Притяжение страха - Анастасия Бароссо

— Давай… — согласилась Юлия.

Она смотрела в зеркало, видела себя и не узнавала.

С этой рваной короткой стрижкой, выполненной Ленкой с редким вдохновением и всегдашним мастерством, с этим действительно крутым — по-другому не скажешь! — цветом волос, стильно уложенных пахучим гелем… Совсем иначе смотрелись покрасневшие веки и серо-зеленые глаза-хамелеоны в темных, слипшихся от слез ресницах. И небольшая родинка над левой бровью, и особенно — распухший, потерявший от слез четкие контуры, яркий рот… Что-то в этом было… демоническое. И порочное. И в то же самое время — беззащитное. То, что, как инстинктивно вдруг почувствовала Юлия, не может не изменить теперь ее жизнь.

— Ну вот, успокоилась, слава тебе, Господи… — обрадовалась Маня. — Теперь — к делу. Я лично с начальством поговорю, чтобы тебя обратно взяли.

— Не-ет, — Юлия задумчиво помотала головой.

— Правда, Юлька! Мы все поговорим. Да твои клиенты в шоке были, когда мы им эту новость сообщили, ты же — классный косметолог! Значит, так — завтра выходишь на работу.

— Нет.

— Хорошо, нет, так нет, — согласилась дипломатичная Лукашина. — Действительно, недельку отдохни, приди в себя. А мы пока тут почву подготовим…

— Нет!!

Юля залпом допила коньяк. И так хлопнула пустой чашкой по полированной полочке перед зеркалом, что в соседнем кресле вздрогнула, задремавшая было, Зоечка.

— Не дури, Юль. Путевки, конечно, уже не сдать, да и хрен с ними, с деньгами, новые заработаешь!

— Это у нее, между прочим, последние были, — прошептала Зоечка. — На черный день…

— Вот он и наступил! — нервно засмеялась Мариша.

— Я… полечу… — упрямо обещает Юлия своему отражению, к которому не может привыкнуть.

— Одна?! Ни языка, ни страны не зная?

— Деточка, да в твоем состоянии в булочную рядом с домом выходить опасно…

Юлия молча, помотала головой, не отрывая глаз от зеркала. Слушая голоса подруг, она, казалось, видит там что-то, чего не видят другие. И это что-то настолько важно, что все прочее уже не имеет значения.

— Юленок, подожди нас! Через полмесяца у Ленки отпуск, а там и Зоечка подоспеет — поедем вместе, как всегда, в Турцию — оттянемся, всех порвем на британский флаг…

Губы Юлии дернулись, задрожали, и уголки их горько и неудержимо поползли вниз.

— Не могу я ждать. Если еще хоть на день останусь в Москве, наверное, что-нибудь с собой сделаю. Уж лучше — так.

— За это надо выпить, — предложил Стасик.

Он налил всем — кому пива, кому коньяка. Они выпили. Помолчали. Подумали. Какое-то время в маленьком зале слышен был только нежный рычащий напев Сальваторе Адамо.

— А может, это и правильно… — задумчиво прищурилась Лукашина.

— Правильно, конечно правильно! — поддержал Стасик. — А какое место в Испании?

— Барселона, — мрачно ответила Юлия.

— Ой! — простонал Стасик. — Барселона! Это же мой любимый город! Я когда-то в молодости там так зажигал… Он такой, знаешь…

— Какой?

— Мистический!

— Мистическо-пидерастический, — подтвердила Маня, и добавила:

— Верно, верно, поезжай, развейся. А твой еще пожалеет, локти свои съест…

Юлия робко провела рукой по белоснежным волнам волос. И проговорила медленно и отчетливо, обращаясь к трогательно-порочной незнакомке, глядящей на нее из зеркала:

— Он. Для меня. Не существует.

Тишина, повисшая в комнате после этих слов, прозвучала еще более зловеще, чем сами слова. Только через полминуты онемевшая от неожиданности Маня первой нарушила затянувшуюся паузу:

— А вот это правильно! Горжусь тобой, девочка моя! — воскликнула она нарочито бодро.

— Ха! С таким Юлькиным настроением… да с такой прической в этой Барселоне ни одного живого мачо не останется… — усмехнулась Ленка.

— Юлек, кукла, оставь в живых хоть одного — ради меня! — попросил Стасик.

— Ладно. Одного оставлю… ради тебя.

Юлия резко повернулась к нему на крутящемся кресле.

— Только за это ты завтра отвезешь меня в аэропорт.

— Завтра? Да, но… завтра я встречаюсь с Жорочкой…

В глубине устремленных на Стасика, изящно встряхивающего свежей укладкой, глазах-хамелеонах вспыхнуло опасно-зеленое пламя.

— Хорошо-хорошо, — поспешно пробормотал Стасик.

И покорно поставил назад только что открытую бутылку пива.

Они еще долго сидели в прокуренном парикмахерском зале, плача, смеясь, допивая коньяк и слушая страстно-томного Адамо.

В темных зеркалах отражались ярко-красные огоньки их сигарет. Юлия еле заметно вздрогнула, увидев боковым зрением выпрямившийся в своем кресле незнакомый силуэт.

Прозрачные сумерки начала сентября теперь уже окончательно превратились в ночь.

А за ночной чернотой стеклянных витрин салона мелкий дождик незаметно превращался в затяжной ливень. И совсем уже осенний ветер сдергивал с тополей успевшие пожелтеть в холодном августе листья, чтобы гневно втоптать их в придорожную московскую слякоть, предварительно потрепав по мокрым тротуарам…

Глава 2

СПАСЕНИЕ

Дрожа от нетерпения, усталости и ночного ветра, Юлия с разбегу кинулась в раскрытые ей темные объятия моря.

И оно обхватило ее, нежно и крепко. Обхватило и понесло, увлекая все дальше в пространство наслаждения. Лаская бесчисленными прохладными ладонями каждый миллиметр измученного нагого тела.

Только оказавшись в воде, Юлия осознала, насколько она пьяна.

Она пила в аэропорту, когда ждала самолет, задерживающийся на два часа. Пила в самолете, безуспешно стараясь притупить острое чувство одиночества и потерянности. Получается, пока летела в самолете, пока проходила всякие контроли в аэропорту, пока тряслась по тошнотворному серпантину в автобусе — она себя вообще не осознавала. Наверное, сработал какой-нибудь защитный механизм психики — а иначе она бы просто развернулась и убежала от турникетов еще в Москве. Или завыла бы, пуская сопли пузырями у турникетов в Барселоне.

В самолете она крепилась. Листала дорогой глянцевый путеводитель по Каталонии, обещавший все радости жизни — от любимой средиземноморской кухни до страстного фламенко с неотразимым испанцем. Прихлебывала тайком от стюардессы «Чивас ригал» из плоской пластиковой бутылки. Смотрела на облака…

А облака — и свет, исходящий из них, или проходящий сквозь них, или струящийся вокруг, слепящий и какой-то очень родной — это было почти счастье. Такой покой она испытывала только в небе. Она бы вышла из самолета, если бы было можно. И зашагала по этим облакам. Она совершенно не боялась летать, и страха высоты у нее не было. Может, просто потому, что она не так уж дорожила жизнью?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});