями с защелкивающимися пряжками, и прокатиться с ветерком вверх головой. Или вниз головой – Саня постоянно путал эти слова. Так вот, Антониха пыталась убедить парня, заведовавшего аттракционом о серьезности своих намерений в деле покорения воздушных просторов Она долго что-то говорила, отчаянно жестикулируя руками. Но из всего сказанного, Санька услышал только последнее выражение: «Чистое дело!».

Конец ознакомительного фрагмента.