Хорошая девочка. Версия 2.0 - Дора Шабанн

и будет. Вы не обращаете на эти мелочи внимания, а найдется кто-то, кто обратит. И поедет твоя Лада Юрьевна в Сибирь, рукавицы шить.

Отбросив ни в чем не повинный стул, на который даже не успел приземлиться, негодующий и матерящийся сквозь зубы ребенок умчался к себе в комнату.

А я еще полчаса сидела в кресле и наблюдала за мерцающими огоньками новогодней гирлянды, украшающей стену в коридоре и заканчивающей свой бег на кухонном окне. Там мигающая полоска перетекала в сетку, висящую здесь круглый год поверх римской шторы. И утешали меня эти живые цветные огоньки хоть слякотной продуваемой всеми ветрами весной, хоть душным влажным одиноким летом, хоть промозглой стылой и сопливой осенью. А зимой светить любой уважающей себя гирлянде по статусу положено, вообще-то.

Она и светит.

А я сижу.

Хотела бы подумать, прикинуть, что делать, поразмышлять о вопросах морали, ан нет. В голове только новогодние песни крутятся. И ни одной здравой мысли.

Старею.

Глава 5

Хитросплетения сложных семейных взаимоотношений

'И, кажется, будут для нас бесконечными

И страсть, и взаимность, и вера, и дом…'

Анна Островская

Рабочая неделя неслась лавиной, а я как погребенный под ней лыжник: лечу ослепшая неведомо куда и не совсем живая, но с надеждой на лучшее. А так сплошная голова-ноги-голова. И снег.

Кроме рутины ВУЗа, подковерной грызни на кафедре и в ректорате, у меня есть еще подозрительное затишье в болотце дома.

Два самых близких мне человека своим поведением очень сильно настораживают.

Во-первых — супруг, давным-давно преподающий только по субботам, зато с восьми утра и до восьми вечера, а всю рабочую неделю рулящий одним из крупных ТЦ в пригороде Северной Столицы. Мужик в шестьдесят лет, педагог и управленец в одном лице — тот еще подарок судьбы. Но эта перспектива была понятна даже тридцатилетнему свежеиспеченному кандидату технических наук в моем лице перед свадьбой. И да, я адекватно оценивала свои силы, когда принимала решение вписаться в этот блудняк с браком и семейной жизнью.

Но сейчас вдруг что-то сломалось в обычной нашей схеме взаимодействий. Впервые за десять лет я слышу какие-то посторонние шумы в работе родной семейной системы. Какой-то лишний то ли скрежет, то ли свист.

Опасно.

Я не люблю перемены.

Но жить и не понимать, что происходит вокруг я, пожалуй, не люблю еще больше.

Во-вторых — пасынок, хотя уже давно просто «сынок», обитающий на одной со мной территории и не позволяющий расслабиться задолбавшемуся «доценту в юбке» даже дома. Ребенок сей пребывает в переходном возрасте с девяти лет и завершения этого процесса объективно ждать в ближайшее время бессмысленно.

Руслан в любви. Ослик в постоянном недовольстве жизнью, людьми и мироустройством в целом. Он обижается на пустом месте на всех без разбору, внезапно истерит без повода или уходит в глухую оборону там, где ты ожидаешь активного наступления.

Мозги мои от всего этого молодежного разнообразия сворачиваются в замысловатый крендель. И усыхают.

А еще он приходит поговорить.

Это, на самом деле, искупает весь предыдущий трындец. Но тревога меня не отпускает даже после задушевных бесед. И сил, увы, становится все меньше.

Знайте, если кто-то скажет, что жизнь без пары тройки младенцев или младших школьников в семье есть рай, синекура и сплошной праздник — можете смело… убить его. За лжесвидетельство.

Вот опять двадцать пять.

Не дано мне тихо-мирно приготовить вечером пасту, а ведь я именно за неё взялась, чтобы не заморачиваться. Так, на скорую руку накормить вечно голодных.

Пока я спокойно обжариваю фарш, Руслан, традиционно растрепанный, влетает в кухню. Бросает на стол смартфон. Фыркает. Значит, только что говорил с матерью.

Сердит.

Наливает себе морс.

Сопит.

Всем организмом олицетворяет негодование и неодобрение.

И вдруг выдает:

— Я не понимаю, как мои предки вообще сошлись!

Что тебе сказать? Как я думаю, или корректно?

Задумчиво помешиваю в сотейнике мясо с добавленными минуту назад овощами:

— О, здесь все просто. Саше в тот момент стукнуло сорок, у него кризис среднего возраста. На молодежь потянуло. Лере двадцать как раз. Она у него секретарша. Служебный роман, — лаконично, доходчиво. Чистая правда, между прочим.

Добавляю кипятка в почти готовый соус и закрываю крышку. Оборачиваюсь к подозрительно молчащему ребенку.

И удивляюсь, потому как выводы из моих слов детка делает неожиданные. Вернее, сворачивает мыслью не в ту степь:

— Фига се. То есть тебе тут сорок стукнуло и что? Ты теперь на молодых парней заглядываться будешь?

— Ой, ха-ха, уморил. Смешно, Рус, правда, — тихо шиплю, ибо сливаю макароны и боюсь ошпариться. Ну и вспоминаю фактуру своего аспиранта. Заглядываться, безусловно, можно, но не мне же?

— Ма, а ты зачем за отца вообще замуж-то вышла? Неужели любила вот прям так сильно? — искреннее недоумение и осуждение на лице подрастающего чада — оно того, дезориентирует. Сразу начинаешь думать — а и правда, зачем? Или: ой, стыдно так ребенка разочаровать… и прочее в духе «девочки с комплексом отличницы».

Что делать?

Посопеть, потереть бровь, взлохматить лохмы и себе, и сынке.

Помешать лопаточкой в сотейнике.

Еще потереть бровь. Ну, и лоб заодно.

Еще помешать.

Соус готов.

Макаронные изделия из твердых сортов пшеницы тоже.

Можно было бы садиться ужинать, но нет же. Беседа.

— Ну, ты ведь знаешь, у меня с чувствами сложно. Баба Вера говорит, что я эмоциональный инвалид, — прикроемся матушкой.

Должна же и она приносить пользу.

Хоть какую-то.

Хоть когда-нибудь.

— Баба Вера меня не любит, но не забывает воспитывать, — звучит уже равнодушно, но для меня по-прежнему неприятно и болезненно.

— Это у нее со всеми так, — стремлюсь и ребенка успокоить, и маман в «белое пальто» нарядить. Матушка моя, Вера Павловна, не образец для подражания, но это мать. Уважение ей и почитание.

Руслан продолжает ковырять меня своим любопытством дальше:

— И с тобой?

— И со мной.

Тишина. Гирлянда медленно мерцает, вгоняя в транс.

— Мам, но ты же ее дочь?

— И что? Нигде не сказано, что дочь обязательно надо любить. Кормить, одеть, обуть, в школу отдать — это да. Надо. А любить? Это выбор матери, — выдохнуть и сцепить зубы, дабы давно переливающийся внутри мат не вывалился наружу.

Чтобы отвлечься, накрываю нам ужин на двоих, раз главу семейства где-то до сих пор носит.

Ослик не должен во все это окунаться.

Все