Вера Саудкова - племянница Кафки - Мариуш Щигел

Г. Б. Почему после войны вы не пошли учиться?

В.С. Мне было двадцать четыре года, и я собиралась разорвать брак, заключенный, чтобы избежать опасности. Об учебе и не думала, мне нужна была работа. Я получила место секретарши в Синдикате чешских писателей. Взвешивала кофе. УННРА[15] присылала писателям посылки с кофе, а в Синдикате его делили согласно внутренней иерархии: этому 100 граммов, тому 150. Больше всего кофе получал Незвал[16]. В Синдикате я познакомилась со своим вторым мужем, переводчиком Эриком Адольфом Саудеком, в то время театральным обозревателем газеты «Лидове новины». Он пригласил меня на премьеру мюзикла «Радуга Финиана», где играл знаменитый Ян Верих[17]. Публика безумствовала, стоило ему выйти на сцену. Я вспомнила, как наша горничная рыдала, когда в «Журнале для женщин и девушек» прочитала, что режиссер Восковец женился. Она учила нас с Геленкой песенкам из этого мюзикла, взяв слово, что мы никогда не будем петь при родителях песню «Жизнь — всего лишь случайность» из-за ее неприличного содержания. Дело в том, что слова «один раз ты внизу, а другой — наверху» она поняла по-своему.

Г. Б. Когда вы познакомились с супругом, он был еще женат.

В.С. Эрик был на семнадцать лет старше меня, а его жена, актриса Национального театра Ева Врхлицкая, — в свою очередь, на шестнадцать лет старше его. Брак с Евой спас его от отправки в лагерь. Я очень уважала ее за то, как она поддерживала его во время войны, и не хотела стать причиной распада брака, хотя и формального, но все же расстаться с Эриком была не в состоянии. Ева вела себя очень тактично, ни разу ни в чем меня не упрекнула.

Г. Б. Со своим вторым мужем и детьми вы несколько лет прожили в писательском замке.

В.С. Сначала мы жили на съемных квартирах. Когда перед рождением третьего ребенка, наконец, поженились, то переселились в замок Добржиш[18]. Я с детьми жила в одной комнате, у Эрика был свой кабинет на другом этаже замка. Я не была важной барыней, быстро подружилась с кухарками и горничными. Каждый вечер в шесть часов могла прийти на кухню, чтобы сварить манную кашу.

Г. Б. Какими были взаимоотношения между писателями в Добржишском замке?

В.С. Все были членами партии и, думаю, в основном хорошо относились друг к другу. Многие выпивали. Ян Дрда[19] охотно развлекал все общество, с удовольствием играл на гитаре. Он страдал, что превратился в объект насмешек. Я знала его еще по Синдикату писателей. Когда он получил пост главного редактора газеты «Лидове новины», предложил мне место редактора в отделе культуры. Однажды я ехала с ним в машине. На Вацлавской площади загорелся красный. Несколько прохожих грязно обругали Дрду. Он чуть не расплакался. Когда ему нужно было идти и с деланой радостью встречать какую-либо делегацию, он всегда напивался. В замке было прекрасно, но оставаться там вечно мы не могли. После того как мой муж получил за переводы Шекспира государственный орден второй степени, мы по дешевке купили дом в Либоце и сделали там дорогой ремонт.

Г. Б. Ваш муж перевел практически всего Шекспира. Наверное, он постоянно был в работе.

В.С. Сначала Эрик был завлитом Национального театра. Его поздние возвращения со спектаклей я переносила с трудом. Поэтому он решил, что займется исключительно переводами. Не раз случалось, что в два часа ночи он вставал, записывал какую-то мысль, а потом утром этого не помнил. Мы были вместе на премьере «Венецианского купца». Эрик изрядно попотел, переводя длинный монолог Шейлока о тяжкой еврейской доле, и ему было любопытно, как это сыграет Зденек Штепанек[20]. Однако актер весь монолог выбросил, схватился за голову и принялся восклицать «ай-ай-ай». Так он причитал несколько минут. Эрик побледнел — он решил, что спектакль провалился. Но… Штепанек был встречен овацией! Мы потом издевались над Эриком — нельзя требовать от пожилого актера, чтобы тот заучивал такие длинные тексты.

Г. Б. Было ли у него время читать что-то, кроме того, что он переводил?

В.С. Он постоянно перечитывал «Сказки тысячи и одной ночи» по-немецки. Книга вся истрепалась. Как сейчас вижу его за ее чтением. Я вышла замуж за любимого человека и прожила с ним хорошую жизнь. У нас родилось пятеро детей: Владимир, Войтех, Аничка, Йозифек и Франтишек. Йозифек умер от лейкемии, когда ему было пять лет. Я еще повела его записываться в школу, чтобы он порадовался. Мой муж трагически погиб в 63-м году во время отпуска в Болгарии. Утонул. Наши старшие дети это видели. Все приплыли к скале, немного позагорали. Посмотрели на заход солнца. И Эрик якобы произнес: «Боже, боже, какая красота». Потом все прыгнули в воду, и он сказал детям, чтобы они плыли вперед. Я была на пляже с младшим, восьмилетним Франтишеком. Вдруг на берегу началась суматоха. Какие-то болгарки подбежали ко мне и начали, рыдая, обнимать. В Прагу я вернулась одна с детьми. Каждое утро ходила на вокзал узнавать, привез ли поезд из Софии гроб. Железнодорожники шутили: «Из Софии никого, а вот из Подмоклов нам привезли какого-то лесника, не угодно ли?»

Г. Б. Человеческое бездушие не имеет предела.

В.С. Когда я овдовела, мне было сорок два года, у меня на руках было четверо детей, а еще у нас — после трагических событий в своей семье — жила подруга дочери Анички. К тому же был еще наш дом в Либоце. Вскоре вокруг вдовы с домом начали околачиваться «друзья», которые предпочитали выпивать, а не писать. Это было невыносимо.

Г. Б. Вам помогло тогда, что вы — племянница Кафки?

В.С. Мне нужно было найти хорошее место. Я позвонила Иржи Гаеку[21], работавшему тогда в издательстве «Свобода», и спросила, не взяли бы они меня, Он ответил, что постарается узнать. На следующий день позвонил мне: похоже, племянницу Кафки хотят все.

Г. Б. Почему вы не назвали свою дочь Оттилия?

В.С. Я думала об этом. Маму все называли Оттла. А вдруг бы мою девочку одноклассники и друзья дразнили Отилькой[22]? Маму я вспоминаю каждый день. Мне жаль, что мои дети ее не знали. Она была доброй, самоотверженной. Когда к нам в дом, который мы сняли в Плане, на каникулы приехал Франц, мама выделила ему лучшую комнату, а со мной переехала в кухню. Ее сестры и их мужья над ней подтрунивали, мол, мама ведет себя странно. Дядя Поллак любил рассказывать, как однажды вечером он встретил факельное шествие — свояченицу Оттлу с детьми. Мама не успела погулять с нами днем и поэтому вышла вечером, прикрепив к коляске бумажный фонарик.

Примечания

1

См. «ИЛ», 2009, № 1; полностью книга вышла в издательстве «Новое литературное обозрение» (2009).

2

Протекторат Богемии и Моравии — государственное образование, учрежденное указом Гитлера 15 марта 1939 г. на оккупированных территориях Богемии, Моравии и Силезии, населенных этническими чехами. Просуществовало до конца Второй мировой войны. (Здесь и далее — прим. перев.)

3

Сокол — член молодежного спортивно-патриотического объединения «Сокол», основанного в 1862 г. в Праге и продолжающего (с перерывами) функционировать до сих пор.

4

28 октября 1918 г. — день провозглашения Чехословацкой Республики.

5

В Чехии на Рождество подарки приносит младенец Иисус.

6

Бела Фридлендерова — известная спортсменка, организатор физкультурных и гимнастических курсов, в основном для девушек и женщин.

7

В Чехии филологические науки традиционно изучаются в рамках философского факультета.

8

Вацлав Черный (1905–1987) — литературовед, писатель и переводчик. Деятель чешского антифашистского сопротивления. Противник коммунистического строя; один из подписавших «Хартию-77».

9

Рейнхард Гейдрих (1904–1942) — государственный деятель нацистской Германии, в 1941–1942 гг. рейхспротектор Богемии и Моравии. 27 мая 1942 г. был убит в результате покушения, спланированного чехословацким правительством в изгнании при участии Великобритании.

10

Либоц — район на северо-западе Праги.

11

Терезин — городок в северной Чехии, где во время Второй мировой войны нацисты основали гетто для временного содержания евреев, которых впоследствии отправляли в Аушвиц и другие лагеря смерти.

12

Иржи Вейль (1900–1959) — чешский журналист и писатель еврейского происхождения, поборник «литературы факта». Автор романов «Москва — граница» (1937), в котором отражена атмосфера подозрительности и шпиономании в Москве того времени, и «Жизнь со звездой» (1949) — во многом автобиографического повествования о судьбе еврея, ожидающего отправки в лагерь смерти.