«Алло, вы ошиблись номером…» - Люсиль Флетчер

Семейный врач допускал, что это вполне могло быть именно так. Ему было чем подтвердить свой диагноз. В соответствии с ним он и продолжал лечение. Лишь когда она объявила о намерении переехать в Нью-Йорк, только тогда он предложил ей показаться другому врачу — специалисту по болезням сердца…

— Как чувствует себя сегодня моя девочка? — спросил Джим.

— Очень расстроена, — ответила она, надувая губы.

— Расстроена?

— Это кого хочешь расстроит, — сказала она, — когда не знаешь, где Генри, и слышишь по телефону, как замышляется убийство.

— Бога ради, солнышко, о чем ты говоришь?

— Я пыталась дозвониться до Генри. Попала как-то не на тот номер и слышала, как двое сговаривались убить какую-то женщину…

— Минутку, минутку, — хрипло сказал Джим. — Я что-то не совсем понимаю. Почему это ты звонила Генри на работу так поздно?

— Да потому, что он не вернулся домой. Не знаю, что случилось. Я пробовала дозвониться до него, но там все время было занято. Пока не перебили эти двое.

— Ну вот что скажу тебе, дорогая, — заорал отец. — Это уже переполняет мое терпение. У этого парня нет никакой иной обязанности, кроме как помогать тебе, а он выкидывает такие номера. Если он поехал на это совещание в Бостон, то должен был…

— В Бостон? — закричала она. — Какой еще Бостон?

— Разве Генри не говорил тебе? Там начинается конгресс фармацевтов; Генри сообщил мне в своем последнем докладе, что собирается поехать туда. Но если он даже решил поехать в последнюю минуту, все равно он обязан был предупредить тебя.

— Может, он пытался? — неуверенно сказала она. — Может, дозванивался до меня, как раз когда я звонила ему? Если ему надо было успеть на поезд, он мог…

— Он мог, дитя мое! Сказать тебе хоть слово он должен был при всех обстоятельствах, этого ему ничто не могло помешать сделать.

— Я знаю.

— Ладно, дорогая, нет нужды волноваться. Я подскажу Генри…

— Дело в том, — перебила Леона, — что я волнуюсь из-за этого телефонного разговора, который я слышала…

— Забудь о нем, солнышко. Это, наверное, просто пара каких-то клоунов… Кто же станет всерьез по телефону говорить про убийство?

— Они говорили всерьез, — мрачно сказала она. — И я не очень-то хорошо себя чувствую одна в этом доме.

— Одна? Ты хочешь сказать, что в доме даже нет никого из прислуги?

— В том-то и дело, — сказала она.

— А ты звонила в полицию?

— Конечно. Они не слишком заинтересовались этим. Все черт-те как…

— Что ж, ты сделала все, что могла. Так что пусть это тебя больше не беспокоит, солнышко. А завтра, — добавил он голосом, потяжелевшим от гнева, — завтра у нас будет небольшая беседа с Генри, где бы он ни был.

— Хорошо, папа. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал он, — и жаль, что ты не здесь, черт побери. Живешь, словно в морге. И как я позволил Генри уговорить меня… Ладно, займись собой и не волнуйся. Завтра я тебе позвоню.

Леона повесила трубку, и слабое подобие усмешки появилось на ее лице при мысли о том, как ненавидел Генри эти телефонные звонки. Он ничего не говорил об этом, но его ненависть можно было скорее почувствовать, чем увидеть или услышать.

21.51

Разговор с отцом и мысль о суровом возмездии, ожидающем Генри, немного успокоили ее, и все же она не могла заставить себя забыть обо всем и ждать, пока что-то выяснится само собой. Она сделала все возможное, чтобы привлечь внимание полиции к этому Джорджу и злодею с ножом. Ей не в чем винить себя, если произойдет трагедия. Завтрашние газеты, наверное, расскажут о том, как закончилась эта история, если только она закончится. И если какую-то безвинную женщину и впрямь найдут убитой и ограбленной, она заставит Генри написать в газеты, в полицейское управление, а может быть, и самому мэру города о том, как формально и равнодушно отнеслись в полиции к информации, имеющей столь важное значение. И тогда-то им придется расследовать подлинную причину убийства, подумала она. Ее показания подтвердят, что ограбление — это лишь инсценировка, и что кто-то нанял убийцу несчастной женщины. Это было бы сенсацией для прессы, и о ее бескорыстном стремлении раскрыть преступление, конечно, сообщили бы на первых полосах газет. Друзья в Чикаго были бы поражены ее смелостью. А ведь она инвалид или почти инвалид…

Но где же все-таки Генри? Несколько раз она прерывала свои размышления, прислушиваясь к тишине, которая тут же в ее напряженном воображении расплескивалась множеством звуков, и ей казалось, что в доме кто-то есть, кроме нее. Скрипнула оконная рама или мягкий ветерок тронул лист бумаги — и она воображала, что слышит шаги или человеческое дыхание. Каждый раз ее сердце начинало неистово биться. Каждый раз разочарование раздувало пламя ее обиды. Нет! Она не может больше просто так лежать в ожидании Генри! Нет, по крайней мере, еще раз попытаться узнать что-нибудь о нем!

Она вспомнила о маленьком черном блокноте и, вынув его из ящика ночного столика, снова открыла на букве Д. Там была запись: «Мисс Дженнингс» — и телефон: Мэйн, 4-45-00. Этот номер она и набрала…

Похожие на старых птиц леди, обитавшие в пансионате «Элизабет Пратт», возбужденно суетились в главном холле. Это был вечер бинго[1] и, сгрудившись вокруг нескольких столов — карточных, библиотечных и простых обеденных, принесенных из столовой, — они сосредоточили свое внимание на картах, лежавших перед ними, и кудахтали, щебетали, а иногда издавали радостные крики по мере того, как произносились номера.

Помещение, в котором они собрались, было древним и старомодным; пахло ветхостью, пыльным бархатом и респектабельностью. На выгоревших стенах висели тусклые, покрытые пылью картины в огромных позолоченных рамах. У стен в строгом порядке стояли небольшие диванчики и кресла, разделенные столами, на которых был выставлен целый набор керамических ламп, увенчанных абажурами с бахромой. Все это тускло освещалось искривленной медной люстрой, висевшей под потолком. Ничто не разрушало иллюзию прошлого, в котором жили обитательницы отеля.

Высокая костлявая дама в полинявшем черном платье вглядывалась сквозь стекла пенсне в номера на фишках, которые она вытаскивала из барабана. Когда очередной номер оказывался перед ней и тщательно был изучен, она склоняла голову набок, оглядывала холл и произносила число высоким, громким и пронзительным голосом. Затем ее худое лицо расплывалось в улыбке, и она готовилась вытащить следующий номер. Некоторое время этот процесс продолжался с монотонным однообразием, как вдруг беспрецедентное вмешательство совершенно вывело леди в пенсне из равновесия.

Худенькая маленькая женщина, одетая в скромное серое платье с крахмальными манжетами и воротничком, осторожно вошла в холл и нерешительно подняла руку, глядя на леди, выкрикивавшую номера.

— Гм! — произнесла она. — Мисс Дженнингс!

Леди, к которой она обращалась, бросила изумленный и разгневанный взгляд на незваную гостью.

— Прошу вас! — резко сказала она и вновь принялась выбирать номера в барабане. Однако гостья, хотя явно запуганная, не исчезла.

— Телефон, — пробормотала она извиняющимся тоном. — Вас просят, мисс Дженнингс. Какая-то мисс Стивенсон.

Мисс Дженнингс, замерев, изумленно уставилась на маленькую нервную женщину.

— Кто-кто?

— Какая-то миссис Стивенсон. Если она еще ждет вас.

Глаза у мисс Дженнингс широко раскрылись, и пенсне задрожало на носу.

— О, — воскликнула она. — Скажите ей, что я сию минуту…

Затем, повернув голову с пучком крашеных волос, собранных на затылке, к собравшимся, она сказала возбужденно:

— Я очень извиняюсь, леди. Надеюсь, вы не будете возражать. Срочный разговор с миссис Стивенсон. Вы знаете — это дочь Котерелла, который владеет фирмой… Нашей фирмой…

И она выскользнула из холла. Проплывая мимо стола, позади которого находилась кабина коммутатора, она крикнула дежурному, чтобы он переключил миссис Стивенсон на телефон в ее комнате. Эта комната была в конце длинного узкого коридора на первом этаже, и все расстояние до нее она, казалось, проделала, не ступив ногой ни на покрытые ковром ступени лестницы, ни на голые доски коридора. Она открыла дверь, упала в чудовищное зеленое плюшевое кресло возле медной кровати и схватила телефонную трубку — все это как бы одним движением.

— Алло. Алло, миссис Стивенсон, — сказала она, отдуваясь. Теперь, когда пенсне болталось на шелковом шнурке, ее маленькие, как бусинки, глаза, еще больше походили на глаза какой-то птицы. — Так любезно с вашей стороны, что вы позвонили мне.

— Извините, что побеспокоила вас, — сказала Леона.

— Что вы, нисколько! — вскрикнула мисс Дженнингс. — Мы просто решили немного поразвлечься у себя в отеле. Надеюсь, я не заставила вас долго ждать?