Евангелие от Тимофея - Николай Чадович

– Это вы так решили? Только Незримые про то ничего не знают и ходят себе, где хотят! – Головастик презрительно сплюнул. – Они с человеком что хочешь могут сделать. А сами – как туман. Никаким оружием их не достать.

– Может, оно и так. – Яган был хоть и смущен, но не сдавался. – Да только вслух об этом говорить не полагается.

– Таким, как мы, можно. Хуже, чем сейчас, нам только в Прорве будет…

…От воспоминаний меня отвлек близкий звук дудки. По-видимому, служивый порядочно трусил, иначе зачем трубить, спускаясь в траншею. В левой руке он держал ярко пылавший обрубок смоляной пальмы. Хочешь не хочешь, а нам пришлось стать перед ним во фрунт.

Служивый, сопя, как рассерженный носорог, посветил факелом во все углы, потом стал так, чтобы наши сложенные в кучу топоры оказались у него за спиной, и только тогда сказал:

– Ну, чего бельмы пялите? Отвечайте быстро: был здесь кто-нибудь чужой?

– Нет, – сказал болотник. Наверное, это было третье или четвертое слово, произнесенное им здесь.

– Тебя, голозадый, не спрашивают. Пусть он говорит. – Служивый ткнул факелом в сторону Головастика.

– Спал я, – буркнул тот. – А если интересуешься, что во сне видел, могу рассказать…

Служивый резко выдохнул: «Хак», – и безукоризненный по технике исполнения удар сшиб Головастика с ног. Прием против каторжан почти безотказный – все мы, увлекаемые колодкой, разом опрокинулись на спины, причем я придавил болотника, а Яган меня.

– Не скажешь правду – убью! – пообещал служивый, наступив Головастику на грудь. В искренности его намерений сомневаться не приходилось.

Воткнув факел в какую-то щель, он обеими руками схватил один из наших топоров (собственное его оружие – тщательно смотанный боевой кнут-самобой – так и осталось висеть на поясе, видно, пачкать не хотел) и сноровисто размахнулся.

В этот же самый момент болотник, стряхнув нас с себя, приподнялся и резко взмахнул рукой. В свете факела что-то сверкнуло.

Казалось, бесшумный электрический разряд на мгновение соединил два человеческих существа: одно – полулежащее на дне траншеи, а другое – заносящее топор. Служивый снова шумно выдохнул, но уже не как боксер на ринге, а как бык на бойне. Руки его застыли над головой, а потом медленно опустились к груди, топор он держал перед собой торчком, как свечку. Затем служивый надломился в коленях, захрипел, забулькал горлом и, обильно разбрызгивая горячую липкую кровь, рухнул поперек наших распластанных тел. Ниже левого уха у него торчал нож, железный нож диковинной формы, с двумя направленными в противоположные стороны лезвиями и с крепкой чашеобразной гардой посередине. Вот что за штука, оказывается, упала этой ночью в нашу траншею.

Понятно, что время, оставшееся до рассвета, мы провели не самым лучшим образом. Никто не знал, как поступить с трупом, пока я не предложил план – очевидный для меня и весьма необычный для остальных – упрятать его в специально выдолбленной яме. Здесь не имеют понятия о могилах. Для покойников существует Прорва.

Об одном только я не подумал: как трудно будет вырубить в древесине достаточно просторное углубление. Мы трудились сначала стоя, потом на коленях, а под конец, при свете нарождающегося дня, даже лежа, но и после этого дно ямы можно было без труда достать рукой. Топорища были слишком коротки для этой работы, а спуститься вниз нам не позволяла колодка. От всего пережитого Яган, похоже, повредился умом. Он проклинал Головастика за дерзость, болотника – за горячность, меня – за то, что я не помешал болотнику. Несколько раз он бросал топор и вновь брался за него только после того, как Головастик весьма красочно и убедительно живописал, что ожидает нас, если служивые наутро обнаружат здесь труп своего дружка.

Когда мы закончили утрамбовывать щепу, которой была засыпана яма, уже окончательно рассвело.

К полудню стало ясно, что норму мы не выполним. Ночное происшествие до того вымотало нас, что топоры буквально вываливались из рук. Невыносимо хотелось спать, голова раскалывалась, а в глазах плыли радужные пятна. Но уж совсем худо мне становилось при мысли о том, что предстоит нам следующей ночью. Ведь как ни вяло мы работали, но на четверть метра все же углубились. Значит, и могилу придется углублять. И так каждую ночь! Долго ли так может продолжаться? Ведь погода, между прочим, стоит теплая. А что, если разрубить труп на мелкие части и вместе со щепой отправить наверх? Нет, не выйдет. Не представляю даже, кто из нас за подобное дело способен взяться. Тем более что содержимое корзин контролируется. Во избежание возможных побегов. Господи, как же быть?

За весь день мы с грехом пополам наполнили всего три корзины. Уж лучше бы вообще ничего не делать! Вместо еды нам бросили сверху кусок засохшего дерьма. Еще и издеваются, гады!

Яган обстукивал топором стенки траншеи в напрасной надежде обнаружить кротовую нору. Головастик сразу уснул, бессильно раскинув натруженные руки. Болотник словно оцепенел, вперив в пространство неподвижный взгляд, и нельзя было понять, что он видит сейчас – стенки траншеи или суровые пейзажи своей родины.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Какая тебе разница. – Он не шевельнулся и даже не посмотрел в мою сторону. – Мое настоящее имя, полученное мной при рождении, известно только женщинам моего Дома. Враги называли меня Душегубом. Друзья – Шатуном. Ты можешь звать меня как угодно: голозадый, вражья морда, падаль болотная.

– Поешь. – Я протянул ему черствый кусок лепешки, который сберег со вчерашнего дня.

– Нет, – ответил болотник, и даже тени благодарности не было в его голосе. – Или завтра я буду есть самую лучшую на свете пищу, или сам стану едой для косокрылов.

…Краем глаза я внезапно уловил рядом какое-то движение. Глубокие черные тени мешали рассмотреть детали, но я мог поклясться – в траншее что-то изменилось.

Странная догадка сдавила мое сердце, парализовала волю. Я не хотел видеть ЭТО, но в то же время не мог отвести взгляд. Щепа, заполнявшая могилу, шевелилась и лезла прочь, как закипающая каша. Крикнуть я не мог – язык не слушался. Пошарив вокруг, чтобы разбудить Ягана и болотника, я изведал новый ужас: возле меня никого не было! А между тем могила разверзлась и мертвец медленно-медленно разогнулся, вставая в ней. Его неимоверно распухшая, покрытая засохшей кровью голова была похожа на черный лакированный шар. Из шеи по-прежнему торчал нож, хотя я прекрасно помнил, как болотник, прежде чем засыпать яму, извлек его из раны. Нет, нет, подумал я. Так быть не может. Это происходит не со мной. Это дурной сон. Мираж.

Служивый тем временем уже приближался. Широко расставив руки со скрюченными пальцами, он теснил меня к стенке, отрезая путь к бегству. Фиолетовые набрякшие веки прикрывали его глаза, оскаленная пасть была забита щепой. Неимоверное усилие понадобилось мне, чтобы заставить тело двигаться. Пятясь, я сделал шаг, потом еще, еще… Мертвец продолжал наступать, неодолимый и беспощадный, как злой рок, и скоро я сам оказался на краю могилы. Теперь она была огромной – во всю ширину траншеи – и глубокой, как колодец. Все они были там, на дне: Яган, Головастик, болотник – холодные, незрячие, безгласые. И тут я понял наконец, что ожидает меня… Неживые, как будто каменные, пальцы сомкнулись на моем горле. Я закричал, рванулся, но пальцы давили все сильнее и сильнее, а я все кричал и бился в их тисках, кричал до тех пор, пока не проснулся, кричал и после, когда осознал, что все это в действительности было кошмарным сном…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});