Твой путь (СИ) - Кононова Татьяна Андреевна

— Не бойся, милая, ты в безопасности, тебя никто не тронет, — поспешила заверить её хозяйка, ласково гладя по рукам, плечам, но выражение лица девушки не изменилось: она всё так же молча плакала, глядя куда-то в сторону. — Меня зовут Уна. Как ты себя чувствуешь? Хочешь пить?

И хотя Ивенн ничего не ответила, она взяла со стола, придвинутого к постели, глиняную плошку, наполненную тёплым, почти горячим настоем из мёда, земляники и листьев мяты, и, приподняв голову девушки, попыталась её напоить. Едва сделав несколько глотков, Ивенн отстранилась и поблагодарила слабым кивком. После тёплого питья лицо девушки утратило сероватый, землистый оттенок, лёгкий румянец тронул бледные щёки, сухие трещинки на губах понемногу исчезли. Уронив голову на подушку, она закрыла глаза и снова забылась тяжёлым сном, но Уна вздохнула облегчённо: раз очнулась, значит, будет жить.

2. Остролист

Шло время, и с тех пор, как Винд останавливался в трактире, минула уже четвёртая седмица. Благодаря нежной, трепетной заботе Уны и поддержке Йоханна Ивенн довольно скоро шла на поправку. Она была ещё довольно слаба, но через несколько дней уже вполне могла самостоятельно вставать и ходить по горнице. Йоханн и Уна всегда мечтали о собственной большой семье, но, к сожалению, не сложилось: в Яви не успели, а здесь — к чему? Ребёнок, рождённый в Прави, никогда не сможет вернуться в Явь, иначе потеряет себя, как и в противном случае прихода в Правь. Поэтому если женщины и заводили здесь детишек, то предпочитали о нижнем мире ничего им не рассказывать. Уна не была к этому готова.

К Ивенн супруги вскоре привязались, как к родной, да и она, казалось, полюбила их. Она всегда была тихой, спокойной, очень послушной, но ни слова от неё не добились ни Уна, ни Йоханн. В ответ на просьбу попытаться вспомнить хоть что-нибудь и рассказать о себе они получали только беззвучные рыдания, на все вопросы она отмалчивалась, сама же ничего не спрашивала, ничто её не интересовало. Как и предполагал Винд, девушка ничего не помнила ни о себе, ни о том, зачем пришла на Звёздный Путь, и самым печальным для супругов было то, что они, как ни старались, не могли помочь ей вспомнить. Но и не могли добиться от неё никаких рассказов: и на ласку, и на расспросы Ивенн в ответ упорно хранила молчание.

По ночам её нередко мучали кошмары. Уна, горница которой располагалась прямо за стеной, не раз слышала, как юная гостья вскрикивает и плачет во сне, изредка даже зовёт на помощь. Однажды ночью, не выдержав, женщина тихонько приоткрыла дверь и остановилась у порога. Тусклый, серебряный свет луны заливал небольшое помещение. Девушка спала, но сон её был тревожен. Короткие тёмные волосы разметались по подушке, одна рука свесилась с постели и почти касалась пола; тоненькие пальчики были крепко сжаты в кулак. Губы её шевелились, она что-то неразборчиво шептала, и Уна уже хотела было выйти, как вдруг Ивенн испуганно вскрикнула, рванулась в сторону и проснулась. Села, прижавшись спиной к тёплой бревенчатой стене, натянула тонкое лоскутное одеяло до подбородка, попыталась выровнять сбившееся дыхание. Уна подошла и села подле неё, не спрашивая позволения, обняла, как маленькую, прижала к себе, погладила по голове. Уткнувшись в её плечо, Ивенн разрыдалась.

— Ну что ты, милая? — встревоженно прошептала Уна, когда та понемногу успокоилась. — Что случилось? Спать не можешь?

— Простите, ежели напугала вас, — тихо ответила Ивенн, и хозяйка изумлённо ахнула, впервые услышав её голос — тихий, мелодичный, нежный. — Последние дни отчего-то не могу. Что-то снится, каждую ночь — одно и то же… Эти сны меня так пугают… Но когда просыпаюсь, уже ничего не помню… Всё будто в тумане.

Девушка провела обеими руками по лицу — ладони остались влажными. Посмотрела в окно — на тёмном небе кое-где сверкали далёкие колючие звёзды, и до утра было ещё далеко.

— Ты постарайся вспомнить, — подбодрила её Уна. — Расскажи, тебе станет легче.

Но Ивенн только отрицательно покачала головой.

— Навряд ли вы поймёте хоть что-то, — вздохнула она. — Даже мне понять не под силу. Я вижу лес, высокие травы, огонь голубого цвета. Он горит как будто бы кругом, и в этом кругу стою я и кто-то ещё, а кто — не вижу. Между нами свеча, такой маленький огарок свечи… А потом — что-то вспыхивает, что-то чёрное, у меня темнеет в глазах, и кто-то, кто стоит подле, заслоняет меня, а потом падает. И всё обрывается…

Уна задумчиво нахмурилась. И вправду, уж больно запутанный сон, непонятный, страшный. Что бы это значило? Быть может, что-то из прошлого этой девушки? Какая-то ниточка, зацепившись за которую, можно распутать весь таинственный клубочек? Но Уна не могла разгадать, впрочем, как и сама Ивенн, и даже предположить не взялась, поэтому просто пожала плечами.

— Ложись, дорогая. Тебе нужно выспаться хорошенько. Может быть, позже сама всё вспомнишь?

Уна поцеловала девушку в лоб и поднялась, а Ивенн послушно легла и отвернулась к стене, но до утра так и не смогла уснуть спокойно и с трудом дождалась, пока рассветёт.

Когда день вступил в свои права и трактир открылся, Ивенн робко поинтересовалась у хозяина, может ли она чем-нибудь помочь. Йоханн поначалу недоверчиво покосился на её тонкие, хрупкие руки, но Уна за спиной у девушки делала ему знаки, чтобы он позволил ей остаться: так, за работой, она отвлечётся от своих тяжёлых мыслей, может быть, позже удастся её разговорить. Переглянувшись с женой, Йоханн разрешил Ивенн остаться и помогать хозяйке носить воду и мыть посуду.

Вопреки ожиданиям, грязная работа не напугала девушку, даже наоборот, Уне показалось, что она немного оживилась, даже начала что-то напевать себе под нос, какую-то незамысловатую мелодию. Однако когда хозяйка посмотрела на неё с любопытством и прислушалась, она смутилась, вспыхнула, замолчала и до полудня не издала более ни звука.

— Милая, отнеси в большую горницу плошки и кружки, — наконец попросила Уна, не отвлекаясь от горы грязной посуды и кадки с водой. — Чистые возьми на столе.

Ивенн кивнула, осторожно подхватила одной рукой стопку глиняных плошек, другой — три жестяных кружки и медленно, чтобы не споткнуться и ничего не разбить, вышла из задней двери. Едва она появилась в большой горнице, где отдыхали посетители, то тут же почувствовала на себе сразу несколько пристальных взглядов и невольно содрогнулась от того, как на неё смотрели. Дальше всех от дверей и ближе ругих к боковой лестнице сидело трое ратников в чёрных одеждах и тёмно-синих плащах. Они были уже явно под хмельком, от нескольких опустевших кубков и кружек, стоявших перед ними, отчётливо пахло вином и терпким мёдом. Ивенн слегка сморщила нос, проходя мимо, но тут её окликнул один из ратников.

— Эй!

Вздрогнув, она обернулась и едва не уронила плошки.

— Да, да, ты… Поди-ка сюда… Да посуду свою оставь…

Три пары глаз откровенно уставились на неё, она поспешно подошла, поставила перед ними чистые кружки и, развернувшись, хотела было бежать, но неожиданно чьи-то руки схватили её за локти сзади и с силой дёрнули назад.

— Стой, мы тебя не отпускали, — раздался где-то над ухом тот самый голос. Ивенн обдало резким запахом вина и хмеля, она попыталась вырваться, но держали её крепко. — Что это такая хорошенькая девчонка делает в этом захолустье? Здесь, где живут одни только бродяги и изгои?

Второй, тот, кто сидел подле обладателя этого голоса, поднялся, пошатываясь, зашёл спереди, опустил руки на плечи Ивенн и заглянул ей в лицо. Она вся сжалась испуганно, но бежать было некуда.

— И впрямь, не лучше ли ей будет во дворце? Какая красивая! И глазки серые, никогда не видал серых. Ты боишься? Не бойся нас, девочка…

Двое грубо расхохотались. Ивенн зажмурилась, хотела крикнуть, и широкая грязная ладонь закрыла ей рот. Однако почти тут же хватка того, кто держал её, ослабла, руки быстро соскользнули с её плеч, она, часто дыша, бросилась в сторону и успела увидеть, как третий ратник, спутник тех двоих, доселе молчавший и сидевший у стены, наотмашь ударил первого, оттолкнул второго и, не успели они опомниться, стрелой вылетел из дверей трактира. Когда его спутники поднялись и, шатаясь и с трудом держась на ногах, бросились за ним вдогонку, его уже и след простыл. Серая пыль поднялась облаком на дороге, высокая фигура всадника, освещённая спереди заходящим солнцем, быстро удалилась и скрылась за поворотом. Пока обидчики, кляня умчавшегося ратника на чём свет стоит, не вспомнили про неё, Ивенн метнулась в заднюю горницу и, отдышавшись, снова принялась за работу. Уна подозрительно осмотрела её: побледнела, дрожит вся, на щеке грязный отпечаток, слова сказать не может.