Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский

Внимательно осмотревшись, он почти наяву представил разыгравшуюся здесь драму. Какой-то недоумок развел под этим деревом костер и, видимо, то ли заснул, то ли пошел проверять сети, которыми в этом месте перекрыл протоку. А долго ли смолистому дереву схватиться огнем?

Шаманин подошел к обгоревшей лиственнице и вдруг остановился, насторожившись. Почти под самым корневищем чернел залепленный сажей и копотью глубокий, щелистый провал.

Принюхавшись, почувствовал запах, который перебивал даже вонь гари. Так сильно могла разить только сгоревшая рыба. Причем не килограмм и не два. И даже не десять.

Сразу же возникло ощущение опасности. Однако вокруг было совершенно спокойно, и только в кустах у реки трещала болтливая сорока.

Обойдя прогоревшую дыру, он увидел под слоем пепла обозначившиеся контуры массивной деревянной дверцы с кольцом. Потянул кольцо на себя, и снизу шибануло смрадом сгоревшей рыбы. Пробуя носком сапога земляные ступеньки, Сергей спустился в землянку.

Из щели, в которую вырвался на волю огонь, падал дневной свет, преломлялся в поднятой копоти, и от этого выжженное нутро землянки казалось каким-то нереальным.

Здесь не только хранили, но и коптили выпотрошенную от икры кету.

— Эй!.. Есть кто живой? — на всякий случай окликнул Шаманин, привыкая глазами к полумраку.

Ни звука.

Он осмотрелся еще раз и, стараясь не угодить в какую-нибудь дыру, прошел в дальний угол. Глаза уже успели свыкнуться с сумеречным светом, и он смог разобрать неплохо оборудованное убранство землянки.

Сиротливо чернела жестяная печка-буржуйка, открытая дверца висела на одной петле. Видимо, отсюда и вывалилась та самая головешка, от которой сначала занялся деревянный настил, затем огонь подкрался к нарам, остов которых сиротливо торчал напротив печурки, после чего схватился огнем грубо сколоченный стол, рухнувший вместе с большим эмалированным тазом, предназначенным для прогонки икры. Ну а потом уже схватились жирным огнем прокопченные тушки кеты, развешанные под потолком землянки. Улов, похоже, был богатым, мужичок просидел здесь, видно, не один день.

В глубокой нише, что темнела в дальнем конце землянки, Сергей разглядел несколько разбитых бутылей, из которых растеклась по полу темно-бурая, схватившаяся корочкой жижа.

Икра! Килограммов сто, если не больше.

М-да, дело тут было поставлено на широкую ногу.

Удивленно покачав головой, Шаманин представил, как хозяева этой землянки ставят на ночь крупноячеистые сети, а ранним утром, по солнышку, выбирают из ячей икорную кету, которая испокон веков идет сюда на нерест. А потрошили рыбу в отводной протоке, чтобы рыбинспектора на себя не навести.

Потрогав носком сапога икорную жижу, Сергей присел на корточки подле обгоревшего массивного стола. Рядом валялись лопнувшие пачки соли, останки ящиков из-под продуктов. Сиротливо отсвечивали зеленым стеклом пустые винные бутылки. Подняв одну из них, Шаманин смахнул с наклейки копоть, прочитал до боли знакомое название. Портвейн «Южный» — изделие местного производства.

— Пережрали, видать, ребятки, — пробормотал он и вдруг наткнулся взглядом на вещь, которая заставила его податься вперед. Около рассыпанной пачки соли лежал широкий охотничий нож с самодельной костяной ручкой.

Все еще не веря своим глазам, он поднял нож, рукавом протер рукоять, на которой проступили две коряво вырезанные буквы, и не в силах сдержаться, матерно выругался.

«СК». Пожалуй, он лучше кого бы то ни было знал, что это за «СК», оставивший свой автограф в землянке.

Сунул нож в карман и выбрался на воздух. Пока поднимался к табору, созрело окончательное решение: команде и летнабу пока что ничего не говорить, ну а дальше видно будет.

Глава 3

Сидя на веслах, Безносов вел верткую резиновую лодку вдоль пологого берега реки Стожарки, от которого, словно вспугнутые зайцы, разбегались невысокие лесистые взгорки. Плыли молча, и уже через час он подогнал лодчонку к заросшему густым березняком мысу, который острым углом врезался в широченную в этом месте песчаную отмель.

Евтеев вопросительно посмотрел на охотоведа.

— Дальше пешком пойдем, — пояснил тот.

— Чего так? — удивился Евтеев, который хоть и вырос в Стожарах, однако не очень-то разбирался в таежных премудростях.

— Боюсь, если Тюркин действительно на лесосеке, то может заметить нас на воде. Считай, что приплыли.

Безносов выпрыгнул из зашуршавшей по прибрежной гальке лодчонке и, пока Евтеев разминал затекшие от неудобного сидения ноги, вытащил ее подальше на берег. Как говорится, от греха подальше.

Виктора Тюркина они увидели сразу же, как только вышли к неровной кромке леса, за которой светлела огромная поляна с навесом для трейлеров, двумя хозяйственными постройками и деревянным вагончиком. Присев на корточки, тот качал ручным велосипедным насосом резиновую лодку. Рядом горбился большой, до отказа набитый замызганный рюкзак. Чуть сбоку, у стенки вагончика, стояли охотничий карабин, из которого, видимо, и был убит тигр, и старенькая двустволка двенадцатого калибра.

— Ишь, гаденыш! Основательно собрался, — пробормотал Безносов. — Видать, в Стожары намылился. От греха подальше, если вдруг на пожаре убитого тигра найдут.

Евтеев согласно кивнул, соображая в то же время, как бы без лишнего риска обезоружить мужика. Потом-то заломать его особого труда не составит, хоть и был тот мужиком крепким, жилистым, заматеревшим, да и весил, пожалуй, поболее бригадира. Однако два года службы в морской пехоте и три года там же — по контракту, — это пять лет почти каждодневных тренировок, что само собой говорит о многом.

— Сторож с-с-сучий! — сквозь зубы выругался Евтеев, прикидывая, как бы получше отвлечь его внимание и помешать спустить лодку на воду. Спустит — пиши пропало. На реке его, вооруженного карабином, хрен возьмешь.

— Слушай, Кеша, — повернулся к затаившемуся охотнику Евтеев, — а если мы сделаем так? Я сейчас поляну леском обегу, чтобы сзади зайти, а ты оставайся здесь. И как только я рукой махну, выйди, как бы невзначай, на край поляны и крикни что-нибудь. Можешь даже, поздороваться с этим гадом.

— Зачем?

— Надо как-то его от оружия отвлечь.

— Ясно, — кивнул Безносов, но тут же спохватился: — А что, если он стрелять начнет?

Евтеев пожал плечами.

— Стрелять… Вроде бы не должен. На кой хрен ему это нужно, если он будет видеть, что ты без своей пукалки. Короче, не боись. Я рядом буду.

Кивнув без особого энтузиазма, Безносов все-таки не удержался, чтобы не дать совет напоследок:

— Ладно, я-то здесь справлюсь, но и ты смотри, чтобы под ногами сучок какой не треснул. Если это действительно Тюркин тигра завалил, а больше некому, то он сейчас, как волк раненый, настороже держится и может так в глотку мертвой хваткой вцепиться, что мало не покажется.

— Не боись, Кеша, — успокоил Безносова Евтеев. — И не таких в Чечне брали.

— Чечня, мать бы вашу… — пробормотал Безносов: — Там Чечня, а тут тайга. И где один Тюркин с карабином пройдет, там трем чеченцам делать не хрена.

Однако бригадир его уже не слышал, тренированным легким шагом заглубляясь в тайгу.

Притаившись за необъятным стволом ели, обвитой перепутавшимися лианами разросшегося лимонника, Безносов наблюдал за леспромхозовским сторожем, который, казалось, делал обычную повседневную работу, методично качая воздух велосипедным насосом. И только изредка вскидывал голову, подолгу всматриваясь в свежий тракторный след, теряющийся в тайге. И это не могло не настораживать.

— Он ждет кого-то, что ли? — бормотал Безносов, время от времени поглядывая на противоположную сторону поляны, где должен был появиться Евтеев.

Тревога нарастала, и он вздохнул облегченно, когда увидел за деревьями знакомую камуфляжную форму и поднятую руку с зажатой в кулаке веткой.

Трижды глубоко вздохнув, Безносов вышел из-за спасительной ели, сделал шаг… другой и остановился на краю поляны.

От склонившегося над лодкой Тюркина его отделяло метров пятьдесят, не больше, однако тот продолжал все так же размеренно-спокойно работать насосом, и только отброшенный в сторону накомарник говорил о том, как он спешит.

И вдруг… Тот словно почувствовал на себе пристальный взгляд. Замер, оставаясь в полусогнутом положении, как вдруг резко выпрямился и наткнулся взглядом на Безносова. Моргнул глазами, словно отгоняя от себя наваждение, и вдруг, будто боясь удара в спину, отпрыгнул в сторону. Рывком схватил карабин, передернул затвор, загоняя в ствол патрон…

И снова замер.

Какое-то время он неподвижно стоял, широко расставив ноги и, видимо, лихорадочно соображая, не видение ли это, и если не видение, то что бы это могло значить. Палец на спусковом крючке, ствол направлен в грудь Безносова.