Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Лучше отдай мне дурь, подружка. Тебе и так досталось.

Баг открывает рот и пытается залезть в него рукой, но сильная боль не дает ей это сделать.

— Здесь? — спрашивает он и, запустив на секунду палец между зубом и десной, достает оттуда маленький пакетик из фольги. Черт, как бы не подцепить какую-нибудь заразу, мало ли что там у нее во рту. — Короче, слушай. Была какая-то разборка, — говорит он ей. — Слышишь? «Изгои» решили продемонстрировать силу. Полиция начнет расспрашивать. Вот что ты должна сказать: просто появились «Губеры» и принялись косить всех, кто попался им под руку. — Он прикоснулся к ее щеке. Вряд ли она выдержит. «Тик-таки» раскрутят ее. — Ладно, мне нужно бежать. Пока.

— Пока, — повторяет она.

Больше всего в жизни Орделл ненавидит именно такие ситуации, когда приходится уходить помимо своей воли.

12 сентября 1995 г.

Сонни

Ее честь судья Сонни Клонски входит в свой кабинет, отягощенная разными пакетами и грустными раздумьями об одиночестве, посетившими ее во время ленча. В приемной она застает двух полицейских, которых, как обычно, в отсутствие судьи принимает секретарь, Мариэтта Рэйнс. Оба полицейских, дюжие ребята, пыхтят над желтым бланком, заполняя аффидевит для получения ордера на арест. Белый, Любич — человек застенчивый, любитель бодибилдинга. Он превратил свое тело в настоящий ландшафт мускулатуры с гороподобными плечами и шеей, похожей на обрубок дерева. Любич снял спортивную куртку и устроился за письменным столом Мариэтты. По мере того как Любич пишет, его напарник Уэллс смотрит через его плечо и различными звуками выражает свое согласие или несогласие.

Проходя мимо, судья бросает беглый взгляд на лицевую сторону ордера, который полицейские уже заполнили и который теперь ждет ее подписи. Из двух коричневых бумажных мешков исходят соблазнительные ароматы выпечки, свежего хлеба и других продуктов, которые судья купила, мотаясь от одного магазина к другому среди маленьких лавчонок, коими изобилуют обшарпанные улочки в районе, где находится центральный суд округа Киндл. Ленч — самое важное время дня для Сонни, единственное время, когда она не несет никакой прямой ответственности перед другими. До пяти часов она должна сменить няню, сидящую с Никки, и тогда начинаются часы кормления, купания, разговоров — обычные материнские заботы. По мнению Сонни, это и есть настоящий труд. Теперь, еще не успев освободиться от своей ноши, она начинает думать о… точнее, где-то на задворках ее сознания сохраняются расплывчатые образы шести нектаринов, которые она выбрала своей рукой, чья прохладная гладкая кожица и чувственные расщелины почему-то, как ни смешно, вызывали в ней подобие желания.

В ордере значится некий Делил Лав, проживающий в квартире 9-Джи, 5327, Грей-стрит, Дюсейбл. В субботу, десятого сентября, указано в ордере, обвиняемый совершил преступление, выразившееся в сексуальных домогательствах по отношению к некоей Суните Коллинз, двенадцать лет, несовершеннолетней. Его действия следует характеризовать как растление. Обвиняемый Делил Лав прикасался к грудям, ягодицам и влагалищу вышеназванной Суниты Коллинз, несмотря на ее сопротивление.

Уэллс тычет пальцем в имя обвиняемого.

— Сдается мне, этот парень полностью оправдывает свое имя, — говорит он.

Коренастый здоровяк Уэллс улыбается слишком широко. У него темные венозные десны и зубы неправильной формы. Любич продолжает писать. Значит, он уже слышал эту ремарку.

В последний раз Уэллс был здесь пару месяцев назад. Тогда он долго рассказывал Сонни о своем сыне, который принимал участие в школьных олимпиадах. Однако преступление и связанные с ним последующие формальности тут же заставили судью повернуться лицом к реальности. Есть полицейские, которые напоминают Сонни о дяде Мойше, в доме которого ей приходилось часто и подолгу жить в детстве. Эти люди представлялись воплощением всего спокойствия, какое только есть в мире. Они тихо и уверенно отделяли зерна от плевел, никогда не теряя оптимистической убежденности в полезности и необходимости своего труда. Однако ни Уэллс, ни Любич на них не похожи. Сразу видно, что каждое дело, каждое преступление воспринимаются ими как нечто личное, будя раздражение и неудовольствие.

И в этом они, конечно, больше похожи на нее, Сонни. Раньше, когда она работала прокурором, а затем адвокатом, казалось вполне естественным ощущать непосредственную связь с каждым делом, со вселенской необходимостью наказать преступников, защитить пострадавших и их право на получение компенсации в любой форме, какой бы скудной она ни была. Становясь судьей, Сонни надеялась, что ей удастся дистанцироваться от этой вовлеченности, однако, напротив, она нередко не только проявляет личный интерес, выходящий за рамки профессионального, но и ощущает глубокую сопричастность, что озадачивает ее саму. Бывают случаи, когда она глубоко сопереживает пострадавшим. Хотя гораздо чаще — слишком часто, чтобы это не тревожило ее, — именно обвиняемые, подсудимые, бедняки, всегда вызывающие жалость, пользуются ее симпатиями. Они каким-то неуловимым образом напоминают Сонни ее саму.

Судья делает жест, из которого следует, что полицейские могут продолжить заполнение ордера. Их присутствие не вызывает у нее раздражения. Скорее наоборот, поскольку из всех посетителей этого здания они принадлежат к числу немногих, кто, похоже, полностью доверяет ей. Служащие канцелярии, судебные приставы, прокуроры и судьи видят в Сонни чужака, бывшего федерального прокурора из числа полудюжины юристов, чья неподкупность не вызывала сомнений и кто был назначен на должность судьи штата решением комиссии по судебной реформе, созданной в результате последнего скандала с взятками. Тогда в коррупции были изобличены четыре различных суда. Сонни подозревает, что коллеги считают ее недостаточно опытной — ведь у нее за плечами всего двухлетний судейский стаж, — чтобы рассматривать дела о тяжких уголовных преступлениях. С их точки зрения, это жирный кусок. Само собой разумеется, что здесь, среди людей, которые годами доверяли друг другу свои секреты, она белая ворона.

Во внутреннем офисе помощница шерифа, прикомандированная к суду Энни Чан, разбирает ворох разноцветных бумажек — результат бурного совещания с кандидатами в присяжные заседатели. Такие совещания Сонни проводит каждый вторник по утрам. При виде судьи Энни встает и спешит помочь ей избавиться от пакетов. Пользуясь моментом, она незаметно заглядывает в один из них. Энни мечтает о юридическом факультете и — Сонни в этом уверена — уже представляет себя в пышной судейской мантии, на возвышении в зале суда, облеченной могущественными полномочиями и внушающей трепет. Нельзя сказать, чтобы эти надежды были совсем беспочвенны. Несколько месяцев назад Энни вышла замуж за прилизанного, богатого юношу из Гонконга, с куда более традиционными наружностью и манерами, чем у нее. Временами Сонни видит, как Энни пристально смотрит на свадебное и обручальное кольца на левой руке, любуясь ими на свету. При этом на ее лице появляется выражение страха с примесью удивления и печали, причину которого Сонни не может определить.

— Приходили репортеры, — сообщает Энни.

— По какому поводу?

— Вам поручили новое дело. Орделл Трент, известный также под кличкой Хардкор. Предварительное слушание назначено на 14.00. — У нее отчетливый китайский акцент, который смягчает «р» до такой степени, что эта согласная становится неразличимой: Ау-делл, Хаад-код. — Убийство первой степени.

— Стало быть, эта птичка досталась вам, судья? — Любич появился на пороге, заслонив свет. — Сегодня утром его доставили к нам в участок. В банде «Святых» он не из последних. По-моему, я говорил тебе о нем? — Последний вопрос был обращен к Уэллсу. — Судья, дело дохлое.

Сонни встряхивает головой. У нее длинные, густые, темные волосы до плеч. Такую прическу она носит со студенческих лет. Правда, теперь там пробивается все больше седины. Впрочем, в ее профессии седина считается признаком зрелости и добавляет авторитета.

— Прекрати, Фред. Мне не нужно сведений, полученных закулисным путем. Я все узнаю от обвинителя и адвоката в суде.

— Ладно, — говорит он, — но дело действительно непростое.

— Непростое, — повторяет Сонни и жестом показывает Энни, чтобы та закрыла дверь.

Она уселась в кресло, стоящее за огромным письменным столом с многоярусными краями. Этот стол из красного дерева напоминает Сонни пароход. Из узких высоких окон за спиной открывается великолепный вид на пригород Дюсейбла. На столе лежит судейский молоток в три фута длиной, подаренный Сонни коллегами, когда она уходила из федеральной прокуратуры. В шутку они сделали на нем надпись: «Мисс Юстиция Клонски». Там же стоят фотографии двух детей: ее дочери Никки, которой скоро будет шесть, и двенадцатилетнего Сэма, мальчика, которого она помогала растить все те годы, когда была замужем за его отцом. Около трех лет назад Сонни ушла от этого человека, от Чарли.