Дезидерата - Наталья Соколова

- Не запереть ли входную дверь? - предложил Писатель. - Я, правда, никогда этого не делаю. Но при таких обстоятельствах...

- Пожалуй, разумно.

Писатель пошел и запер дверь, с трудом дотянув изрядно проржавевший крюк до покосившейся петли. Потом вернулся в комнату.

Незнакомец стоял у полки, просматривал названия на корешках книг.

Когда вошел Писатель, он повернулся. Сказал приветливо:

- Вы Писатель? Рад познакомиться.

- Я тоже, - ответил Писатель, невольно поддаваясь обаянию незнакомца и сам удивляясь этому.

И пожал протянутую руку.

- Перехожу прямо к делу. Нас могут, к сожалению, прервать. Незнакомец сел на кровать, пружины под ним жалобно застонали, прогибаясь. Я изобретатель.

Изобретатель? Вот как? Писатель разочарованно откинулся на спинку кресла. Надо же, чтобы так банально кончилась эта необыкновенно яркая и занятная история...

Время от времени в его дом открытых дверей проникали непризнанные, неприкаянные изобретатели.

По большей части это были издерганные люди с высоким баллом рассеянности, они обвиняли в слепоте и неблагодарности весь род людской, портили в доме электричество, тыча в розетки вилки каких-то странных приборов и устройств, прожигали пол кислотами, забывали в передней и на кухне небольшие пакеты в газетной бумаге, которые потом неожиданно взрывались, приводя в трепет старушку уборщицу.

Один изобретатель предлагал удвоить продолжительность жизни человека с помощью микродоз мышьяка, принимать которые надо было с раннего детства. У другого была идея, что электроподогрев Саргассова моря, осуществляемый сверхмощными плавучими установками, должен вызвать невиданный рост водорослей, их миграцию и совершенно изменить флору Мирового океана, а следовательно, и кормовую базу животных, людей.

Третий искал состав, который, если смазать им человеческую кожу, создаст невидимую непроницаемую пленку, делающую человека практически неуязвимым для холодного и огнестрельного оружия. Четвертый хотел повысить процент рождающихся гениальных детей путем, облучения всех молодоженов по разработанной им специальной методике...

Но этот изобретатель не был ни желчным, ни раздражительным, он был нетороплив, задумчив, погружен в себя. Он внушал доверие.

Может быть, все-таки стоило его послушать, прежде чем делать окончательные выводы.

- Видите ли, я физиолог. И могу воздействовать найденным мною способом на определенные клетки головного мозга. Могу возбуждать их деятельность или, наоборот, угнетать, не копаясь в мозгу, не вживляя туда электроды, вообще не прикасаясь... Впрочем, специальные подробности вам ни к чему, прервал он сам себя. - Достаточно будет сказать, что после долголетних поисков я нашел "лучи воздействия", стабилизировал и зафиксировал их, научился их получать, научился ими владеть. Очень трудно было увеличить радиус действия, сначала они с трудом срабатывали из одного угла лаборатории в другой, а потом я научился из сарая, где была моя лаборатория, направлять пучок лучей на дом и отчаянно радовался. Но скоро это расстояние показалось мне детским... Встали инженерные задачи, мне пришлось отвлечься, кое-что изучить. При проектировании и конструировании "аппарата воздействия" - а я его делал и собирал сам, вот этими руками, с малой помощью жены и тестя, ну, отдельные, особо сложные и сверхточные детали, правда, заказывал по своим чертежам на стороне... так вот, особое внимание пришлось уделить размеру и весу аппарата. Первоначальный вариант шкаф, затем габариты небольшого чемодана, в дальнейшем - ящика изпод сигар...

Писатель слушал - и нехитрое деловое повествование понемногу захватывало его. Годы труда. Долгие годы поиска. Были неудачи, ошибки, иногда казалось - все, тупик, конец, потом опять впереди загорался заманчивый огонек надежды, который ведет искателей.

Незнакомец рассказывал об этом скупо, с достоинством, сидя на небрежно застеленной чужой постели, поставив локти на колени и подперев кулаками голову. Хорошо, что он имел возможность смолоду бросить преподавание, уйти из провинциального института, где ему собирались присуждать какие-то степени, заставляли делать обязательные темы. Бог с ними! В течение пятнадцати лет он имел в своем распоряжении помещение для экспериментов, куда никто не совал носа, имел средства для закупки или заказа лабораторного оборудования... и работал, работал сколько душе хотелось - и днем, и по ночам.

- Частная благотворительность? - попытался выяснить Писатель.

Но тот только отмахнулся.

Он не хотел, чтобы его отвлекали от главного.

- Аппарат действует безотказно. Да вот вы сейчас сами увидите.

Встал, прошагал по коридору, исчез за поворотом - и тут же вернулся с сумкой в руках. Сумка была из белой кожи, с ремнем, чтоб носить через плечо, на ней поблескивала медная вязь замысловатых инициалов. Кто-то уже говорил сегодня Писателю о белой сумке с медными инициалами... Но сейчас припоминать не стоило, было не до того.

Изобретатель со всевозможными предосторожностями достал из сумки сверток каких-то мягких тряпок, а из свертка - коробку размером немного больше портсигара, из обычной пористой пластмассы скучного серовато-мышиного цвета (на улицах города стояли ящики для мусора из такой пластмассы). Открыл, показал смонтированное на крышке с внутренней стороны чтото вроде пульта управления - набор крошечных кнопок, рычажков, клавиш. Поиграл клавишами, потрогал кнопки. Опять закрыл коробку, поднял до уровня глаз Писателя, повернул к нему ребром. Там обнаружилось отверстие, очень узкая, удлиненная прорезь - как будто просто рассекли ножом пористый серый материал, и края чуть разошлись. Прорезь чернела тонкой чертой, похожей на случайную трещину, царапину.

...Кто-то ведет за руку - это отец - какой он большой, как высоко его шапка, плечи, надо сильно закинуть голову, чтобы это разглядеть, - гам, наверху, другой ветер и вообще все, конечно, другое; отец видит совсем другое, чем я, дальние-дальние дали, а может быть, даже те страны, где львы и пески, как нарисовано в книжках (хотя это я думаю, конечно, не всерьез, вроде как посмеиваясь - ведь я уже умею читать и знаю, что пальмы и пустыни от нас очень далеко, туда надо ехать). Зато, если смотреть вниз, как близко асфальт, растоптанный мокрый снег и как крупно видны башмаки прохожих, уверенно шагающие, приминающие снег, - и рядом все время мои детские ботинки, коричневые, круглоносые, мокрые, кое-где поцарапанные. Ботинки торопливо, учащенно ступают по черному мокрому асфальту, по остаткам серого снега, на себя непохожего, растекающегося водой, - моя короткая рука, сильно вздернувшись вверх, старательно держит палец отца с жестким желтым кольцом - а еще я вижу свои лохматые рейтузы, край меховой куртки... А отчего это в книжках не бывает таких картинок, чтобы была улица, дома и еще было видно плечо художника или живот, бок, кусок его пальто, или нога, колено - ведь всегда видишь кусок себя самого, хоть немного от себя, хоть что-то, без этого нельзя, не получается.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});