Талисман из Ла Виллетт - Клод Изнер

Корантен убрал деньги в карман, сунул несколько смен белья в вещевой мешок и спустился, волоча за собой лохань.

— Вот что, матушка Генеке… У меня возникло срочное дело в Париже, так что я уеду на несколько недель. Как только где-нибудь поселюсь, сообщу адрес, чтобы вы, в случае надобности, могли со мной связаться.

— Да ведь я ни писать, ни читать не умею.

— Попросите сестер, они вам помогут.

— Ну, вы меня и удивили, мсье Корантен. Сидели сиднем на своей кухне, как кролик в норе, и вдруг — нате вам! Смех, да и только!

— Полагаюсь на вас во всем, матушка Генеке, уж вы сумеете заткнуть рот шутникам. И проследите, чтобы кузнец перековал Флипу левую заднюю ногу. Но главное — прежде чем задавать ему корм, поите водой и чистите каждый день.

Женщина лукаво улыбнулась.

— Знаю, капитан, знаю. Не зря говорят: хочешь откормить скотину, приласкай ее. Париж, Париж… медом, что ли, там намазано? Вот и дамочка, что вы давеча спасли, тоже туда собирается. Доктор говорит, чтобы не торопилась, но она упряма, как ослица! Вы, часом, не вместе едете? — с подозрением в голосе поинтересовалась она.

— Что за глупости! Я ничего не знаю об этой женщине, понятия не имею, кто она и где живет… Говорю вам, у меня важное дело, это касается дядиных финансовых вложений.

— Ладно-ладно. Я позабочусь о животинке, буду приходить по утрам, но…

— Я оставлю вам сорок франков. Если не вернусь к Сретенью, сообщу, как вам быть дальше.

— Можете быть спокойны. Сорок франков мне ох как пригодятся! — воскликнула женщина и мгновенно спрятала деньги.

Корантен мимоходом погладил Жильятта, похлопал по крупу Флипа и вернулся в дом, сжимая в руке найденный под столом синий кабошон. По небу бежали черные тучи, дул сильный ветер, но буря уже ушла на юг.

Черт его дернул открыть эту проклятую тетрадь. Теперь ему известно то, чего лучше было бы не знать. Нужно все обдумать, иначе его жизнь станет невыносимой. Он не успокоится, пока не отыщет хозяйку сумочки в огромном городе, где ей грозят опасности пострашнее бури и кораблекрушения.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пятница 9 февраля 1894 года

Было около пяти. Париж медленно тонул в сумерках. Город-спрут с большими доходными домами, ярко освещенными проспектами, подозрительными кварталами, оживленными улицами, темными улицами, пустынными улицами. Океан камня, роскоши, трущоб, подонков общества, богачей, бедняцкого люда… Корантен Журдан точно знал, как будет действовать. Женщины могут покинуть дом вместе или поодиночке. В зависимости от того, будет это брюнетка или блондинка, он поступит в соответствии с планом.

Из мансарды была хорошо видна анфилада улицы Альбуи,[8] но его интересовал только павильон на углу улицы Винегрие. Если брюнетка — Софи Клерсанж — появится, он вполне успеет дойти до конюшни. Стоянка фиакров находится на бульваре Мажента, женщина будет там через пять минут, и он ее легко догонит.

Случай, судьба и удача оказались на его стороне. Все концы сошлись, и он преуспеет. Удобнее всего добывать информацию, когда живешь уединенно и держишься скрытно.

Он понимал, что ему, возможно, придется вести слежку за фиакрами или омнибусами, а значит, понадобится транспортное средство. Нанять коляску не по карману: двадцать пять — сорок франков в день быстро опустошат его карманы. Удача снова улыбнулась ему: грузчик, живший в соседнем доме, за весьма умеренную плату сдал Корантену внаем вполне резвую кобылу и двуколку. И тем и другим тот мог распоряжаться круглосуточно.

Выйдя из поезда на вокзале Сен-Лазар, Корантен отправился по адресу, указанному в голубой тетради спасенной им молодой женщины. Маленькая, выкрашенная в кричащий синий цвет лавчонка сразу бросилась ему в глаза. Вывеска гласила:

У СИНЕГО КИТАЙЦА Вдова Герен Изысканные кондитерские изделия Торговый дом основан в 1873 году

Сердце бешено заколотилось, он скинул с плеча вещевой мешок. Теперь нужно найти гостиницу или меблированные комнаты — любое жилье по соседству с магазином — и ждать. Корантен взглянул на выстроившиеся по ранжиру на полках банки: карамельки, драже, пралине, помадка, анис, постный сахар, леденцы, драже, маршмеллоу,[9] лакрица. Разноцветье красок вызвало в памяти ароматы детства, свободы, беззаботности. Окружающая действительность расплылась, и Корантен как наяву увидел бегущую ему навстречу по пляжу грациозную девушку.

Луч заходящего солнца вернул его к реальности.

Клелия мертва. Ты ищешь Софи Клерсанж.

Она была там, в кондитерской, стояла у прилавка рядом с пожилой женщиной. Толкнуть дверь и войти? Нет. Он так к этому стремился, цель совсем близко, можно дотронуться до нее рукой. Терпение! Нельзя совершить ошибку, объявившись раньше времени.

Корантен сел у стойки в кафе «Якорь фортуны», примыкающем к булочной на улице Винегрие, — в этом крошечном заведении на окраине столицы он чувствовал себя как дома, в Шербуре. За стеклом витрины, в чахлом палисаднике, стоял сарайчик из просмоленных досок. В свете газового рожка к ручейку, на берегу которого резвились два веселых пса, тянулись тонкие тени. Мальчонка со взлохмаченными волосами нес в руке литровую бутыль дешевого пива. Вокруг было тихо, только пыхтели поезда на Восточном вокзале.

— Не знаете, где бы мне поселиться? — спросил Корантен у хозяина кафе.

— Надолго?

— На месяц-другой. Плачу вперед.

— Матушка! — позвал мужчина. — Тут у нас клиент.

Из кухни выглянула старушка.

— Если вы не привередливы, могу предложить мансарду. Колонка во дворе. С отоплением разберетесь.

— Согласен. Сколько?

Вечер он провел в мечтах: решив не думать о завтрашнем дне, лежал и любовался небом над высоким темным строением. Вдалеке зажигались окна, свет, отражаясь от черепичных крыш, рассыпался разноцветными бликами. Его сирена была совсем рядом: за шторами мелькали зыбкие тени.

За две следующие недели Софи Клерсанж ни разу не вышла из дома. Корантен Журдан расспросил местных торговцев и выяснил, что мужчина с саквояжем, каждое утро переступавший порог павильона, — врач: новая обитательница недомогала.

Однажды вечером он заметил Софи в окне. Она поправилась! У Корантена от сердца отлегло.

Теперь нужно быть настороже и действовать стремительно. Он не знал всей последовательности событий, и воображение дорисовывало детали. Кто та блондинка? Сиделка или подруга?

Корантен смотрел на освещенное окно на третьем этаже и думал о Софи Клерсанж, о ее молодом теле и о тайнах голубой тетради.

Пьянчужка, сидевший на скамье в кухмистерской «С утра пораньше» на Немецкой улице,[10] со всхлипом икнул и произнес в пространство:

— А ты недоливаешь!

Мартен Лорсон жевал жилистое рагу, уставясь невидящим взглядом в календарь «Самаритен» на растрескавшейся стене. Он не обращал внимания на окружающих, ему ни до кого не было дела. Сосед слева, бывший проповедник с бородой, испачканной яичным желтком, цитировал Экклезиаста: «Что было, то и будет», соседка справа, худенькая молодая мать лет шестнадцати, играла в ладушки со своим малышом: «Чьи это ручки?». Мужчина с деревяшкой вместо ноги улыбнулся младенцу беззубым ртом и воззвал к посетителям:

— Средневековье — вот это была эпоха! Щедрая, великодушная! В пятницу я грелся у печки в церкви Святого Евстафия. Появляется ризничий и начинает орать: «Что это вы здесь делаете?» — «Греюсь», — отвечаю я. — «Здесь вам не котельная, а дом нашего милосердного Господа, вы должны уйти», — говорит он.

— Средневековье? Ты бредишь! — прошамкал экс-проповедник.

— Храмы тогда давали людям убежище, господин церковник! Я человек образованный, хоть и впал в бедность!

Мартен Лорсон пришел в отчаяние и резко отвернулся к нише в мавританском стиле, где под звуки «Наслаждения любви» крутилась на одной ножке восковая египетская танцовщица. На одно короткое мгновение он сбежал от повседневности, мысленно заключил красавицу в объятия и забыл об уродстве окружающего мира.

— «Нет ничего нового под солнцем!» Я далек от того, чтобы обвинять в своих бедах общество, но это немыслимо, когда человек моего положения вынужден кривляться в Шатле! Пять переодеваний за вечер за сорок су! Экклезиаст прав: «Что пользы работающему от того, над чем он трудится?»

Хозяин заведения, желчный сухой человек в лихо заломленной кепке, косоротый, с цепким взглядом, раздраженно собрал тарелки, дал тычка Мартену Лорсону и вмешался в беседу:

— Ему вот тоже не повезло. Я прав, трудяга? Так его называли, когда он просиживал штаны в Министерстве финансов. Сами видите, до чего его это довело.

Взгляды присутствующих обратились на объект презрительной насмешки хозяина — полного лысеющего мужчину лет сорока с приплюснутым носом в обтрепанном грязном костюме.