Занимательные истории - Жедеон Таллеман де Рео

Истории, посвященные монархам, правителям Франции, идут вперемежку с историями об их приближенных и подданных, независимо от какой бы то ни было «табели о рангах». Тем самым Генрих IV, Людовик XIII низводятся до уровня обыкновенных людей с их достоинствами инедостатками, с их человеческими слабостями и причудами.

«О Генрихе IV, Сюлли, Ришелье, о тех, кто был до него, он собирал лишь крохи»[12], — писал Сент-Бёв с некоторым осуждением. Но «собирание крох» в какой-то мере носило у Таллемана программный характер. В предисловии к «Занимательным историям» он предупреждает, что не намерен касаться того, «что можно почерпнуть в опубликованных исторических сочинениях и мемуарах», а говорить будет «о хорошем и о плохом, не скрывая правды». Таллеман, таким образом, как бы ставит своей целью дополнить официальную историографию своего времени такими материалами, которые «гласности не подлежат», и тем самым противопоставляет ей эту правду.

«Привычка видеть королей, сопровождаемых охраной, должностными лицами, барабанщиками и всем, что рождает у людей почтение и страх, приводит к тому, что когда подданные видят короля без этого окружения, «ни продолжают испытывать все то же почтение и страх, ибо уже не в состоянии отделить в своем сознании его личность от всего, что его обычно окружает»[13]. Эти слова Паскаля не могли быть известны Таллеману, писавшему свои «Historiettes» почти за четверть века до выхода в свет «Мыслей» французского философа, но в своих «историях», посвященных Генриху IV или Людовику XIII, ему в полной мере удалось отделить личность короля от его парадного окружения, оставляя на виду лишь человеческую его сущность, чтобы судить о нем по законам, общим для всех. В таком низведении монархов до уровня обыкновенных людей открывалась и возможность их развенчания.

Таллеман не был особо склонен к каким-либо обобщениям. Он нигде прямо не высказывал своей точки зрения на вопросы, волновавшие его современников. Воссоздавая образы людей своей эпохи, он лишь иногда мимоходом касается их политических или религиозных воззрений, не выражая при этом своих собственных взглядов. Будучи сам протестантом, он начинает один из анекдотов о Генрихе IV такой фразой: «Незадолго до сдачи Парижа, в то время как Король мучился бессоницей, оттого что никак не мог решиться порвать со своею верою…», — но далее ни единым словом не выказывает своего отношения к этой «бессоннице», предшествовавшей известному выводу о том, что «Париж стоит обедни». В «Занимательных историях» Таллемана нет какой-либо определенной политической направленности. Однако в «историях», посвященных Генриху IV, Людовику XIII, Ришелье, он ближе чем. где-либо подходит к вопросам, связанным с политической жизнью современной ему Франции, и выражает свое отношение к деятельности этих правителей. Он не выражает его прямо, но оно ясно проступает сквозь оценки, которые даются Таллеманом человеческим качествам каждого из них.

С наибольшей симпатией он относится к Генриху IV. Это явствует уже из того, что, посвящая ему первую по порядку «historiette», он указывает в своем предисловии, что делает это не ради хронологии, а потому, что хочет начать «с чего-то действительно славного». Тем самым эпоха Генриха IV противопоставляется им «веку нынешнему», т. е. времени правления Мазарини, и в этом противопоставлении уже выражено и отношение к своему времени и оценка его.

В человеческом облике Генриха IV Таллемана привлекает то, что, с его точки зрения, отличает этого короля от всех последующих правителей, — простота, отсутствие аристократической спеси, прямодушие, непосредственность; ему импонирует полулегендарный образ грубоватого короля-солдата, который, привыкнув к походной жизни, не может освоиться; с этикетом, устанавливаемым двором. В ряде исторических анекдотов, включенных в историю о Генрихе IV, показывается его умение находить общий язык с «простым народом», его снисходительность, его чисто галльское остроумие; «…у него живой ум, и он понимает шутку», — с явным одобрением отмечает Таллеман. Он охотно приводит анекдоты, характеризующие неуважительное отношение короля к священнослужителям и монахам. Таллеман не скрывает его недостатков: «Он был не слишком щедр и не очень-то умел быть благодарным. Он никогда никого не хвалил, а сам хвастался как гасконец». Но эти человеческие слабости даже как бы оживляют его образ, в котором на первый план выдвинуто здоровое, жизнерадостное начало.

Полной противоположностью этому образу предстает читателю фигура Людовика XIII. Таллеман с самого начала подчеркивает его физическую неполноценность, болезненность, противоестественные наклонности, его взбалмошность, жестокость и подозрительность. Таллеман при этом ясно дает понять, что самодурство и жестокость Людовика XIII — в большой мере плод его воспитания и окружения, результат того, что он «уже рожден был принцем». «Короля погубило безделье», — пишет он. Фигура Людовика XIII рисуется на фоне сложной борьбы партий, придворных интриг, заговоров, дипломатических хитросплетений. И на этом фоне отталкивающий портрет, нарисованный Таллеманом, не только отражает человеческую сущность Людовика XIII, но и характеризует его как короля Франции. Этот взбалмошный, мстительный, мелкий человек, склонный ко всякого рода «не королевским» занятиям, вроде шпигования телятины, неспособен управлять государством.

Наиболее близко к вопросам современной ему политики Таллеман подходит в «historiette», посвященной Ришелье. Эта история — одна из самых больших в книге и несколько отличается от других по принципу своего построения. Она состоит не из отдельных, разрозненных «характерных» эпизодов, а в первой своей части представляет собой нечто вроде жизнеописания Ришелье, очевидно имеющего цель дать историю становления его характера, причем жизнеописание это выполнено с нескрываемым недоброжелательством. И последнее проявляется не только в подборе эпизодов, подчеркивающих отрицательные черты характера Ришелье, но и в тех комментариях, которые нередко сопровождают эти эпизоды. Так, рассказывая о том, как в начале своей карьеры молодой Ришелье снискал популярность, произнеся в Генеральных штатах несколько речей, «кои сочтены были превосходными», Таллеман ядовито прибавляет: «В ту пору в этом не очень-то разбирались». Ряд эпизодов второй части, касающихся уже деятельности кардинала в качестве первого министра, сопровождаются более резкими и гневными инвективами по адресу «тирана». Тем самым Таллеман дает кардиналу Ришелье оценку не только как человеку, но и как государственному деятелю. Однако при этом он мало касается существа деятельности Ришелье, объясняя, как и многие его современники, политику кардинала почти исключительно его честолюбием и личными интересами.

Значение Ришелье для истории Франции было в полной мере понято лишь впоследствии, в исторической ретроспективе. Осмысление его исторической роли было неразрывно связано с установлением прогрессивной природы абсолютизма «как цивилизующего центра, как объединяющего начала французского общества»[14]. Ришелье способствовал превращению Франции «из страны классического феодализма… в страну не менее классического абсолютизма»[15]. Благодаря его личным свойствам — твердости в достижении поставленных целей и политической гибкости — он сумел за восемнадцать лет своего правления окончательно объединить Францию и расчистить путь для ее дальнейшего буржуазного развития. Беспощадная борьба Ришелье против остатков феодализма, естественно, вызывала к нему бешеную ненависть аристократии, которую он лишал привилегий и былой политической роли. Но те жестокие методы, которыми он действовал для осуществления стоявших перед ним задач, — подкупы, угрозы, казни, уничтожение невинных людей — делали его фигуру ненавистной и для части той буржуазии, в интересах которой он объективно действовал. «Ришелье при жизни вызывал восхищение немногих и ярую ненависть большинства», — пишет советский историк[16]. И у Таллемана де Рео Ришелье изображен таким, каким он представлялся ему на основании свидетельских показаний большинства очевидцев. В его образе нашло свое отражение непосредственное восприятие фигуры Ришелье множеством современников. Правда, Таллеман мимоходом отмечает существование «истинных друзей» кардинала; он признает и некоторые его заслуги, но в основном для него, как и для его друга Оливье Патрю, Ришелье — это прежде всего тиран, который «упразднил все законы и надел на Францию невыносимое ярмо».

В истории, посвященной Ришелье, Таллеман воссоздает облик честолюбца, искусного интригана, всеми средствами добивающегося удовлетворения своих желаний, беспощадного в достижении своих целей. При этом образ, возникающий из множества эпизодов, характеризующих деятельность кардинала, его нрав и поступки, весьма многогранен. Рисуя его коварным, вероломным, жестоким, двуличным, Таллеман одновременно фиксирует и его человеческие слабости — неуравновешенность, болезненное самолюбие, любовь к лести, скупость, причуды, притязания на литературный талант, — и эти мелкие штрихи моментами придают зловещей фигуре Ришелье иной аспект. Он перестает быть страшным. Есть даже что-то жалкое и смешное в самом его внешнем облике, который возникает из рассказа Марион де Лорм о своем любовном свидании с кардиналом.