Моя. Чужая. Беременная - Ольга Висмут

на дверь палаты, за которой осталась моя головная боль. Семь дней. У меня есть семь дней, чтобы решить, что с ней делать. А пока вернемся к насущным делам.

2. АСЯ

Лежать в больнице, оказывается, самое нудное занятие из всех, что можно представить. Я только и делаю все время, что лежу, смотрю в потолок, борюсь с головокружением и тошнотой и попутно пытаюсь вспомнить о себе хоть что-то.

Лечение, назначенное Петром Алексеевичем, помогает. Головные боли постепенно стихают, с ними уходит шум в ушах и головокружение. Но меня все равно тошнит. По утрам. Врач говорит, это симптомы беременности. Только память не возвращается. Я по-прежнему не помню о себе ничего...

На третий день меня отключают от капельниц. Теперь я могу сама подняться и принять душ, хотя приходится делать это под присмотром сердитой нянечки. Та помогает, но ворчит, что вот таких прытких, как я, дольше всего в больнице и держат. А что делать, если кругом одни больничные стены и телевизор с мелодрамами.

– Лежать тебе надо, девонька! Вон, муж твой такого бугая под дверями оставил, боится, видимо, чтобы с тобой ничего не случилось!

Мне становится любопытно, что там за бугай и от кого меня охраняет? Я ради такого дела даже топаю к двери, хотя покачиваюсь на каждом шагу и цепляюсь за стену.

Но едва открываю ее, как на пороге вырастает двухметровый трехдверный шкаф. Он заполняет весь проем и впивается в меня бесстрастным колючим взглядом.

– Куда? – выдает амбал, осмотрев меня сверху донизу и обратно.

Я невольно пячусь.

– З-здрасте…

Лицо амбала немного смягчается.

– Возвращайся в постель! – говорит он более мирным тоном. – Максим Николаевич приказал присматривать за тобой и никуда не выпускать.

Последние слова заставляют меня насторожиться.

– Как это не выпускать? Из палаты или из больницы?

– Вообще.

– И на каком основании? Он мой муж?

Амбал отводит глаза и сопит.

Вместо него отвечает подошедший доктор:

– А на таком, что Максим Николаевич оплатил ваше лечение. Он за вас отвечает.

Я возвращаюсь в кровать, терплю осмотр и пытаюсь разговорить врача насчет Макса. Но мне мешает присутствие Ниночки. Эта медсестра такая же неизменная при Петре Алексеевиче, как его бейджик.

– Извините, – в конце концов говорит врач, поправляя очки, – но я знаю только, что Максим Николаевич доставил вас в нашу клинику. И что он единственный, кто интересуется вашим здоровьем.

– А больше никто?

От этой мысли сердце сжимается. Неужели меня не ищут? Или некому искать…

– К сожалению.

Врач ждет, пока медсестра снимет бинты. Он осматривает мою голову, осторожно нажимая в разных местах. Спрашивает:

– Болит? А здесь? А вот так?

Пытаюсь прислушиваться к своим ощущениям. Да, болит, но намного меньше.

– Отлично, хороший прогресс. Такими темпами мы вас и правда выпишем к понедельнику.

– А сегодня какой день?

– Вторник. А доставили вас в ночь с субботы на воскресенье, – добавляет Петр Алексеевич, предвосхищая мой вопрос.

– Вы говорили семь дней на лечение, – вспоминаю. – В понедельник будет девятый…

– Мы не выписываем по выходным.

– Почему?

Он скупо улыбается:

– У врачей тоже должен быть выходной.

Я снова остаюсь одна, и так день за днем. В четверг после обхода в дверь аккуратно стучат.

Сердце подпрыгивает в груди: неужели?!

– Входите! – кричу.

Дверь открывается, на пороге топчется все тот же амбал. Мнет в руках какой-то пакет.

– Вот, Максим Николаевич передал. Тут фрукты.

Улыбка сползает с моего лица.

– Ага, – разочарованно вздыхаю, – поставь на тумбочку. А как тебя зовут? Можно на “ты”?

А почему нельзя? Он же мне “тыкает”!

 Мужчина оставляет пакет в указанном месте, бросает на меня странный взгляд и уходит.

Какие мы неразговорчивые!

В пакете оказывается экзотический набор. Мандарины, апельсины, яблоки и бананы. А еще двухлитровый пакет с соком.

Лучше бы он мне трусы прислал! Или думает, что мне и без них хорошо?!

В клинике кормят сытно и вкусно, несмотря на то что вся пища на пару. Так что я от голода не страдаю, а вот отсутствие нижнего белья доставляет массу неудобств. Или меня нарочно без трусов держат, чтобы не сбежала?

Сердито вгрызаюсь в яблоко.

Этот Максим Николаевич…

Ни разу ко мне не пришел!

Взгляд невольно перемещается на след от кольца.

Еще одна загадка. Максим так и не сказал, знакомы ли мы, хотя и отрицать этого тоже не стал. Но врач назвал его моим мужем. А след от кольца очень четкий, будто я носила его несколько лет и только недавно сняла.

Может, мы с Максом поссорились перед тем, как я под машину попала? А что, вполне логично. Поругались из-за какой-то ерунды, я вспылила (с беременными это часто бывает) выскочила на дорогу и…

Даже платье, в котором меня привезли, вписывается в эту гипотезу. Симпатичное платье, шелковое, цвета бордо. А еще тапочки. Обычные домашние тапочки. Белье с меня сняли и, видимо, выбросили, а платье и тапочки почему-то оставили. Может, на память?

Смеюсь над своими мыслям.

Перепробовав все, что было в пакете, иду к дверям. Приоткрываю. На пороге тут же вырастает амбал и преграждает мне путь.

– Я не собираюсь никуда убегать, – успокаиваю его. – Передай Максиму Николаевичу от меня “спасибо”. Все очень вкусно.

Тот подозрительно хмурится и молчит.

Вздохнув, закрываю двери. Слышу сквозь тонкое полотно, как мой надсмотрщик говорит, видимо в трубку:

– Да, передала “спасибо”... Все понял.

Проходят пятница и суббота. Безымянный амбал каждый день доставляет передачки от босса. Надо бы трусы у него попросить, но… я стесняюсь.

В конце концов не выдерживаю. Врач говорит, что я быстро иду на поправку, скоро меня выпишут. Но не могу же я выйти из больницы голышом?!

Прошу у нянечки ручку и лист бумаги. Руки плохо слушаются, будто забыли, как писать, но буквы-то я помню! Нетвердым почерком вывожу кривые строчки. Складываю записку несколько раз, сую в ладонь охраннику и, глядя ему в глаза, говорю:

 – Отдай Максиму Николаевичу. Только сам не читай! Обещаешь?

У него брови взмывают вверх. Смотрит на меня как на букашку, потом нехотя цедит:

– Передам.

– И не читай! – повторяю.

Этот гад захлопывает дверь у меня перед носом.

Слышу, как он шелестит, разворачивает бумажку. Потом раздается голос:

– Максим Николаевич, тут дело такое… Наша потеряшка просит купить ей трусы.

Кажется, он гремит