Господин, которого убили дважды - Елизавета Михайловна Родкевич

её до слёз из-за того, что она танцевала со мной и ему что-то померещилось… Вместо того чтобы поговорить со мной, он срывал свой гнев на ни в чём не повинной женщине!

— А тебе-то какое дело? Она его жена!

— Я… — Алексей поймал себя на мысли, что не может дать честного ответа на этот вопрос, — не мог позволить твориться такой несправедливости!

— Ах, несправедливости!.. Так вот, в чём дело! Пока я ищу ему невесту, он развлекается с замужней дамой!

— Что вы такое говорите, тётушка? Между нами ничего нет и не может быть, я готов поклясться вам в этом, — стараясь сохранять спокойствие, хотя это было и не просто, сказал Алексей.

— Тогда почему же ты сделал это? Дуэли под запретом, и ты это прекрасно знаешь. Вас сослали бы, а теперь тебя ещё и могут начать подозревать в убийстве! Ох, не будет мне покоя с тобой, не будет…

— Не беспокойтесь за меня. Я невиновен и смогу это доказать. Спокойной вам ночи, тётушка, я хочу пойти подышать свежим воздухом

— Да уж, хорошо ты подметил — спокойной. Очень спокойной, милый мой, — грустно усмехнулась Анна Васильевна. — Ступай с Богом.

***

Всю ночь лил дождь, барабаня по крыше и заглядывая в окна. Не успокоился он и к утру. Ветер бросал в лицо сорванные им листья, словно сейчас был сентябрь, а вовсе не май. Занимался рассвет, и на серых тучах появился лёгкий румянец восходящего солнца.

На душе у станового пристава Сафонова было неспокойно, и дело было вовсе не в разбушевавшейся стихии. Он знал семью Верховских довольно давно, и что за время их знакомства только ни происходило: то утопится служанка, то украдут жемчужное колье у Анны Васильевны… Однако же убийство дворянина в его голове никак не вязалось с этими милейшими людьми.

— Приехали, Андрей Петрович, — сказал, взглянув в окно, урядник Филимонов. Они вышли из экипажа и прошли по дорожке, усыпанной щебнем, прямиком к дому.

Сафонов был коренастым жилистым мужчиной тех лет, что обычно называют золотой осенью жизни. На его тонких губах извечно играла усмешка — то ли ироничная, то ли по-отечески ласковая. Внешне становой пристав был бы ничем не примечателен, если бы не его огромные оттопыренные уши. В юности Андрей Петрович, признаться честно, ужасно их стеснялся, однако с годами попривык и даже полюбил свою особенность.

Когда пристав в сопровождении своего помощника вошёл в дом, никто уже не спал. У порога его встретил Владимир Борисович, и они втроём прошли в гостиную, где собрались все гости имения.

Софья Константиновна, бледная и заплаканная, сидела в кресле, уронив голову на руки; неподалёку стояли, оживлённо беседуя о чём-то, Павел и Алексей. Марья взволнованно прохаживалась по комнате. Юлия Михайловна негромко переговаривалась с Анной Васильевной. Завидев полицейских, все затихли.

— Я бы сказал вам, дамы и господа, «доброе утро», но боюсь, что оно вовсе не доброе. Сразу после того как я осмотрю место преступления, мы немного побеседуем, — Андрей Петрович направился к комнате покойного.

— Постойте! Я хотел кое-что сказать вам, — бросил ему вдогонку Павел.

— После того, как мы осмотрим комнату, если вы не возражаете, — обернулся пристав.

Реутов пожал плечами, и полицейские зашли в спальню покойного, заперев за собой дверь.

В томительном ожидании прошло около получаса. Алексей встал у окна и то и дело поглядывал на Софью, не решаясь подойти.

— Я очень надеюсь, что это сделал кто-то из посторонних… Разве может убийца находиться среди нас? Искренне верю, что Андрей Петрович как можно скорее найдёт преступника, — взволнованно проговорила Анна Васильевна.

— Им не придётся искать, — равнодушно ответила Софья, — не придётся.

— О чём вы говорите, Софья Константиновна? — удивлённо глядя на новоиспечённую вдову, спросила Юлия Михайловна.

— Всё очень просто. Разумеется, меня обвинят, как в детективных романах. А кто, если не я, кто мог это сделать? Самая логичная версия, — она нервно усмехнулась. — Мне ведь даже никто из вас не верит. А я не убивала, я… — она замолчала, пытаясь сдержать подступившие слёзы.

— Не беспокойтесь, Софья Константиновна. Даже если вы и убили его, то вы были не одни, — заговорил молчавший до того Павел. — Я успел осмотреть тело и кое-что понял.

— Что? — спросили хором Софья и Алексей.

— Я заметил, что его роговица высохла, но кровь была ещё совсем свежей, следовательно, когда в Дмитрия Сергеевича стреляли, он был мёртв уже около часа или двух.

Глава 2

— Но кому это может быть нужно? — с ужасом спросила молодая вдова.

Все взгляды были прикованы к Павлу.

— Об этом мы узнаем позже, — раздался хрипловатый бас Андрея Петровича, стоявшего в дверях. — А вы, должно быть, врач? — обратился пристав к Реутову.

— Да, однако более теоретик, чем практик. К слову, это и было тем, что я хотел сообщить вам, — ответил Павел.

— Что же, благодарю за ценную информацию, — кивнул пристав. — А сейчас я предлагаю побеседовать. Владимир Борисович, не могли бы вы предоставить нам какую-нибудь комнату для этого дела?

— Конечно. Я думаю, мой кабинет может подойти. Пройдёмте, я провожу вас.

Минуту спустя Павел и Андрей Петрович сидели в креслах за столом друг напротив друга, а урядник Фёдор Иванович примостился на стуле, приготовившись записывать всё, что скажет свидетель.

— Итак, я буду чрезвычайно благодарен вам, если вы немного расскажете о себе. Как вас зовут, сколько вам лет, откуда вы, где получали образование, служите ли — следствию будет важна любая информация.

— Меня зовут Павел Реутов, мне двадцать четыре года, я учился в Императорском Московском университете, планировал стать военным врачом, как и мой отец, но после его смерти, царствие ему небесное, я принял решение остаться в нашем имении с матерью и сестрой.

— Где сейчас ваши мать и сестра?

— Они приехали со мной, и, думаю, вы скоро побеседуете с ними.