Наш последний день - Сергей Валерьевич Мельников

пальцы, вцепившиеся в ручку двери и полезла за влажными салфетками.

Лобовое стекло запорошило. Включились дворники, со скрипом сметая серый снег. Совсем рядом и выше, на Щёлковском шоссе, на боку лежала чёртова фура. Она перегородила трассу почти на всю ширину, и машины неслись, сигналя и огибая её по встречке. Ну что ж. Я хотел выбраться за МКАД — я выбрался, желание исполнено. Ночной полёт закончен, форд дальше не поедет. Во всей Москве не найдётся эвакуатора, который меня отсюда вытащит.

Я навалился плечом на дверь. Тяжело сгребая спрессованный снег, она приоткрылась достаточно, чтобы вылезти. Тихая морозная ночь вползла в тёплый салон.

— Не хочешь размяться? — спросил я. Лена подняла воротник пальто и спрятала нос.

— Нет. Дверь закрой, дует.

Я обошёл машину. Форд брюхом сидел на бетонном водостоке, переднее левое колесо глубоко вбилось в арку, из снега вокруг торчали отлетевшие части обвеса. Конечная. Я поискал в себе страх и не нашёл. По шоссе с рёвом мчались машины. В небо впереди с шипением ушла новая партия противоракет. Передо мной торчали из снежных заносов колонки, за ними, за хрупким стеклом — тёмный магазин и моя чёрная тень на его полках, а за ним, впереди, справа, слева за трассой — пустая заснеженная равнина.

Любопытная душа ненадолго выбралась посмотреть, как я тут, и мне показалось, что я вижу сверху чёрную точку с длинной тенью посреди двух светящихся полос, синюю равнину, крест-накрест перехваченную дорогами, огромный чёрный город и ослепительно яркий шар, который возник из ничего, опалил светом зеркальные стены Москва-сити и сразу угас.

Кто я? Крошечный микроб на толстой шкуре Земли, неопасный, бесполезный и неуязвимый в своей незначительности. Как муравей: брось его с высоты в тысячу муравьиных ростов и ничего с ним не случится — побежит дальше по своим делам. Так и мы: ударит волна в спину и унесёт нас далеко от Москвы, а там мы встанем и пойдём. Главное не потерять друг друга.

Я обернулся к машине. В освещённом салоне Лена рассматривала потолок, натянув ворот пальто на подбородок, и я точно знал, из-за чего трясутся её плечи. Бегом, пока не поздно, я бросился к машине. С полными ботинками снега нырнул в салон, с трудом, преодолевая сопротивление, потянул к себе её лицо. Она обмякла и уткнулась мне в шею, стало горячо и мокро.

— Ну перестань, — шептал я под её всхлипывания. — Всё хорошо же.

— Что хорошо?

— На работу не надо, кредит отдавать не надо, и за квартиру хозяйке не заплатим.

— У неё депозит, — Лена прижалась ещё сильнее, а я отодвинул её голову и заставил посмотреть на себя. Улыбаясь, я поймал её солёные губы. Она посмотрела на меня с удивлением и закрыла глаза.

Марк Олмонд затянул свою приторную "A lover spurned". Я потянулся к кнопке пропустить трек и передумал. Песня про всеразрушающую нерассуждающую обиду — не самая худшая музыка для конца привычного мира.

— Бенька — шепчет мне Лена

— Что Бенька?

— Он просто кот, он ни в чём не виноват.

— Давай отпустим. Вдруг забьётся в какую-нибудь дыру и выживет.

Я обернулся. Наш кот лежал на заднем сидении, закрыв нос лапой. Уши поджаты, глаза косят на нас или в лобовое стекло, не разберёшь. Я потянулся к задней двери и открыл её.

— Захочет — убежит.

Беня выскочил из машины сразу. Возник перед капотом, жмурясь в лучах света. Прижав уши, пузом по снегу метнулся куда-то в сторону трассы и исчез в дренажной трубе. Я хлопнул ладонью по лбу и толкнул дверь.

— Ты куда?

— Сейчас!

Я распахнул багажник, вытащил пятилитровку воды и мешок с кошачьим кормом. Поймал испуганный взгляд жены.

— Бенька домашний, помрёт без нас с голоду. — Я подмигнул ей и поскакал к трубе по мелким кошачьим следам. Разорвал и сунул в неё пакет, опрокинул на бок баклажку. Больше ничего сделать для него не мог. В трубе была абсолютная чернота, а мне захотелось ещё раз увидеть его наглую рыжую морду.

Я вспомнил, как мы брали его на руки и подносили к люстре, где висели большой золотистый ключ и такая же сова. Сузившимися до тонких щёлочек зрачками янтарных глаз, он смотрел на игрушки и бил по ним мягкими лапами, а сова и ключ качались, но не падали. Это был, наверное, единственный способ подержать на руках нашего необщительного кота.

Пока не засвербило в носу, я нырнул в машину. Лена обняла меня за шею:

— Не уходи больше, пожалуйста.

— Не уйду, — ответил я, собирая губами её слёзы. — Больше никогда не уйду.

По трассе с рёвом неслись машины, но ни одна из них не остановится нас подобрать. Сейчас своя жизнь — высшая ценность для каждого. На востоке штрихи расчёркивают небо, кажется уже без перерывов. Я снова ловлю мягкие губы жены, она запрокидывает голову и обнимает меня за шею. Я никогда не любил её сильнее, чем сейчас.

За нашими спинами разгорелась заря. Заря на западе? Сегодня — так. Краем глаза я увидел чёрную тень вверху на обочине. Толстый мужик, пошатываясь, смотрел на запад, на покинутую Москву. Наверное, это водитель фуры, из-за него мы сейчас застряли в кювете закрытой автозаправки, но у меня не было ни сил, ни времени его возненавидеть.

Слабые отблески появились на его лице, полы распахнутого пуховика шевельнул ветер. В лучах нового, западного солнца, ослепительно яркого, без единого пятнышка, он стремительно обрёл и потерял объём, полностью залитый светом. Мне не хотелось тратить на него последние мгновения.

Заря разгоралась, сияние становилась все ярче, оно проникало через закрытые веки, ласковым теплом касалось кожи, оно всё ближе, всё горячее. Сквозь закрытые глаза я смотрел на лицо своей жены, чёткое и яркое, без теней и полутонов, таким оно останется навсегда. Её черты растаяли в ослепительной, самой чистой и честной белизне. Всё случилось, как до́лжно, и иначе не могло быть. Мы — не крысы.

***

Темно и жарко, где-то равномерно и уныло хлопает под порывами ветра железо. Бэнн-бэнн-бэнн. Резкий запах гари. Рыжий кот с подпаленными усами высунул мордочку из отнорка: слева совсем темно, справа в туннель проникает слабый свет.

Ползком на брюхе, на полусогнутых лапах он прокрался к светлому пятну, обогнул спёкшийся пакет с кормом. Выход засыпало землёй, остался всего маленький промежуток у верхнего края. Кот заработал лапами. Дёргаясь и мяукая то ли от страха, то ли от боли, он протиснулся в дыру.

Коту неуютно. Он привык к дому, к тёплому ограниченному пространству с потолком