Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Не спрашивать, не отвечать, не думать, только существовать, тело в питательном растворе, – говорил ему Аспид. Забавно, что Аспид сейчас взял на себя мыслительный процесс. Должно быть наоборот, Оливеру нужно думать, а Аспиду – трепыхаться, дрожать, прятаться.

– Притаись, – шептал Аспид. – Иначе они вернутся, эти воспоминания, и тогда ты этого не переживешь, просто не выдержишь теперь.

Ханнес выскочил из «лендровера» и оказался по колено в снегу.

– Вот дерьмо!

Холод снежных сугробов, которые он сгреб в сторону, пробирался в его «мартинсы». Ханнес попробовал стряхнуть налипший снег, но это уже не помогало. Он посмотрел на наручные часы и попытался разглядеть стрелки в свете фонаря, но увидел лишь блики на стекле. Потом он достал мобильный. Беспощадные шесть часов тридцать две минуты утра. Хлопья таяли на экране, и Ханнес вытер телефон о куртку, но от этого лучше не стало. Времени, чтобы переодеться, совсем не осталось. Теперь придется целый час ехать в город в мокрых джинсах. И все равно он опоздает. Каждый раз при плохой погоде повторялось одно и то же. Ему стоило остаться вчера в участке, поработать в своем кабинете и лечь спать на туристическом коврике, вместо того чтобы в шесть часов утра, сжимая в окоченевших руках лопату, пробиваться через сугробы к машине. И пусть теперь Йонна останется одна. Она все равно была одна. Йонна и дети спали, когда он приехал домой, и они все еще спали, когда Ханнес встал. По крайней мере ему удалось принять душ. Он мылся целых полчаса, пока ванна не превратилась в наполненную паром сауну. Но запах крови все еще преследовал его, забивал все остальное, даже у эспрессо был металлический привкус. Теперь кофе сражался в желудке с желудочными соками. Стоило бы позавтракать. Но как он будет есть, когда перед глазами все время всплывает торчащий обрезок артерии? Он как-то спросил Вехтера, когда на все это перестаешь обращать внимание? Коллега взглянул на него с каменным лицом и ответил:

– Когда придет время и ты уйдешь из комиссариата на другую работу.

Радужные перспективы. Ханнес непременно хотел попасть в одиннадцатый отдел, и Вехтер протащил его туда, даже вопреки возражениям начальника уголовной полиции Целлера. С того дня Ханнес старался не разочаровывать Вехтера.

Несколько взмахов лопатой – и машина свободна. Хотя бы коридор от гаража к дороге был расчищен. Слева и справа в свете фар блестели полуметровые сугробы. Сегодня вечером въезд опять заметет. Возможно, Ханнесу удастся выехать, но вернуться он уже не сможет.

– Ничего себе, это, оказывается, ты, пап. Доброе утро.

Ханнес не услышал, как дверь дома распахнулась. В освещенном прямоугольнике двери стояла Лили, кутаясь в халатик, который подолом подметал пол.

– Что ты делаешь на улице? Иди в кровать, ты разбудишь малышей!

Она оперлась на дверной косяк.

– Я просто хотела взглянуть, кто это так шумит.

– Теперь ты знаешь. Закрывай-ка дверь, она именно для этого в доме предусмотрена. Так тепло лучше сохраняется. – Он дал пинка лопате, но лопата победила.

– О да, твой священный дом, – произнесла Лили так язвительно, как это умеют только подростки.

– Если тебе на самом деле интересно, то мой священный дом принадлежит банку.

И земля принадлежит банку. И машина принадлежит банку. Да и его задница принадлежит банку. И лучше не вспоминать об этом, иначе начинает кружиться голова.

– Я вот пытаюсь отправиться на работу, как и все остальные. А ты в это время должна готовиться к школе, поэтому не задирайся.

После рождественских праздников Лили так ни разу и не появилась в школе. С тех пор они ждали, что мать Лили заберет ее обратно. Или по крайней мере ответит на звонки.

– Пожалуйста, возьми ее к себе хотя бы на праздники, – попросила Аня по телефону. – Мне нужно уехать на несколько дней без Лили.

И больше она не брала трубку. Лили была теперь словно матрос, потерпевший кораблекрушение.

– Не можешь дождаться, пока я уберусь отсюда, да? – Лили плотнее закуталась в халат, из-под которого показались ее босые ноги. – Не бойся, я здесь не останусь. Я ведь не хочу ходить в одну из ваших дерьмовых деревенских школ. И что мне здесь делать? Груши околачивать? Я хочу домой.

– Лили, мне нужно… – Ханнес снова взглянул на циферблат. Шесть часов тридцать семь минут. Зря он туда посмотрел.

– Поняла уже. Я тебе мешаю и должна убираться вон.

– Лили…

– Мама скоро заберет меня, тогда я перестану путаться под ногами у вашей классной, биологически правильной супер-семейки. Она заберет меня. Скоро. Я уверена.

В двери щелкнул замок. За окном на втором этаже заревела Лотта. Ханнес забрался на водительское сиденье и несколько секунд провел в полной тишине, наедине с растаявшими снежинками, влага которых просачивалась сквозь джинсы. Белые точки плясали на лобовом стекле. Он почти поверил, что видит звезды, но с черного неба все валил и валил снег.

В воздухе поднимался пар. Затхлый запах мокрых пуховиков, кофе и зубной пасты витал в комнате для совещаний – все это не могло заставить забыть о недостатке сна. Кто-то открыл окно, но его тут же пришлось закрыть после волны протестов и возмущения. При минус пятнадцать это было уже не проветривание – просто борьба за жизнь. Зашуршали бумажные пакеты для выпечки, а в соседней комнате преклонного возраста кофе-машина издала звук тр-р-р-х. Этот звук каждый день наполнял Вехтера благоговейным спокойствием. Он удивлялся тому, что после четырех часов сна чувствует себя весьма бодро. Для него бессонные ночи были тяжким испытанием. На следующий день он готов был биться головой о стену. Ханнес же, напротив, мог свободно обходиться без сна трое суток, а уж после начинал нести всякую околесицу и часто засыпал прямо за рабочим столом. Куда же он, черт побери, подевался? Здесь слишком много людей. Обычно Вехтер сидел со своей основной командой обособленно, большие совещания возглавляла начальница комиссии по расследованию убийств. Не в первый раз Вехтер пожелал, чтобы она оказалась тут. Специальная комиссия на Принцрегентенштрассе должна была заседать без него. Если им повезет, дело распутают уже на этих выходных.

Вехтер отпил кофе и включил проектор.

– Мы имеем дело с Розой Беннингхофф: сорока семи лет, незамужняя, работала адвокатом.

Проектор на растянутом экране показал портрет блондинки со стрижкой «паж» – фото на документы, которое они нашли в ее компьютере. В комнате зашептались. Это все из-за ее глаз: их запечатлела камера, и теперь, на экране, представленные крупным планом, они выглядели впечатляюще. Вехтер еще в квартире обратил внимание на ее глаза – словно синий лед, – а теперь, с фотографии, они будто пронизывали зрителей насквозь. Они напомнили Вехтеру взгляд северных ездовых собак. Он убрал изображение еще живой Розы Беннингхофф. За ним сразу последовали снимки с места преступления. Некоторые полицейские свернули пакетики с выпечкой; он не мог на них за это сердиться. Хорошо, если на этом все кончится.

– Вероятно, она истекла кровью очень быстро: ей перерезали сонную артерию, так сообщил нам доктор Бек из отдела судебной медицины. Мы не обнаружили никаких следов сопротивления и никаких следов незаконного проникновения в квартиру. Орудие убийства… Элли, ты этим занимаешься. Тебе есть что сообщить?

Элли покачала головой. Она выделялась среди коллег цветом зимнего пальто – ярко-красное пятно на темном фоне.

– Когда бы я успела? Ты шутишь, я только час назад обо всем узнала! – Она постаралась спрятать глубже под стул свои ноги в сапогах с десятисантиметровыми каблуками.

Когда Вехтер наконец дозвонился до нее, где-то на заднем плане он уловил громкие басы клубной музыки и немного ей позавидовал. Хотя нет, то была не зависть. Но сейчас не время для этого.

– Тебе идут эти сапоги. Значит, на месте орудия преступления мы не нашли. Бек нам точно скажет, что следует искать, возможно нож. Элли, это твоя работа.

– Где начальница? – спросила Элли.

– Она лежит в постели с температурой сорок. Угрожала начихать на каждого, кто попытается связаться с ней. Даже если убьют архиепископа[5] или Беккенбауэра[6].

– У нас ведь сейчас кардинал.

– Кто? Беккенбауэр? Рад за него, давно пора было. Нам в любом случае придется обходиться без начальницы, но мы справимся.

Дверь в комнату распахнулась. Может, это Ханнес? Но внутрь шагнул Целлер и сел на свободный стул недалеко от входа, не снимая длинного пальто. Что здесь забыл начальник уголовной полиции? Обычно его не увидишь на утренних обсуждениях, он не вмешивается в оперативную работу. За кем он наблюдает? Неужели за самим Вехтером? Или это из-за того, что убита важная дама Беннингхофф? Целлер всегда разделял людей на важных и неважных. Начальник уголовной полиции осмотрел комнату, его взгляд скользил от сотрудника к сотруднику. Он примечал, кто присутствует, а кого нет. Вехтер продолжал, не обращая внимания на начальника: