Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Иржи Кршенек

Тут я тоже услыхала, как на косогоре кто-то тоненько пискнул.

— Это она, — продолжал твердить дядюшка. — Только я сел к удочке, слышу, кричит. Сойка, точно она. Ох, негодяйка, умеет подражать любым голосам в природе. Где-то там умостилась и воображает, что поет.

Бабушка говорит, что сойки — негодяйки: как подойдет их время, рыскают по всем кустарникам, чтобы вытащить птенцов из гнезд. Но я и соек люблю, мне было бы без них очень скучно в лесу. Ужасно потешно, когда по осени они собирают в кронах дубов желуди и прячут свои припасы в землю, а потом забывают о них, не находят, и по весне там и сям полно молодых дубков.

За рекой опять раздался крик, Ивуша села на кушетке и надела мамины защитные очки, чтобы выглядеть еще более важной.

— Вовсе это не сойка, — сказала она. — Это такая черно-белая птица, которая вчера пила у реки. Я сама видела.

— С тобой никто не разговаривает, — осадила я ее. — Натрись-ка лучше, не то обгоришь и будешь вечером ныть, а я всю ночь из-за тебя не усну.

— Может, я буду спать на улице, — фыркнула Ивча.

— Ты?

— Ну и что? Возьму матрац и лягу хоть в крапиву. Мне все равно.

— Да что ты говоришь, Ивоушек!

Я знаю, что ее выводит из себя. Больше всего — когда ее называют Ивоушек, потому что она довольно упитанная. Как только она услышала это имя — встала и пошла к водокачке. И давай по-всякому вертеться и гримасничать.

— Барышня, я могу у вас напиться? Это, барышня, питьевая вода?

Так она мне отомстила — стала передразнивать мальчика, что прошел позавчера с ранцем на спине вдоль берега и назвал меня барышней.

— Ну, попей, Ивоушек, — сказала я ей. — А когда напьешься, может, расскажешь, чем тебя кормят, что ты так хорошо выглядишь. Отрубями?

Ивча накачала в жестяную кружку воды, напилась, а остаток плеснула в меня.

— Тили-тили тесто, жених и невеста! Здесь, барышня, есть где-нибудь мост, чтобы перейти на другую сторону? Если нет, барышня, я переплыву.

Над рекой пролетел зимородок и пронзительно засвистал. У него, наверное, тоже много забот, но зато он настоящий рыбак, не чета тем, что ходят мимо нашей дачи с длинными удочками и подсачками, в которых мог бы уместиться целый поросенок. Несколько раз я видела эту птицу — как она на сухой ветке или мостике недвижно подстерегает мелких рыбешек, камнем падает в воду и выныривает с добычей в клюве. Внизу под шлюзом есть гнездо оляпки с белой манишкой, которая может пройти под водой, как наш Пипша по скошенной траве; насобирает она водяных насекомых и фьюить — пропадает где-то в водяных брызгах. И еще умеет свистеть почти как зимородок, только не так громко, и летает помедленней.

С рыбалки дядюшка с папкой принесли в полиэтиленовом мешочке две плотвички и одну красноперку.

— Скажи своему мужу, — объявил дядюшка маме, — пусть зайдет в контору и сдаст свой рыболовный билет, потому как проморгал карпа сантиметров в сорок, не меньше. Ох уж эти великие теоретики!

У папки был удрученный вид.

— Должно быть, плохо его подцепил. Я сменил леску на пятнадцатую и боялся порвать ее.

— Вот они, твои тонкие лески, — покачал головой дядюшка. — Вот они, твои мягкие снасти.

Мама сказала, что им ни к чему попрекать друг друга: из рыбешки, которую они принесли, волшебник и то не приготовил бы на такую ораву ухи по-венгерски.

— Можешь быть абсолютно спокойна, — ответил папка. — Под вечер я сяду на мостик и стану таскать одну плотвичку за другой. На глубине брали карпы, а к вечеру плотвички потянут на мель.

Потом он еще говорил что-то о мелкой рыбе и сказал, что, если бы был писателем, сложил бы оду в ее честь. И в честь маминого супа, сваренного в котелке, потому что мамочка — великая рыбная кулинарка.

Тут появилась Ивча с большой грабовой веткой, и бабушка сказала дядюшке, что ему должно быть стыдно. Пока он прыгает вокруг дома и мудрит со своими удочками, приговаривая: «Это было бы хорошо и было бы кстати», ребенок трудится в поте лица.

Ивча возгордилась, услышав похвалу в свой адрес, и натаскала для костра целый ворох сучьев почти одна, хотя я и предложила помочь. Бабушка принесла тарелку тертой моркови, чтобы наш Ивоушек поел витаминов. Прежде чем смерклось, мама приготовила котелок, разную зелень и пряности. Папка поймал третью плотвичку и сказал:

— Все идет как я и предполагал. Вот они, здесь. Бросаю — и сразу берет.

За рекой снова раздался крик, и следом зашуршала сухая листва. Папка покачал головой:

— Нет, это ненормально. Ну, не странно ли, чтоб из одного места все время доносились какие-то звуки? Мне это что-то не нравится.

Дядюшка отмерял доски на новую коптильню. Для этого он надел очки.

— Это сойка.

— Но почему она торчит все время на одном месте?

— Кто знает? Может, она подстрелена, — ответил дядюшка. — Или ее потрепал ястреб.

Папка немного помолчал, потом положил удочку в развилку и сошел с мостика.

— Это крик, полный тоски, он раздирает мне душу. Гана, давай сплаваем, поглядим.

— Ухи ждать теперь не приходится, — сказал дядюшка. — Распугаешь всю рыбу.

Уже почти совсем смерклось. Я села с папкой в лодку, и мы стали подгребать к противоположному берегу, к тому месту, где можно удобно пристать у плоских камней. Пока мы плыли по реке, крик все еще доносился, но как только вышли на рыбачью тропу — прекратился, не шуршал ни один листочек.

Папка, прищурившись, стал оглядывать косогор.

— Это где-то здесь, отсюда доносилось. Когда слышишь с другой стороны реки, все выглядит иначе. Надо было взять фонарик.

Не успел он договорить, как прямо под ногами зашуршали листья. Папка испугался, отскочил, а кто-то ужасно завизжал.

— Ну вот, — сказал папка и опустил очки на нос.

Потом нагнулся, а когда повернулся ко мне, в руках у него был какой-то маленький комок — он метался и верещал так же, как наша Ивуша, когда мама дергала у нее молочный зуб.

— Ну, тихо, тихо… — говорил папка. — Успокойся, сойка.

Визг прекратился у самого берега. Папка вышел из лодки, сел к столику между березками, где наши пьют кофе, и сказал всем сбежавшимся:

— Вот она, ваша сойка.

Дядюшка посветил фонариком.

— Н-да, никогда бы не подумал, что косуля может так орать. Голову дал бы на отсечение, что это сойка. Подстреленная.

Папка бережно положил косулю на траву и только тогда заметил, что вся ладонь у него в крови. Мы собрались вокруг.

— У нее разбита голова, — сказал папка. — Наверное, когда скатывалась с камней. Поглядите, она совсем апатичная, и глаза закрыты.

— Пап, а что такое апатичная? — спросила Ивча.