Все люди умеют плавать (сборник) - Алексей Варламов

В темноте раздался треск мотоцикла, и Анна не успела спрятать сигарету от приближавшихся людей. Ее окликнули, верно приняв за кого-то из местных, кому было не страшно в этот час появиться на улице. Женщина молчала и молила Бога, чтобы люди прошли мимо, но они приблизились. Один из них зажег спичку и поднес к ее лицу. Наверное, им доставляло удовольствие видеть ее перепуганное, побелевшее лицо и трясущиеся губы, и, когда одна спичка затухала, парни зажигали новую. Наконец, вдоволь насладившись ее испугом или же израсходовав все спички, так же молча они исчезли в темноте. Анна схватила рюкзаки и по очереди, едва не надорвавшись, оттащила их подальше от пустыря к деревьям и там тихонечко села и затаилась, не смея даже расплакаться, чтобы не обнаружить своего присутствия.

Так она просидела до самого рассвета, пока глазам не открылись недостроенные дома с выбитыми стеклами, заборы, громадные строительные трубы, уже много лет в беспорядке лежавшие на земле, проволока, кабель и мусор. Как жили люди в этом кошмаре, чем занимались и зачем ей все это было видеть, — она не понимала и даже не предполагала, что на земле могут быть такие места. Собаки исчезли, и вокруг стало необыкновенно тихо, только где-то далеко слышно было, как работает трактор.

В четвертом часу утра появился взъерошенный Верстов. Не обращая внимания на ее всхлипы, он взвалил два рюкзака — один на спину, другой на грудь, — и они быстро пошли по закоулкам, по грязи и лужам, мимо штабелей досок и пилорамы. Анне досталось нести только легкий рюкзак с палаткой и спальниками, но она все равно скоро выдохлась, однако Верстов не давал ей остановиться. Не оборачиваясь, на ходу он сказал, что им очень повезло: транспорта не было почти неделю, но накануне из колхоза привезли на совещание учительницу и сегодня же повезут обратно. Анна волочилась за ним и думала об этой учительнице, которую воображала такой же несчастной и неустроенной, как саму себя, окруженной похожими на шпану учениками. Наконец, когда сил идти совсем не стало, Анна увидела посреди улицы трактор. Его мотор ритмично тарахтел уже не один час, а в телеге сидело несколько человек. Верстов закинул рюкзаки в телегу и подсадил Анну. Люди подвинулись, но, когда тракторист увидел удобно устроившихся на рюкзаках туристов, его лицо со стальными зубами перекосилось:

— Скидывай мешки назад! Трактор колхозный — чужих не повезу!

Верстов наклонился к трактористу. Парень слушал недоверчиво, потом потребовал водки — Верстов отрицательно покачал головой.

— Слезай тогда! Кому говорю, ну! — обозлился тракторист.

Верстов увеличил сумму вдвое.

— Ладно, давай, — произнес тракторист с еще большей ненавистью.

Он снова ушел и вернулся через полчаса вместе с маленьким пришибленным мужичком в пиджаке, покачиваясь, кивая и мыча. Мужичок отошел за трактор, не обращая ни на кого внимания, расстегнул брюки и справил малую нужду, а потом достал из-за пазухи початую бутылку. Тракторист глубоко хлебнул из нее, неуклюже залез в кабину, и, прежде чем Анна успела выскочить из этого безумного катафалка, трактор с грохотом помчался по спящему поселку, почти не притормаживая на поворотах и спусках.

Узкая разбитая дорога то поднималась вверх, то опускалась, и, когда они оказывались наверху, им открывались огромные дали и пологие, заросшие лесом склоны старого неподвижного хребта, уже подсвеченные встающим солнцем, когда же трактор нырял вниз, они попадали в сумрачную лесную чащу, где воздух был сырым и плотным — точно наливался тяжестью. Но Анна не видела этой красоты — вцепившись пальцами в железные студеные борта, она все время думала о том, что тракторист пьян, и они непременно опрокинутся или вывалятся из болтающейся, как люлька, телеги. На Анну с любопытством смотрели женщины неопределенного возраста в толстых юбках, телогрейках и платках, уже успевшие загореть на своих огородах, но ни одна из них не была похожа на хрупкую учительницу, ночами читающую стихи. Анне были непонятны их разговоры и даже самый их говор, в котором, однако, к ужасу и стыду, она различала бранные слова. Она не понимала, почему ее так пристально разглядывают, но цепкие старушечьи взгляды напоминали ей о том, что она вспоминать не хотела.

— Рано вы больно, — сказала одна из старух, обращаясь к Верстову. — А это кто же будет — жена ваша?

Верстов промолчал, и Анне стало неловко, но как исправить эту неловкость и что сказать, она не знала и полуприкрыла глаза, делая вид, что спит. Потом она задремала, приткнувшись к сидевшему рядом и не участвующему в общей беседе невозмутимому старику, и в этой зыбкой дреме никак не могла понять, где она. Поезд, «кукушка», трактор — все перемешалось в голове, и казалось, что она будет так ехать до скончания века. Колея была очень вязкой, то и дело ее пересекали ручьи, и трактор ехал с усилием, выдергивая колеса из жижи. Анне было очень неудобно, но она не могла открыть такие же тяжелые, как земля, глаза и проснулась лишь тогда, когда телега остановилась на крутом склоне.

В густом тумане сквозь урчание трактора она услышала ровный гул и почувствовала резкий запах воды. Верстов выкинул на землю рюкзаки, потом помог Анне спуститься. Рядом заискивающе суетился протрезвевший дорогой тракторист.

— Стакана хоть не нальешь? — тихо спросил он со страданием в голосе. — Худо мне, не доеду.

Верстов поморщился, достал пластиковую бутылку со спиртом и плеснул в кружку. Тракторист выпил и на несколько секунд зашелся в мучительном наслаждении и оторопи — потом перевел дух и с восторгом посмотрел вокруг. Тотчас же бабы, несколькими часами раньше спокойно взиравшие на то, как их перевозчик пил из горла в поселке, залопотали, стали возмущаться и бранить Верстова, и одна из них ругалась так вдохновенно и страстно, что Анна подумала — это, верно, и есть учительница. Трактор довольно фыркнул, рванул прямо в воду, погрузившись в нее едва ли не до самой телеги, отряхнулся, как собака, на другом берегу и исчез.

Река едва виднелась, они стояли облепленные туманом, от которого першило в горле, озябшие, невыспавшиеся и ошеломленные той переменой, что произошла с ними посреди этой тишины, и боялись вспугнуть ее неосторожным словом или движением. Солнце уже встало над лесом — но разбить туман оно было не в силах и светило сквозь него, как лучи кинопроектора в прокуренном зале. Верстов принялся распаковывать вещи, а Анна подошла к берегу. Возле ее ног стремительно неслась прозрачная вода, в которой видны были камни, камешки, водоросли и быстро мелькавшие, похожие на собственные тени спины небольших темных рыбок. Кое-где валуны торчали из воды, и река недовольно их обтекала, пенясь и пускаясь в водовороты. Анна смотрела на все как зачарованная, притихшая, разом позабывшая и о дороге, и о жутком поселке, и о пьяном трактористе, и вывел ее из этого блаженного оцепенения Верстов, который неслышно подкрался из-за спины и сердито сказал, чтобы она от него дальше чем на десять шагов не отходила.

Плот был уже наполовину готов, и Верстов поторапливал Анну с чаем. Он был раздражен и совершенно не походил на того человека, каким она знала его в городе. На ходу пил чай, на ходу курил и не смотрел в ее сторону. Но когда час спустя оранжевый надувной спасательный плот качался на воде и они погрузили на него все вещи, когда река уже совершенно очистилась от тумана и было видно на глаз, как она скатывается вниз, в окруженное горами пространство, которое им предстояло пересечь и которое казалось совершенно несоразмерным с похожим на детскую надувную игрушку суденышком, и оттого было жутко расставаться с землей и вступать на его прыгающую мягкую и податливую поверхность, тогда только Верстов успокоился, расслабился, заботливо усадил Анну на рюкзак, вручил ей весло, и на его небритом лице появилась детская улыбка — как будто именно эта неспокойная вода была его привычной стихией.

В тот день они плыли долго. По дороге им встретилось несколько деревень, и, когда они проплывали мимо, на них, подняв ладони ко лбу, смотрели полоскавшие белье бабы, что-то кричали мальчишки, пытавшиеся выудить хотя бы одну рыбинку, — но они плыли и плыли, не замечая ничего вокруг и чувствуя только неподвижное небо и остающиеся за взмахами весла берега. Иногда скалы отступали, и они видели небольшие полянки, на которых зеленела трава. Солнце светило пронзительно, но жары не было, и Анна получала необыкновенное удовольствие, ощущая, как работают руки. Но потом ей вдруг стало грустно при мысли о том, что эти берега и скалы никогда не повторятся, как не повторится ничто в жизни и очень быстро пройдет.

Анна поскользнулась на этой мимолетной и такой обыкновенной мысли и повлеклась вслед за ней в печальные раздумья о том, что ей уже немало лет и лучшие из них, должно быть, миновали — она не так красива, как прежде, не так здорова, и ей пристала пора обращать взгляд не в будущее, но в прошлое, жить не надеждами, но воспоминаниями. Она была удивительно красива в молодости и полна той самой прелестью, что привлекает мужчин, и все вокруг уверяли, что она создана для особенной жизни. Но красота не принесла ей счастья, и в ее чуткой памяти хранилось не так много вещей, которые бы хотелось вспоминать. Долгое время ей верилось: что-то лучшее, настоящее ждет ее впереди, но здесь, на реке, она почувствовала, что перелом уже произошел, и прожитая наполовину жизнь показалась Анне убогой.