Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв - Анатолий Тарас

Что касается населения, то жителей бывшего ВКЛ, исповедавших православие либо униатство, российские чиновники именовали «западноруссы», «православные русские», «местные православные русские», «малороссы». Тех, кто исповедал католицизм или кальвинизм, они всегда называли «поляками».

К концу XIX века территорию бывшего Великого княжества Литовского власти в Петербурге официально разделяли на два генерал-губернаторства: Белорусское, включавшее Витебскую, Могилевскую, Минскую и Смоленскую губернии, и Литовское, состоявшее из Виленской, Гродненской и Ковенской губерний. Такое разделение абсолютно не совпадало ни с этническим, ни с конфессиональным составом населения.

Шляхта (дворянство), интеллигенция, купечество, другие образованные слои населения на территории бывшего ВКЛ мало-помалу стали употреблять термин «беларусы» лишь после подавления восстания 1863 года. «Простому народу» он оставался чуждым еще очень долго.

Одним из свидетельств тому может служить опрос, проведенный немецкими оккупационными властями в июне 1942 года, то есть через полтора века после упомянутых трех разделов. Опрос проходил на территориях Виленской и Минской областей. Выяснилось, что сельские жители, исповедавшие православие, называли себя «литвины» либо «тутэйшыя» («здешние»), а исповедавшие католицизм — «поляки»! При этом те и другие говорили на беларуском языке![8]

Только после 1945 года, благодаря оголтелой русификаторской политике партийного руководства СССР и БССР, термин «беларусы» постепенно распространился и в сельской местности, где в 1946 году проживало около 80 % жителей Беларуси.

На каком языке говорили литвины?

Тот язык, на котором говорили и писали жители Великого княжества Литовского в XIII–XVII веках, на котором составлялись официальные документы, в равной мере можно назвать и старославянским, и западным русским наречием, и древним беларуским.

Если судить по дошедшим до нас текстам того времени (документы, личная переписка), а также по свидетельствам тогдашних авторов, можно сделать вывод, что долгое время жители Полоцка, Минска или Вильно могли без переводчиков общаться с жителями Киева, Новгорода, Смоленска или Твери. Но постепенно возникли существенные различия междуречью московитов и литвинов.

В данной связи следует отметить, что на формирование беларуского языка весьма существенно повлиял немецкий язык (в том числе через «идиш» — язык проживавших здесь евреев, выходцев из Германии и Чехии). Так, современные исследователи установили, что в словаре базовой лексики (это около 4500 слов) беларуского языка середины XVII века, когда еще существовало Великое княжество Литовское, более 1400 слов являются прямым заимствованием из немецкого языка (разумеется, с искаженным произношением).[9] А это свыше 30 % словарного состава! Для примера приведем первые попавшиеся слова:

«Абрыс» (контур, план, чертеж) — это немецкое «abriss»; «бира» (пиво) — «Bier»; «габель» (рубанок) — «hobel»; «гандля» (торговля) — «handel»; «гетман» (предводитель) — «hauptman»; «дах» (крыша) — «dach»; «крама» (мелочная лавка) — от слова «кrаm» (барахло); «руйнаваць» (разорять, разрушать) — от «ruinieren»; «лихтар» (фонарь) — от слова «licht,» (свет); «палац» (дворец) — «palaste»; «фарба» (краска) — «farbe»; «цукар» (сахар) — «zucker»; «швагер» (брат мужа или жены) — «schwager»; «штых» (дистанция нанесения удара холодным оружием) — «stich»; «шыльда» (щит, герб, вывеска) — «schild» и т. д. и т. п.

По мнению академика Е. Ф. Карского, высказанному еще в начале XX века, беларуский этнос составлял около 80 % населения ВКЛ. Соответственно, представители данного этноса говорили на своем собственном языке, существенно отличавшемся от русского языка.

В качестве примера процитируем указ великого князя литовского Жигмонта I (он же польский король Сигизмунд I «Старый»), изданный в 1553 году, о дарований титула шляхтича некоему литвину Мартыну Чижу:

«Иж мы маючи ласковы взгляд на цноты и верности и теж на верный послуги Мартина Чижа Константиновича з Нетечи, добрага и потребнага служебника нашого, которы напротивку нам з великой працою и пильное — цью взычил, и сам себе, нам и некоторим паном и двореном нашим, на дворе нашом от давных часов почцивеся радечи, велми вдячного и приемного оказал, его самого з сынми и з девками и зо всим его потомством ошляхчаем, и в местцы шляхетства его приворочаем, и даем ему герб…

Еще того Мартина Константиновича Нетецкого и его потомки, пока его власное поколене буде тривати, годным быти привильем и волностьям и чти так духовных, яко и светских, которыми иншими рыцери и шляхта в королевстве, и у Великим князьстве нашом Литовском, и теж во всякой везде Речи Посполитой хрестиянской уживаци и веселицися звыкли.

Всим, которым ест потреба тых речей ведати объявляем и оповедаем, приказуючи всим посполитосць у шляхецком написе и в поступе на знамененых, абы того Мартина Чижа Нетецкого з его всими потомки ображати и пренагабаць не смели и овшем з дозволеня нашого кролевского в том на которых кольвек местцах быць допустили и допущали. И тож mы вам з ласкою нашою кролевскою призволяем…»

Метрика Великого княжества Литовского. Книга 28, с. 96–97

Еще один пример. Вот какими словами литвинский автор начала XVII века Федор Софонович описал знаменитый поединок между печенегом и кожемякой (по Софоновичу, он был из Переяславля, а не Киева), упомянутый в «Повести временных лет» Нестора.

«Печениг велик, як Голиад, боротися вышовши, смеялся з переясловца, иже мал был возростом (ростом) переясловец, называл его жолвию (черепахой). Еднакже гды переясловец смело сказуючи зышолся з печенигом великим, взяли боротися и битися кулаками. Переясловец з разгону вдарил лобом своим печенига в товстое чрево, аж печениг упадл. Кинувшися з земли печениг кинувся з гневом на переясловца и кулаком вдарил моцно, а переясловец гды от замаха ухилився, повалився печениг на землю. Переясловец зас на его вскочив почал бити печенига и душити за горло, аж насмерть вдушил».

А вот запись из так называемой «Баркулабовской летописи», составленной в селе Баркулабово, неподалеку от Старого Быхова, что на Могилевщине:

«Сейм великий был у Берести (Бресте) лета божого нароженя 1545, на котором сейме был король его милость полский, великий князь литовский Жикгимонт Казимерович з королевою Бонею и с королевнами. А при его милости сын его милости господарь наш другий, крол полский Жикгимонт-Август, и с королевою своею Алжбетою, дочкою короля ческаго и римского Фирдынанда. При которых на сейме при их милости обоих королех много было бискупов, панов-рад, панове-рада Великого князства, панята и вся шляхта хоруговная, и вси рыцерства всих землей и княжства Литовского, также было множество людей на том сейму, иж на обе стороны около Берестя на колконадцать мил стояли. А при их милостех обоих королехнатом сейме Берестейском много было послов яко от християнских господарей, также и от бесурменских».

Что это за язык? Явно не русский времен великого князя московского Ивана IV, хотя и не современный нам беларуский.

После создания в 1569 году на основе Люблинской унии конфедерации Литвы и Польши, среди литвинских шляхтичей (служилого сословия) и магнатов (удельных князей) постепенно стал входить в употребление польский язык. С 1696 года на польский язык было переведено все государственное делопроизводство ВКЛ. Беларуский язык остался языком крестьян и других «низших» социальных групп.

Но тот язык, который сейчас называют «литовским», в течение всех пяти веков истории ВКЛ употребляла лишь небольшая часть населения княжества — северные племена жемойтов и аукшайтов. Вдобавок, они не имели своей письменности. Документов Великого княжества Литовского на государственном языке независимой Лиетувы просто не существует. Этот исторический факт самым убедительным образом доказывает, что литвины были славянами.[10]

* * *

Чтобы больше не возвращаться к вопросу о названиях земель и этносов, приведу выписку из коллективной монографии современных беларуских историков:

«Захваты и раздел самостоятельного государства — Речи Посполитой обоих народов — даже по нормам международных отношений XVIII века был делом несправедливым и незаконным. Поэтому в российской столице искали идеологическое оправдание содеянного. Идеологи русского самодержавия подавали это так: Россия освободила из литовской (читай: жемойтской) и польской неволи своих соплеменников и единоверцев. Для реализации придуманной концепции восточную часть Литвы переименовали в «Белоруссию» и ее жителей назвали белорусами…

В белорусы российские чиновники сразу же записали всех православных и униатов, а католики или продолжали называться литвинами, или волею судьбы вынуждены были называть себя поляками. Искусственный административный раздел (на Белорусское и Литовское генерал-губернаторства — А. Т.), ликвидация униатской церкви (1839 г.), интенсивная русификаторская политика царских властей нанесли непоправимый удар по процессу этногенеза на белорусской земле. Процесс формирования единой нации — литвинов — и без того сталкивался с преградами конфессионального и политического толка. А после разделов Речи Посполитой, ликвидации Великого княжества Литовского и включения в состав России народ был полностью дезориентирован, лишен своей государственности и названия.