Прятки с кошмаром - Мария Некрасова

– Угу.

– Все, буду в восемь.

– Сергеич, погоди! Подкова-то как же?

Сергеич в дверях с сумкой наперевес, должно быть, так рвался домой, что забыл про все на свете подковы. Он даже замешкался перед тем, как ответить, наверное, вспоминая, что еще за подкова такая.

– А!.. Завтра. Приду и сделаю. Все, не скучай. Телик не работает, но Интернет есть. – Он хлопнул калиткой, но через секунду сунулся опять: – Запирайся!

Ленька толкнул длиннющую ржавую задвижку и пошел отвязывать Гришу. Конь танцевал на развязке: ему хотелось домой – есть, пить и дразнить через решетку Пирса. Завел, закрыл денник, и стало жутковато, так бывает первые несколько секунд, когда остаешься один. Вроде и давно хотел, чтобы оставили в покое, чтобы можно было, наконец, упасть на диван, включить компьютер. У Сергеича там еда хоть какая есть, кроме кофе? Еще бы пива предложил, тренер, блин, подростковой группы.

Грязненькая дверь тренерской была, как всегда, заперта, золото у него там, что ли? Пришлось повозиться-поперебирать амбарную связку ключей, которую оставил ему Сергеич. От овсяника, от душа, от сбруйной, от туалета (дожили). Нужный традиционно оказался последним. Ленька ввалился, включил свет и компьютер одновременно, плюхнулся на диван и наконец-то скинул сапоги. Это техника безопасности такая: хоть лето, хоть жара, будь добр в седло садиться в сапогах, чтобы нога в стремени не застряла. Если застрянет – пиши завещание: Сергеич убьет. Нет, вообще это опасно и все такое, но большая часть опасностей все равно исходит от Сергеича. Вот сейчас: уговорил подежурить, а еды не оставил. Опасный тип: морит детей голодом.

В маленьком холодильнике мерз одинокий пакетик растворимой лапши. Ленька помаялся минут пять да и пошел наливать воду в чайник. Пластиковый, древний, из которого пила вся конюшня, он выглядел так жалко, что хотелось похоронить с почестями, а не мучить работой. Ленька прошел через коридор к раковинам. Пол холодный и надо бы подмести. Сапог он не надел, выбегая за водой, и за три шага набрал на носки кучу сена и опилок.

Кто-то из лошадей шумел поилкой, Ленька даже испугался в тишине и быстро открыл кран. Говорят, некоторые, оставшись одни, начинают специально кричать или громко петь, чтобы не было так тихо. Ленька вообще не боялся быть один. Да и после прогулки по лесу с краснолицым кем-то грех бояться. А все равно... Ой, зря вспомнил!

Свет в коридоре не горел, только поблескивали в темноте глаза лошадей и кран над раковиной. Ленька не трус, но смотался от греха назад в тренерскую, где светло и уютно. Сейчас еще лапши заварит... Поставил чайник, нашел в Интернете какой-то фильм, выкрутил колонки на полную – да закипит жизнь в отдельно взятой конюшне! А то тихо, как в могильнике. Заварил лапшу в битую миску Сергеича и уселся трапезничать.

Больше всего ему хотелось забыть о приключении в лесу и об этом краснолицем. Когда рядом был Сергеич, это было просто: знай себе болтай, обсуждай дежурство и Гришины подковы. А сейчас... Вроде и фильм подходящий: вопли-выстрелы, никакой мистики, а этот со светофорной мордой не шел из головы. И ведь наверняка, наверняка жуткое красное лицо окажется какой-нибудь банальщиной типа маски или ночной оптики. Но не сейчас, когда Ленька здесь один, до людей – два километра пешком, а за маленьким окошком тренерской – чернота. Ленька изо всех сил старался увлечься фильмом и не думать о встрече в лесу. Прибавлял громкости, сколько мог, и не сразу услышал стук.

В дверь колотили отчаянно, как будто пожар. Сергеич что-то забыл? Долго же пришлось вспоминать, небось, развернулся уже от подъезда. А если нет, то кто? Железная щеколда брякала от ударов на всю конюшню.

Конец ознакомительного фрагмента.